– Не сводя холодного взгляда с нее, он протянул: – Ему же не обязательно знать обо всем, что происходило в Бомбее, не так ли?
Сердце ее наполнилось ужасом. Белая как мел, она проговорила запинаясь:
– Ч-что в-вы имеете в виду?
– Думаю, вам прекрасно известно, что я имею, в виду. – Он хитро улыбнулся. – Конечно, мне нет особой нужды беседовать с лордом Мэннингом о минувших временах, правда? Незачем расстраивать старика, рассказывать ему, что сынок-то его вовсе не так безгрешен, как он привык думать. Да и вы не такая, какой стараетесь казаться. Пожалуй, если бы мне возместили расходы и труды, я бы уехал восвояси, и никто бы даже не узнал о моем появлении.
Мысли Изабел скакали и разбегались, как белки по дереву. Она ухватилась за самое важное в его утверждении: он уедет. За деньги.
– Ждите здесь, – выдохнула она. – Не показывайтесь никому на глаза.
Бросив наземь инструменты и плетеную корзину, до половины полную роз, она бросилась в дом.
Она собрала все наличные деньги, которыми могла распоряжаться, за считанные минуты. Изабел возблагодарила Господа за то, что у нее оставалась еще большая часть карманных денег, которые лорд Мэннинг, не скупясь, выдавал ей раз в три месяца, – немалая сумма, но, будучи в отчаянии, она добавила еще бриллиантовое колье и серьги. В те мгновения она отдала бы Уитли что угодно, лишь бы он поскорее убрался.
И это первая ошибка, сердито подумала Изабел. Если бы она совладала с собой и дала Уитли отпор, она могла бы покончить с этим раз и навсегда, но нет. Как перепуганная до смерти дуреха, она ударилась в панику и бросила к его ногам все свои деньги. Он сдержал слово – уехал восвояси, все хорошо, но, как тигр, попробовавший крови, ни за что не оставит жертву, так и он будет приходить снова и снова. Изабел довольно скоро осознала, что он продолжит приходить, пока она не сделает что-нибудь, чтобы отвадить его раз и навсегда.
Она перевела взгляд на свои руки, лежащие на коленях, – они сжались в кулаки. Да, она допустила ошибку, но она не повторила ее. В следующий раз она отказала ему. Сказала, что он не получит ни пенни.
Изабел поджала губы. Когда сегодня утром она выехала навстречу Уитли, она чувствовала страх, но твердо решила стоять на своем. У него нет никаких доказательств. Она не один раз говорила себе, что он наверняка блефует. Он, должно быть, надеется, что она сама сболтнет ему правду или по меньшей мере напугается до такой степени, что будет давать ему деньги без возражений.
Она невесело рассмеялась. Что ж, в одном ублюдок преуспел: она дала ему денег. Но больше это не повторится. Изабел проклинала свою глупость и Уитли, которому удалось посеять в ней зерна паники. Ей следовало быть тверже, расхохотаться ему в лицо, предложить представить его лорду Мэннингу. Да, организуя его встречу со свекром, она пошла бы на определенный риск, но игра стоила свеч. Уитли ничего не известно наверняка. Они с Хью действовали очень и очень осторожно, зная, что один неверный шаг, одна маленькая ошибка – и случится трагедия. «Нет у него никаких доказательств!» – повторила Изабел. Но даже уверенность в том, что доказательств и улик не существует, не рассеивала тревоги, что теснила ей грудь, и не прогоняла страх.
Реакция Уитли на ее отказ платить не удивила Изабел. Она знала, что он может быть очень жестоким. Ей довелось увидеть, как он вышел из себя со слугой-индусом и едва не засек его кнутом до смерти. Хью, вмешавшись, спас бедолаге жизнь.
Обдумывая столкновение с Уитли этим утром, Изабел поняла, что ей следовало подготовиться получше. Вряд ли Уитли настолько глуп, чтобы избить ее или навредить еще как-то, но ситуация все равно сложилась опасная. Изабел поморщилась. Нужно было взять один из пистолетов Хью и застрелить мерзавца.
Изабел представила Уитли, распростертого на земле с дырой от пули между глаз, и испытала ни с чем не сравнимое удовлетворение.
Она мрачно улыбнулась. Она и вправду могла бы это сделать. Хью чувствовал себя неуютно, когда ему приходилось уезжать по делам компании и на несколько недель или даже месяцев оставлять ее и Эдмунда одних в чужой стране. Поблизости никто не жил, в неспокойное время Изабел могла положиться лишь на ненадежных слуг из местного населения, а джунгли вокруг кишели смертельно опасными хищниками и ядовитыми змеями. Хью настоял, чтобы она овладела огнестрельным оружием. С раннего утра и пока дневной зной не становился невыносимым, они проводили в относительной прохладе джунглей, где он обучал ее стрельбе из разных пистолетов. В сердце расцвел цветок горько-сладкой боли. Это были самые счастливые моменты ее жизни в Индии. Хью гордился ею, и после трудного начала – одному Богу известно, насколько трудного – на горизонте замаячили счастливые перемены.
Уголки ее губ дрогнули.
Однако королевская кобра положила всему конец.
Стряхнув с себя уныние, она встала и принялась кружить по комнате. Она хотела бы верить, что история с Уитли закончена, но подозревала, что нет. Он не отступится так легко. Он станет кружить поодаль, а потом вернется, чтобы запугать ее, как пугает тигр глупую самку замбара.
Изабел фыркнула. Чего-чего, а этого не будет точно. Она теперь ко всему готова и не позволит ему застать ее врасплох.
Изабел потерла лоб: головная боль, от которой она страдала целый вечер, становилась все настойчивее. И как только ей удалось за ужином ни на секунду не стереть с лица эту фальшиво-счастливую улыбку? «Наверное, я гораздо лучшая актриса, чем полагала раньше, – подумала Изабел, – потому что никогда в жизни мне не хотелось улыбаться меньше, чем сегодня. А ведь сегодня – это только начало…»
В ближайшие недели и месяцы ее ждет множество мероприятий наподобие сегодняшнего. Маркус постоянно будет рядом, и заинтересованные друзья и родственники не будут сводить с них глаз. Вся округа на уши встанет из-за известия об их помолвке, и ей придется улыбаться, кивать и делать вид, что она совсем не боится будущего, не боится забыть себя и потерять рассудок в объятиях Маркуса Шербрука. По телу прошла дрожь – отчасти дрожь страха, отчасти дрожь наслаждения: она вспомнила тепло его губ. Его поцелуй таил в себе все, о чем она по глупости своей всегда мечтала, и на тот краткий миг она готова была забыть все это безумие, растаять, сдаться во власть его поцелуя, объятий, жарких, сладостных ощущений, которые они пробудили в ней… но потом…
Потом сознание вернулось к ней, вместе с ним вернулась память.
«О, Хью, как ты мог умереть и оставить меня одну? – с горечью подумала она. – Что же мне теперь делать?»
Известие о помолвке миссис Хью Мэннинг и Маркуса Шербрука промчалось по округе со скоростью метеора, рассекшего ночное небо. Маркус предполагал, что пойдут разговоры, но он не предполагал, что разговоров будет так много. Все, начиная от последнего буфетчика и заканчивая пэром, посчитали эту новость сверхинтересной. С момента помолвки не прошло и пяти дней, а он уже до глубины души устал от всего этого.
Наступил вторник. День выдался солнечный. Маркус глядел в окно кабинета и клялся себе, что если хоть кто-то еще из его друзей или соседей выразит удивление по поводу того, что он решил жениться именно на Изабел Мэннинг, то этот кто-то узнает, как Маркус умеет работать кулаками. Что касается прекрасной половины, то все соседки и родственницы никак не могли дождаться, когда же объявят дату свадьбы, и трещали об этом без умолку. Маркус нахмурился. Ответа на этот вопрос он и сам не знал.
Складка между его бровями стала еще глубже. Ах, Изабел, маленькая негодница! Что за игру она ведет? Каждый раз, когда он ставил вопрос о дне свадьбы, она испарялась, как облачко дыма. Только что они разговаривали, а в следующую минуту – пфф! – ее и след простыл. По сути дела, после того как они объявили о помолвке, выяснилось, что она просто неуловима. Он не надеялся, что они станут неразлучны, но, уж во всяком случае, они могли бы общаться побольше, чем в последние дни. Им многое стоило обсудить, спланировать свадьбу, решить кое-какие вопросы, но – черт бы ее побрал! – она вечно куда-то спешила и не могла уделить ему ни минуточки. По крайней мере так она говорила. Маркус готов был побиться об заклад, что после помолвки ни один их разговор не длился дольше двадцати минут – и при этом поблизости всегда кто-то находился. Если бы он не знал Изабел так хорошо, он решил бы, что она боится оставаться с ним наедине.
Его внимание привлекли звуки у ворот: зафыркали лошади, судя по всему, подъехало несколько экипажей. Маркус искренне надеялся, что это не какие-нибудь очередные знакомые приехали с визитом. Все еще хмурясь, он вышел из библиотеки. Томпсон, отлично вышколенный, уже был в холле и готовился открыть тяжелые дубовые двери.
– Ваша матушка прибыла, – с улыбкой сообщил Томпсон. – Один из привратников только что влетел в кухню с этой новостью.
Маркус прекрасно понял, почему она вернулась домой, но все же его удивило то, что известие о его помолвке заставило ее покинуть Лондон в разгар сезона. Тронутый этим знаком материнской любви, он вышел из дома поприветствовать ее.
Его дурное настроение улетучилось, когда он увидел процессию, ожидавшую его. Кроме большой семейной кареты, запряженной четырьмя элегантными чалыми, у ворот стояли экипаж, где ехали слуги, и две тяжело груженые повозки. Мать была известна своей неуступчивостью в отношении количества вещей, абсолютно необходимых для ее комфортного существования вдали от Шербрук-Холла. Маркус улыбнулся. Кузен Джулиан считал, что тете Барбаре на несколько месяцев в Лондоне требовалось вещей и обслуги больше, чем армии завоевателей в чужой стране. Маркус склонялся к тому же мнению.
Мать никогда не путешествовала без сопровождения вооруженных мужчин, убежденная, что за каждым кустом притаились разбойники, и Маркус ожидал увидеть наемников, которые сопровождали ее на пути из Лондона домой. Но нет. Удивительно, что она обошлась без таких предосторожностей. Неужели она наконец-то согласилась с тем, что он часто ей повторял: ни один уважающий себя грабитель не посмеет напасть на кортеж таких размеров.
Тайна внезапной храбрости его матери раскрылась: Маркус заметил высокого, по моде одетого джентльмена, который в данный момент как раз спрыгивал с норовистого вороного коня. Она нашла сопровождающего. Маркус нахмурился, разглядывая его. Единственное, что он мог сказать о нем, – это что у него черные вьющиеся волосы, они виднелись из-под бобровой шляпы с короткими загнутыми полями. Они раньше не встречались, однако Маркусу показалось что-то безумно знакомое в нем, в его сложении: широкие плечи, узкие бедра…
Маркус зашагал к карете и достиг ее одновременно с незнакомцем. Тот улыбнулся ему. Маркус, ошарашенный, остолбенел. Он не знал этого человека, но… но черты его узнал бы где угодно. За исключением разницы в цвете глаз, поразительно похожее лицо он видел… каждое утро в зеркале для бритья! Это, несомненно, Уэстон: такие же черные волосы, грубые черты, густые брови, глубоко посаженные глаза, упрямый подбородок, широкий рот. Разве что нос другой, орлиный, но темная, смуглая кожа – тоже уэстонская. У Маркуса упало сердце. Неужели мать свела знакомство с одним из внебрачных отпрысков старого графа?
Незнакомец продолжал улыбаться:
– Вы не узнаете меня? Я не удивлен, мы виделись от силы раз шесть, и то мельком. Я Джек Лондри.
– Старший сын тети Марии? – осторожно уточнил Маркус. – Тот самый, который служил в армии?
Джек кивнул, они пожали руки. Маркус добавил:
– Я слышал, вас ранили в Египте? В ногу, так? В битве при Александрии в 1801-м?
– Не самый славный момент моей личной истории, скажу я вам, – с улыбкой ответил Джек.
Маркус вернул ему улыбку:
– Могу себе представить. Но погодите, это же единственное ваше ранение? Кажется, кто-то говорил мне, что пару лет спустя вы едва не лишились руки в Западной Индии…
Джек пожал плечами:
– Да, но островная лихорадка оказалась страшнее.
Болезненное любопытство подтолкнуло Маркуса к тому, чтобы задать еще один вопрос:
– Сдается мне, что и в прошлом году вы были ранены в Копенгагене, где воевали с сэром Артуром, это правда?
Джек покачал головой и скромно признался:
– В тот раз меня подвела лошадь. В разгаре битвы это чудовище сбросило меня, и я, упав, сломал ногу. – Он скривился: – После этого я подумал: а вдруг судьба пытается мне таким образом что-то сказать? Я продал амуницию и вернулся домой. В январе вновь ступил на родную английскую землю.
– О чем твой кузен умалчивает, – раздраженно сказала Барбара, когда Маркус открыл дверь кареты и подал ей руку, – так это о том, что он теперь не просто мистер Джек Лондри. Он теперь лорд Торн, виконт Торн.
Джек рассмеялся:
– Я и забыл.
– Недавно получили наследство? – спросил Маркус. Человек, который забыл упомянуть, что поднялся до сословия пэров, ему нравился.
– Да, совсем недавно, – подтвердил Джек. – Дальний родственник, двоюродный или троюродный брат, умер, не оставив завещания, и однажды утром я проснулся виконтом. Сомнительное преимущество, скажу я вам. – Джек скривился. – Не уверен, что очень этому рад. Старик кучу денег тратил на то, чтобы соответствовать титулу, но поместье и фермы запущены донельзя. В первый день пребывания в Торнвуде у меня под ногой проломился пол в столовой. – Он покачал головой. – Предвижу, что потребуется немало средств и труда, чтобы привести все в порядок.
Они шагали к дому. Барбара взяла Маркуса под руку и тепло посмотрела на Джека:
– Да, и вам стоит этому радоваться. Ваша мать писала, что с тех пор, как вы вернулись, вы мечетесь, как тигр в клетке. Она полагает, что теперь-то вам наконец будет чем заняться, кроме всяких проказ и баловства. Кстати о проказах. – Барбара перевела взгляд на Маркуса и изогнула бровь. – Ты был очень занят, пока я жила в Лондоне, не так ли?
Этот намек вызвал у Маркуса улыбку, но ответить он не успел: они дошли до дверей дома, и Томпсон рассыпался в приветствиях. Предоставив матери возможность счастливо раздавать распоряжения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40