Что-то хрустнуло. Форд судорожно сжался, став похожим на бесформенный ком.
— Где он? — спокойно спросил Макгуэйн с другого конца комнаты.
— Кто? — задыхаясь, прохрипел Форд.
Это было ошибкой. Призрак размахнулся и ударил по лодыжке. Форд пронзительно взвыл. Макгуэйн обернулся и взглянул на монитор: Кромвелл спокойно сидел в приемной, он ничего не слышал.
Никто ничего не слышал.
Призрак снова ударил Форда по лодыжке, по тому же месту. Звук был такой, будто грузовик переехал пустую бутылку. Юрист поднял руку, моля о пощаде.
На основании многолетней практики Макгуэйн знал, что бить лучше до того, как допрашиваешь. Большинство людей, когда им угрожают, начинают болтать, чтобы выкрутиться. В особенности те, кто привык зарабатывать своим языком. Они изворачиваются, лгут, в лучшем случае ограничиваются полуправдой. Полагая, что оппонент мыслит рационально, они надеются как-то договориться с ним.
Их следует избавить от этой иллюзии.
Животный страх, сопровождающий внезапную боль, действует на психику разрушающе. Рациональное мышление, то, что называют интеллектом цивилизованного человека, рассеивается как туман, и остается лишь первобытное существо. Для которого главное — избежать боли.
Призрак взглянул на Макгуэйна. Тот кивнул. Асселта отступил назад и дал ему приблизиться.
— Он задержался в Лас-Вегасе, — объяснил Макгуэйн. — Это была его ошибка. Там он заехал к врачу. Мы проверили все ближайшие телефоны-автоматы и обнаружили только один интересный звонок в интересующее нас время. Звонили вам, мистер Форд. На всякий случай я приказал проследить за вашим офисом. Вчера у вас были федералы. Как видите, все сходится. Кену нужен адвокат — опытный, независимый и не связанный со мной. То есть вы.
— Но... — начал Форд.
Макгуэйн поднял руку. Форд послушно закрыл рот. Макгуэйн отступил в сторону и посмотрел на Призрака:
— Джон...
Тот подошел и не колеблясь ударил Форда по руке выше локтя. Локтевой сустав вывернулся в обратную сторону. Лицо адвоката побелело.
— Если вы станете что-то отрицать или делать вид, что не понимаете, — продолжал Макгуэйн, — то мой друг прекратит свои дружеские шлепки и начнет делать вам больно Вы меня понимаете?
Несколько секунд Форд молчал. Когда он наконец поднял голову, Макгуэйн удивился твердости его взгляда. Адвокат посмотрел на Призрака, потом на Макгуэйна.
— Будьте вы прокляты! — прошипел он.
Призрак поднял бровь и улыбнулся:
— Смельчак...
— Джон! — поднял руку Макгуэйн.
Но Призрак не послушался. Он поднял стальной прут и наотмашь ударил Форда по лицу. Раздался влажный хруст, кровь брызнула через всю комнату, голова свесилась набок. Форд упал навзничь и больше не шевелился. Призрак прицелился, собираясь ударить по колену.
— Он еще в сознании? — спросил Макгуэйн.
Призрак опустил оружие и нагнулся.
— В сознании, но дыхание прерывистое. — Он снова выпрямился. — Еще один удар, и мистер Форд закатит глазки.
Макгуэйн забеспокоился:
— Мистер Форд...
Форд открыл глаза.
— Где он? — спросил Макгуэйн.
Тот лишь покачал головой.
Филипп Макгуэйн подошел к монитору. Он развернул его так, чтобы Форд мог видеть экран. Удобно устроившись в кресле и положив ногу на ногу, Кромвелл пил кофе.
Призрак указал на него пальцем:
— Отличные туфли. От Аллен-Эдмондса?
Форд попытался приподняться, но снова повалился на пол.
— Сколько ему лет? — спросил Макгуэйн.
Форд не ответил.
Призрак поднял стальной прут.
— Тебя спросили...
— Двадцать девять.
— Женат?
Форд кивнул.
— Детишки есть?
— Два мальчика.
Макгуэйн опять взглянул на экран.
— Ты прав, Джон. Туфли отличные. — Он повернулся к Форду. — Вы скажете, где Кен, или он умрет.
Призрак аккуратно положил стальной прут на пол и достал из кармана удавку. Рукоятка была из красного дерева, восьми дюймов в длину и двух дюймов в диаметре, восьмиугольного сечения. Глубокие бороздки позволяли крепче сжимать ее в руке. С двух концов к рукоятке был прикреплен плетеный шнур из конского волоса.
— Он тут ни при чем, — слабым голосом проговорил Форд.
— Слушайте меня внимательно, — сказал Макгуэйн. — Повторять не буду.
Адвокат молчал.
— Мы никогда не блефуем, — продолжал Макгуэйн.
Призрак улыбался. Макгуэйн подождал еще несколько секунд, глядя на Форда. Потом нажал кнопку на столе.
— Да, мистер Макгуэйн?
— Проводите ко мне мистера Кромвелла.
— Слушаюсь, сэр.
На экране было видно, как широкоплечий охранник заглянул в дверь и поманил пальцем Кромвелла. Тот поставил чашку с кофе на стол, поднялся с кресла, одернул пиджак и вышел. Форд перевел взгляд на Макгуэйна. Глаза их встретились.
— Глупо, — проговорил Макгуэйн.
Призрак ждал, сжимая в руке рукоятку с петлей.
Охранник открыл дверь. Реймонд Кромвелл вошел, заранее улыбаясь. Увидев кровь и своего босса, скорчившегося на полу, он застыл на месте. Лицо его вытянулось.
— Что слу...
Призрак скользнул к нему и пнул сзади. Под колени. Кромвелл вскрикнул и осел на пол. Движения Асселты, отточенные и грациозные, напоминали причудливый балет. Плетеный шнур обвился вокруг шеи молодого человека. Призрак сильно потянул рукоятку на себя, одновременно упершись коленом в спину жертвы, — шнур глубоко врезался в гладкую, холеную кожу. Затем повернул рукоятку, одним движением прекратив приток крови в мозг. Глаза Кромвелла выкатились, руки беспомощно хватали воздух. Призрак держал крепко.
— Стойте! — крикнул Форд. — Я все скажу!
Ответом было молчание.
Призрак смотрел на свою жертву. Лицо несчастного походило на жуткую багровую маску.
— Послушайте! — Форд повернулся к Макгуэйну.
Тот спокойно стоял, сложив руки на груди. Их взгляды встретились. Тишину нарушали лишь хрипы несчастного Кромвелла.
— Пожалуйста... — прошептал адвокат.
Макгуэйн покачал головой.
— Мы никогда не блефуем, — повторил он.
Призрак повернул рукоятку еще раз.
Глава 41
Я решил поговорить с отцом.
Видеозапись, Оуэн Энфилд, брат... И что теперь делать? В каком-то странном оцепенении я смотрел в окно машины на проносившиеся мимо полуразрушенные фабрики. Мозг работал на автопилоте, снова и снова перебирая события последних дней.
Кен жив. В самом деле жив. Я видел его своими глазами. Совсем недавно он был в Нью-Мексико. Может быть, теперь появился шанс все исправить? Неужели мы опять будем вместе?
А как же Шейла? Ее отпечатки в доме брата, рядом с двумя мертвыми телами... Господи, да при чем тут вообще Шейла? Я ничего не понимал. Или, может быть, просто не хотел признавать очевидного... Вместо этого мысли то и дело сбивались на наезженную колею. Шейла... Она предала меня, предала, предала... Вот она сидит на кушетке, поджав ноги... Откидывает назад волосы — целый водопад роскошных волос... Выходит из душа в махровом халатике — аромат ее тела... Напевает мне на ухо во время танца... И все это ложь, тонко продуманная, изощренная ложь...
Ладно, хватит. Так или иначе, надо наконец разобраться и покончить с этим. Мой брат и моя девушка ушли от меня — неожиданно, не попрощавшись, — и я не успокоюсь, пока не узнаю всей правды. Крест с самого начала предупреждал, что правда мне может не понравиться. Ну и что? Может быть, так оно и нужно? Может, теперь настала моя очередь быть храбрым и спасти Кена — после того, как он столько раз спасал меня!
Итак, самое главное то, что Кен жив. И он невиновен: если у меня и были прежде какие-то сомнения, то теперь, после разговоров с Пистилло, их не осталось. А значит, я смогу встретиться с ним и вернуть его домой. Забыть прошлое как дурной сон, исправить все. Это мой долг перед матерью, в конце концов...
Крест высадил меня у автобусной остановки, недалеко от дома родителей. Срок формального траура истекал сегодня, и отца дома не было. Тетя Сельма, хозяйничавшая на кухне, сказала, что он вышел погулять. Она была в фартуке — интересно, откуда он взялся? У нас в доме никогда не было ничего подобного. Наверное, привезла с собой. Тетя Сельма всегда носила фартук — наверное, даже во сне. Я стоял и наблюдал, как усердно она чистит раковину. Сестра моей матери, сестра Солнышка. Тихая и незаметная, тетя Сельма принадлежала к тем, кто живет всю жизнь не высовываясь. Как будто боится привлечь к себе излишнее внимание. Все ее воспринимали как некую данность — она просто существовала, не более того... Детей у них с дядей Мюрреем не было. Не знаю точно почему. Правда, однажды я краем уха слышал, как родители говорили о мертворожденном ребенке. И вот я смотрел на тетю Сельму словно впервые. Еще одно человеческое существо, которому каждый день приходится бороться, чтобы прожить жизнь достойно...
— Спасибо, — улыбнулся я.
Тетя Сельма кивнула.
Я хотел сказать, что люблю и ценю ее, хочу чаще ее видеть, особенно теперь, когда мамы нет, и что мама была бы этому рада... Но не смог. Вместо этого я подошел и обнял ее. Сначала тетя Сельма застыла в изумлении от такого внезапного выражения любви, но потом расслабилась.
— Все будет хорошо, — сказала она.
Любимые места прогулок отца были мне хорошо известны. Я перешел Коддингтон-Террас, старательно обойдя стороной дом Миллеров. Отец его тоже всегда обходил — уже много лет. Пройдя через несколько дворов, я зашагал по дороге, пересекавшей речку, в сторону городского стадиона. Сезон уже закончился, и бейсбольное поле пустовало. Отец одиноко сидел на самом верху трибуны. Помню, как он любил ходить сюда в прежние времена, как тренировал местную команду вместе с Бертилло и Горовицем, своими лучшими друзьями, а потом шел с ними пить пиво. Оба умерли от инфаркта, не дожив до шестидесяти... Помню белую майку и зеленую кепку отца, как он с улыбкой утирал пот со лба, как лицо его светилось от счастья, особенно если играл Кен... И сейчас, сидя рядом с ним, я знал, что у него в ушах до сих пор звучат аплодисменты и крики болельщиков, он ощущает запах сырой глины и пота, снова переживает ту радость, которой больше нет...
Отец улыбнулся:
— Помнишь тот год, когда мама судила матчи?
— Не очень. Мне тогда сколько было — четыре?
— Да, около того. — Он покачал головой, все еще улыбаясь, погруженный в воспоминания. — Она тогда увлеклась женским равноправием. Носила футболки с лозунгами: «Место женщины — в сенате» и все такое... Тогда еще девушкам не разрешали играть в Лиге, понимаешь? А она, когда узнала, что женщин-судей тоже не бывает, взяла свод правил и доказала, что это не запрещено.
— И записалась в судьи?
— Ага.
— И что дальше?
— Ну, несколько старичков, конечно, устроили скандал, но правила есть правила. Пришлось разрешить. Но проблемы все-таки возникли.
— Какие?
— Она была худшим в мире судьей. — Отец снова улыбнулся. Той самой улыбкой из далекого прошлого. Я так давно ее не видел, что у меня защемило сердце. — Мама едки знала правила, да и зрение у нее было ужасное, ты же знаешь.
Мы оба рассмеялись.
— Тренеры, наверное, с ума сходили?
— Еще бы! А знаешь, что сделала Лига?
— Что?
— Они поставили ее в пару с Харви Ньюхаузом. Помнишь его?
— Мы учились в одном классе с его сыном. Футболист-профессионал, да?
— Вот именно. Нападающий. Вес сто двадцать килограммов. Когда твоя мать судила и кто-нибудь из тренеров начинал бузить, Харви достаточно было посмотреть на него — и тот тихонько садился на место.
Мы снова рассмеялись, потом замолчали, погрузившись в размышления. Да, такие люди, как она, легко не сдаются. Трудно поверить, как мама изменилась потом, и ведь это было еще до болезни...
Отец повернулся ко мне и наконец разглядел мои синяки.
— Боже, что с тобой?
— Все в порядке.
— Подрался?
— Ничего страшного, не волнуйся. Нам надо поговорить.
Он молчал. Я не знал, как начать, но отец помог мне.
— Покажи, — тихо сказал он.
Я удивленно взглянул на него.
— Сегодня утром звонила твоя сестра и рассказала про фотографию.
Я достал снимок из кармана. Отец взял его так осторожно, словно боялся раздавить.
— О Боже! — Его глаза увлажнились.
— Ты не знал?
— Нет. — Он снова взглянул на снимок. — Мама ничего не говорила, почти до самого конца... Ты знаешь...
Что-то новое мелькнуло в его лице. Я понял. Жена, самый близкий человек, что-то скрывала от него. И это было больно.
— Есть кое-что еще, — сказал я.
Отец поднял глаза.
— Кен жил в Нью-Мексико. — Я в общих чертах рассказал о том, что узнал. Он уже успокоился и внимательно слушал.
— И долго он там жил? — спросил отец, когда я закончил.
— Всего несколько месяцев. А что?
— Она говорила, что Кен вернется. Вернется, когда докажет, что невиновен.
Я задумался. Допустим, дело было так: одиннадцать лет назад Кена кто-то подставил, он убежал и жил за границей — прятался и все такое, в точности как пишут газеты. И вот прошли годы, он возвращается домой.
Но почему?
Для того, чтобы доказать свою невиновность, как говорила мать? Это возможно. Но почему именно сейчас? Непонятно... И все же, какова бы ни была причина, он и на самом деле вернулся — и что-то случилось. Кто-то его нашел.
Кто?
Ответ очевиден: тот, кто убил Джули. Этому человеку — ему или ей — нужно заставить Кена замолчать. Так, что дальше? Непонятно...
— Папа...
— Да?
— Ты подозревал, что Кен жив?
Он помолчал.
— Проще было думать, что он умер.
— Это не ответ.
Отец отвел взгляд.
— Кен очень любил тебя, Уилл...
Я ждал.
— Но он не был святым.
— Знаю, — вздохнул я.
Отец помолчал еще.
— Когда убили Джули, у Кена уже были неприятности.
— Что ты имеешь в виду?
— Он приехал домой прятаться.
— От кого?
— Не знаю.
Я снова подумал о том, что Кен не появлялся дома больше двух лет, а когда приехал, страшно нервничал. Даже тогда, когда спрашивал меня о Джули. Что же случилось?
— Ты помнишь Филиппа Макгуэйна? — спросил отец.
Я кивнул. Это был старый школьный друг Кена, лидер их класса. Поговаривали, что Макгуэйн связан с мафией.
— Я слышал, он переехал в бывший особняк Бонанно.
— Так и есть.
Во времена моего детства семейство Бонанно, принадлежавшее к числу самых известных мафиози, владело в Ливингстоне огромным поместьем. На входе были стальные ворота с двумя каменными львами по бокам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39