О том, кто недавно воспользовался твоими неоценимыми услугами.
Морти судорожно сглотнул. Черт его дернул рассказать о случившемся Локани! Можно было придумать что угодно другое.
— Я уже рассказал все, что знаю.
Бледный незнакомец наклонил голову:
— Неужели все, Морти?
— Да.
Светлые глаза пронизывали игрока насквозь. Оба молчали. Морти почувствовал, что краснеет. Он попытался сохранить хладнокровие, но выдержать этот взгляд было невозможно.
— Я не думаю, Морти. Я уверен, ты что-то скрываешь.
Морти молчал.
— Кто еще был в машине в ту ночь?
Морти смотрел на свои фишки и старался сдержать дрожь.
— О чем вы?
— Там ведь был кто-то еще? Правда, Морти?
— Послушайте, оставьте меня в покое! Мне сегодня везет...
Поднимаясь со стула, Призрак покачал головой.
— Нет, Морти, — проговорил он, ласково касаясь его руки. — Мне кажется, что твое везение скоро пойдет на убыль.
Глава 24
Вечер памяти проходил в актовом зале «Дома Завета».
Крест и Ванда сидели по правую руку от меня, отец — по левую. Он обнимал меня за плечи, иногда поглаживая. Это было приятно. Народу в зале было полным-полно. В основном дети. Они подходили ко мне, плакали и рассказывали, как любили Шейлу. Собрание длилось почти два часа. Четырнадцатилетний Террел, когда-то продававший себя за десять долларов, сыграл на трубе мелодию, которую он сам сочинил в память о Шейле. Мне вряд ли приходилось раньше слышать столь грустную и приятную музыку. Лайза, семнадцатилетняя клиническая бисексуалка, рассказала, что Шейла была единственной, с кем она могла поговорить, узнав, что беременна. Сэмми насмешил всех историей о том, как Шейла учила его танцевать под эту «дурацкую музыку для белых». Шестнадцатилетний Джим признался, что готов был наложить на себя руки, но, когда Шейла улыбнулась ему, вдруг понял, что в мире не все так плохо. Шейла убедила его остаться еще на один день. А потом еще на один...
Я постарался отвлечься от собственной боли и слушал. Слушал, потому что наши дети заслуживали внимания. Это место так много значило для меня, для всех нас. И когда мы начинали сомневаться, имеет ли смысл наша работа, то всегда вспоминали, что тут все делается ради детей. Наши дети вовсе не были милыми, совсем наоборот. Они были непривлекательными, их трудно было любить. Они жили ужасной уличной жизнью, часто заканчивавшейся в тюрьме. Но тем больше любви мы должны были им уделять. Любить без всяких оговорок, несмотря ни на что. Просто любить, не сомневаясь ни на секунду. Шейла это знала. И это было для нее важно.
Мать Шейлы — я решил, что это она, — опоздала к началу минут на двадцать. Это оказалась высокая женщина с каким-то сухим хрупким лицом, как будто его слишком надолго оставили на солнце. Наши глаза встретились, и я кивнул в ответ на ее немой вопрос. По мере того как собрание продолжалось, я время от времени поглядывал на нее. Она сидела совершенно неподвижно, слушая то, что говорилось о ее дочери, с почти благоговейным видом.
В один из моментов, когда весь зал встал, я пробежал взглядом по множеству знакомых лиц и вдруг, к своему удивлению, обнаружил среди них одно, полностью закутанное в шарф. Таня... Женщина со шрамами, «ухаживавшая» за этим подонком Луисом Кастманом. Да, это была она. Те же волосы, тот же рост и фигура и даже что-то знакомое в глазах, смутно видных из-под шарфа. Я как-то не подумал об этом раньше, но ведь вполне могло быть, что они с Шейлой знали друг друга. Еще когда обе работали на улице.
Аудитория снова заняла свои места. Последним выступал Крест. Его речь была яркой и полной юмора. Он нарисовал образ Шейлы так, как я бы никогда не смог. Крест представил Шейлу детям как одну из них — беспризорную девчонку с такими же проблемами. Вспомнил о ее первом дне в приюте, о том, как она постепенно расцветала. И наконец, о том, как Шейла полюбила меня.
Я чувствовал внутри такую пустоту, как будто меня выпотрошили, и понимал, что это навсегда. Как бы я ни обманывал себя, как бы ни бегал в поисках какой-то внутренней правды, в конечном счете это не изменит ничего. Мое горе останется со мной — как вечный компаньон. Вместо Шейлы.
Когда собрание закончилось, никто не знал, что дальше делать. Мы продолжали сидеть, испытывая неловкость, пока Террел снова не взял трубу и не заиграл. Люди стали вставать, они плакали и обнимали меня. Не знаю, сколько это продолжалось. Я был благодарен им за сочувствие, но все это лишь усиливало мое горе. Боль от потери была слишком свежа в моей душе.
Я поискал взглядом Таню, но она уже ушла.
Кто-то объявил, что в кафетерии накрыты столы. Публика медленно потянулась в ту сторону. Я заметил мать Шейлы — она стояла в углу, сжимая обеими руками сумочку. У нее был совершенно изможденный вид. Как будто ее жизненная сила вытекала наружу через открытую и незаживающую рану. Я двинулся к ней.
— Вы Уилл?
— Да.
— Я Эдна Роджерс.
Мы не обнялись и не поцеловались. Даже не обменялись рукопожатием.
— Где мы можем поговорить? — спросила она.
Я повел ее по коридору в сторону лестницы. Крест понял, что мы бы хотели остаться одни, и направил поток публики в обход. Мы прошли мимо нового медицинского комплекса с кабинетами психиатра и нарколога. Многие из наших подопечных только что родили или ждали ребенка, у других — серьезные психические проблемы. И конечно же, большинство из них хорошо знакомы с наркотиками. «Дом Завета» старается помочь всем.
Мы вошли в одну из пустых спален. Я закрыл дверь. Миссис Роджерс отвернулась.
— Замечательный был вечер, — сказала она.
Я кивнул.
— Какой Шейла стала... — Она задумчиво покачала головой. — Я и понятия не имела. Как жаль, что сама не успела увидеть. Но почему она не позвонила мне?
Я молчал, не зная, что ответить.
— Шейла ни разу не дала мне повода для гордости, пока была жива. — Эдна Роджерс с трудом вытянула из сумочки носовой платок. Казалось, кто-то силой удерживал его внутри. Она резким движением вытерла нос и засунула платок обратно. — Я знаю, что это звучит нехорошо. Она была прелестным ребенком и хорошо училась в начальной школе. Но в какой-то момент... — миссис Роджерс отвела взгляд и пожала плечами, — она вдруг изменилась. Стала угрюмой, вечно недовольной, постоянно жаловалась. Начала красть деньги из моего кошелька. То и дело убегала из дому. У нее совсем не было друзей, с парнями ей было скучно. Она ненавидела школу и вообще жизнь в Мейсоне и вот однажды после школы сбежала и не вернулась...
Она смотрела на меня, словно ожидала ответа.
— И вы больше ее не видели?
— Никогда.
— Не понимаю, — сказал я. — Что же все-таки случилось?
— Вы имеете в виду — что заставило ее убежать?
— Да.
— Вы полагаете, произошло нечто серьезное, так? — Ее голос зазвучал громче. — Например, к ней приставал отец или я ее избила... В общем, случилось что-то, объясняющее все. Четко и ясно — причина и следствие. Но дело как раз в том, что ничего подобного не было. Разумеется, мы с отцом не ангелы, я этого и не утверждаю. Но и вины на нас никакой нет!
— Я не имел в виду...
— Я знаю, что вы имели в виду.
Ее глаза метали молнии. Она сжала губы и вызывающе посмотрела на меня. Я решил сменить тему.
— Шейла звонила вам?
— Да.
— Как часто?
— Последний раз — три года назад...
Она сделала паузу, ожидая дальнейших вопросов.
— Откуда она звонила?
— Она не сказала.
— И о чем вы разговаривали?
На этот раз Эдна Роджерс долго думала, прежде чем ответить. Она принялась ходить по комнате и разглядывать кровати и тумбочки. Взбила подушку и поправила угол покрывала...
— Шейла звонила домой каждые полгода или около того. Обычно она была или пьяная, или обколовшаяся. Сильно возбуждалась, плакала, и я с ней тоже... Говорила мне ужасные вещи...
— Что именно?
Она покачала головой.
— Там, внизу... мужчина с татуировкой на лбу рассказывал, как вы встретились и полюбили друг друга. Это правда?
— Да.
Эдна Роджерс выпрямилась и посмотрела на меня. Ее губы скривились во что-то напоминавшее улыбку.
— Так что, — сказала она, и я уловил нечто странное в ее голосе, — Шейла спала со своим боссом?
Улыбка еще сильнее исказила ее лицо. Казалось, это был уже другой человек.
— Она работала у нас добровольно, — возразил я.
— Ага. И что именно она добровольно делала для вас, Уилл?
У меня по спине побежали мурашки.
— Все еще хотите судить меня? — продолжала она.
— Я думаю, вам лучше уйти.
— Не нравится правда? Вы думаете, я какой-то монстр и без всякой причины отказалась от ребенка...
— Не мне об этом судить.
— Шейла была отвратительной дочерью! Она лгала, воровала...
— Похоже, я начинаю понимать, — перебил я.
— Понимать что?
— Почему она убежала.
Эдна Роджерс растерянно моргнула и тут же гневно воскликнула:
— Вы не знали ее! И до сих пор не знаете...
— Разве вы ничего не слышали там, в зале?
— Я слышала. — Она немного смягчилась. — Но я никогда не знала этой Шейлы. Она не дала мне возможности. А Шейла, которую я знала...
— При всем уважении у меня больше нет желания выслушивать ваши оскорбления в ее адрес.
Эдна Роджерс замолчала. Она села на краешек кровати и закрыла глаза. В комнате стало совсем тихо.
— Я не для этого приехала сюда.
— А зачем вы приехали?
— Во-первых, я хотела услышать что-то хорошее...
— Вы услышали.
Она кивнула:
— Верно.
— Что же еще?
Эдна Роджерс встала и шагнула ко мне. Я с трудом подавил желание отступить назад. Она посмотрела мне прямо в глаза:
— Я здесь из-за Карли.
Я молча ждал. Продолжения не было.
— Вы упоминали это имя по телефону...
— Да.
— Я не знал никакой Карли тогда и не знаю сейчас.
Она улыбнулась все той же кривой, жестокой улыбкой.
— Вы ведь не стали бы мне лгать, правда, Уилл?
Я вздрогнул.
— Нет.
— Шейла ни разу не упоминала имени Карли?
— Нет.
— Вы уверены?
— Да. Кто это?
— Карли — дочь Шейлы.
Я остолбенел. Эдна Роджерс заметила это и явно получила удовольствие.
— Значит, ваша милая добровольная помощница ни разу не сказала, что имеет дочь?
Я молчал.
— Карли уже двенадцать лет. И я не знаю, кто ее отец. Думаю, об этом не знала и сама Шейла.
— Не понимаю.
Она полезла в сумочку и достала оттуда фотографию. Такие снимки новорожденных делают обычно в родильных домах. Младенец с вытаращенными глазенками, закутанный в одеяло. На обороте от руки написано «Карли». Внизу — дата.
У меня голова пошла кругом.
— В последний раз Шейла звонила в день рождения Карли. И я сама говорила с ней. С Карли.
— Где же она сейчас?
— Понятия не имею, — сказала Эдна Роджерс. — Именно поэтому я здесь, Уилл. Я хочу найти свою внучку.
Глава 25
Когда я добрел до дому, то обнаружил на пороге квартиры Кэти Миллер. Она сидела под дверью, скрестив ноги. Рядом стоял рюкзак.
Увидев меня, она вскочила.
— Я звонила, но...
Я кивнул.
— Это все родители... — опустила глаза Кэти. — Я просто не в состоянии больше оставаться в этом доме. Может, у тебя найдется где переночевать?
— Сейчас не совсем подходящий момент...
— Да?
Я вставил ключ в дверь.
— Знаешь, я тут пыталась разобраться во всем этом... Помнишь, мы говорили? Кто мог убить Джули... И подумала: а что ты вообще знаешь о ее жизни после вашего разрыва?
Мы вошли в квартиру.
— Давай не будем сейчас об этом, — повторил я. — Мне не до того.
Она наконец увидела мое лицо.
— Почему? Что случилось?
— Я потерял близкого человека.
— Ты имеешь в виду свою мать?
Я покачал головой:
— Нет, это другой человек. Его убили.
Кэти ахнула и уронила рюкзак.
— Вы были очень близки?
— Да.
— Твоя девушка?
— Да.
— Ты любил ее?
— Очень сильно.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Что такое? — спросил я.
— Не знаю... Будто кто-то нарочно убивает женщин, которых ты любишь.
Подобная дикая мысль приходила в голову и мне. Но из уст Кэти она прозвучала еще более невероятно.
— Мы с Джули расстались больше чем за год до ее убийства.
— И ты успел ее разлюбить?
Мне не хотелось возвращаться к этой теме.
— Так что насчет жизни Джули после нашего разрыва?
Кэти с размаху, по-детски, бросилась на кушетку, подобрала под себя ноги и задрала подбородок кверху, глядя в потолок. На ней, как и в прошлый раз, были джинсы в обтяжку и такой тесный топик, что бюстгальтер казался надетым поверх него. Волосы были собраны в конский хвост, несколько прядей выбились и лежали на щеках.
— Ты помнишь, с чего я начала: если Кен не убивал ее, то это сделал кто-то другой, верно?
— Да.
— Поэтому я начала изучать ее жизнь в последние месяцы: звонить старым друзьям, вспоминать, как все было, и так далее.
— И что ты выяснила?
— У нее были какие-то неприятности.
Я постарался вникнуть в ее слова.
— Какие именно?
Кэти опустила ноги на пол и выпрямилась.
— А что помнишь ты?
— Ну... Она была на последнем курсе в Хавертоне.
— Нет, не была.
— Как это?
— Ее отчислили.
— Ты уверена? — удивился я.
— С последнего курса, — кивнула Кэти. — Слушай, Уилл, а когда ты видел ее в последний раз?
Я задумался. Теперь уже трудновато вспомнить, столько времени прошло...
— Вы же виделись, когда расставались?
Я покачал головой.
— Она дала мне отставку по телефону.
— Что, правда?
— Да.
— Блеск. И ты это так и оставил?
— Я попытался увидеться, но она не хотела.
Кэти посмотрела на меня так, как будто я сморозил величайшую глупость в истории человечества. Пожалуй, она была права. Почему я не поехал в Хавертон, почему не настоял на свидании?
— Я думаю, — сказала Кэти, — что Джули была замешана в чем-то скверном.
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю — может, я и преувеличиваю. Вообще, хоть я и мало что помню, мне кажется, что перед смертью она была счастлива. Я долго не видела ее такой. Может быть, у нее все наладилось? Не знаю...
В дверь позвонили. Я понурился: не хватало мне еще гостей сейчас. Поняв мое настроение, Кэти вскочила с места:
— Я открою.
Это был рассыльный с корзиной фруктов. Кэти взяла корзину и поставила на стол.
— Здесь конверт, — сказала она.
— Открой.
Кэти достала карточку и стала читать:
— "От детей «Дома Завета», в знак соболезнования..." — Она вдруг умолкла, не отрывая взгляда от карточки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39