Надо же так допиваться Ц себя
не помнить… Эх, народ!
У входа в операционную дремал сержант милиции в халате сверх погон. Запо
здалая бдительность всегда повышена.
Больной Колесник меньше всего нуждался в охране. Он уже никуда не мог убе
жать. Перелом шейного позвонка, перелом задней черепной ямки (погибает д
ве трети травмированных), левый височно-теменной участок Ц всмятку. Отк
рытый вдавленный оскольчатый…
Вот такой самосуд. Сам себе и судья, сам себе прокурор и защитник. И исполн
итель приговора.
Так что его сейчас нет. Приговор приведен в исполнение. Больной Колесник
из этого мира ушел. Где он сейчас находится, никто не знает. Просто нигде. Н
и в этом мире и ни в том. Может, где-то на полпути. Руки и ноги реагируют… Зра
чки… Еще можно повернуть обратно. Вот зачем только. Он уже не чувствует ни
радости, ни горя и ни боли. Для него всё. Полный покой. Так для чего его выдер
гивать оттуда? Чтобы он все-таки почувствовал? Конечно же не радость. Начн
ется с боли. Потом горе. Потом позор. И потом навсегда Ц боль, горе и позор.
Никакой срок не сотрет. Только что вырвать память. Но это перестать быть ч
еловеком. А человеком оставаться надо. При всем. Даже при этом. Если уж ост
авили, то есть вернули.
А вот кто оставляет, что он думает? Имеет он право или не имеет? И на что пося
гает? На судьбу и на рок? И что ему скажут за это потом Ц на суде, после суда,
после срока? «Спасибо» или «будь ты проклят»? И у кого бы спросить?
Спросить было не у кого. Только что у себя? Только что у какой-то оболочки, п
ро которую его спрашивал Мишка Франк? Да где она… Пока мысли теснятся, рук
и делают. Пока доктор Рыжиков все это представлял и думал, есть у него прав
о или нет, его руки без спроса сделали все, что надо, для возвращения ушедш
его сознания. Извлекли мелкие осколки, сложили крупные, заштопали, остав
или декомпрессионное окно…
Ц Будет жить? Ц тихо спросил молодой районный хирург, не отрывавший гла
з от рук доктора Рыжикова.
Ц Гематома и отек… Ц уклончиво ответил доктор Рыжиков. Ц Некоторые но
сят до девяноста лет, только чуть ногу подволакивают… А некоторые не выд
ерживают суток… Есть у вас надежная сестра?
Ц Да какая надежная… Ц уныло сказал районный. Ц Пенсионерки, засыпают
на ходу…
Ц Я обычно сижу и слежу суток трое, Ц поделился корифей из центра. Ц Вот
этот перелом ямки… Даже не пойму, как угораздило. Нырял вроде темечком вн
из… Если тут будет отек и сжатие, то… А вы далеко живете?
Ц Да километров семь…
Ц Успеете при остановке дыхания?
Ц Если машина будет, может, успею…
Ц Вы оптимист, Ц похвалил доктор Рыжиков. Ц Давайте лучше сделаем тра
хеостомию, и пусть трубка торчит…
Ц Зачем? Ц удивился районный.
Ц А сможет ваша пенсионерка тубу вставить?
Ц Да нет… без меня…
Ц Давайте снова руки мыть. Пусть его не уносят. Если что Ц сразу в трубку.
На горле будет шрам, зато надежнее. Чик Ц и готово. И вы лучше домой не уезж
айте…
Ц …Ну как, живой? Ц с облегчением встретил их чин раймилиции. Он думал, чт
о сразу после операции больного можно увести в камеру и снять лишний пос
т.
Ц Пока живой… Ц вздохнул доктор Петрович. Ц А куда с такой жизнью?
Ц И то, Ц сочувственно вздохнул дежурный не то о себе, не то о преступник
е. Ц Сиди здесь теперь до утра…
А утро давно наступило. И кто-то ждал его в дальнем и темном конце коридор
а. «Скажите, доктор-батюшка…»
Ц Кто там? Ц вгляделся доктор Рыжиков.
Ц Мамаша я… Ц ответили ему. Он вгляделся Ц и точно: мамаша. Пропитанная
дождиком и страхом, деревенский платочек, узелок под лицом. Брезентовая
сумка в сухих пергаментных руках. Ц Сынок он мне. Живой ли?
Ц Живой… Ц ответил доктор Рыжиков, чувствуя, что, может быть, не очень он
и виноват.
Ц Сынок он мне, Ц повторила она. Ц Может, ему чего надо? Сметанки вот взя
ла да медку годошнего… Кусочек сала да пирожков вчерашних… Второпях, бат
юшка. Думала-то в милицию, да угодила в больницу… Варенца баночку…
Ц Пока не очень надо, Ц сказал доктор Рыжиков. Ц Пока побудет на уколах
…
Ц На уколах… Ц вздохнула старушка, которая всю свою жизнь, с самого мол
оду, больше уколов боялась только, может, упырей. Ц Тогда хоть ты отведай,
батюшка. Самой-то в горло не идет… Посидеть с тобой можно? Может, хоть глаз
ком увижу… Уж пусть бы лучше срок отбыл, чем помер.
Она вздохнула озабоченно, но без слез.
Ибо плачут соседки и родственники. Старушкам матерям же не дает та вечна
я готовность русской матери к тюрьме и суме непутевого сына. Надеть свою
плюшевую куртку, повязать платок в горошинку и понести в домашней сумке
либо гостинец в госпиталь, либо передачу в тюрьму. А то и вовсе яблоко на б
ратскую могилу, где и имени нет.
Ц Не откажусь, Ц сказал ей доктор Рыжиков. Он знал, что эта снедь отнюдь н
е пригодится сыну в скором времени. Ц Но если вы со мной. Идемте заполним
журнал. Там теплее и плитка есть…
…Старушка пила чай, держась поближе к плитке. Ее бессознательный сын зап
рокинул забинтованную голову на койке в изоляторе, под дремлющей охрано
й. Его молодая жена лежала навеки молча на оцинкованной полке в черной ко
мнате без окон. Его спаситель одной рукой подносил ко рту вчерашний пиро
жок с капустой, прихлебывая честно заработанным варенцом. Другой разбор
чивым, почти ученическим почерком писал, все, как было. «…Положение больн
ого лежа на боку… Иссечены мягкие ткани в области височно-теменной трав
мы… Извлечены внедрившиеся в твердую мозговую оболочку костные обломк
и размером от 2х2 см до игольчатых в 1Ц 3 см, волосы, мелкие фракции земли, пес
ка, кирпичного порошка… Травме придана форма неправильного яйца 6х4 см… Р
ана промыта гипертоническим раствором… Одновременно остановлено кров
отечение: перекись водорода, зажимы, коагуляция, воск. Отслоение кожно-ап
оневротического лоскута, рассечение мышцы и надкостницы…»
Старушка, не подозревая о страстях с головой ее сына, пригрелась, задрема
ла. Знать бы ей, что еще предстоит вычерпывать гематому, освобождать спин
ной мозг от сдавления вывихнутым шейным позвонком, вставлять в горло сви
стящую трубку… Хоть и на бумаге, а ей больно. Уж лучше пусть не знает.
Чуть не днем он поставил последнюю точку. Уже и не хотелось привалиться к
стенке, как в предутренние часы. А просто застыть как есть, не шевелясь. Но
через три часа у Гены начинается переработка. Он потребует у завгара опл
ату сверхурочных. Завгар ему откажет и предложит отгул. Отгулов Гене и бе
з того хватает, а деньги пусть платят из принципа, как для него Ц так зако
н, а как для них Ц так не писан. Доктору Рыжикову придется писать свидетел
ьство, ходить к завгару подтверждать, просить справку в санавиации. Вот ч
то такое минута покоя.
Ц Ну и чего вы старались? Ц спросонья спросил его Гена. Ц Я извиняюсь, к
онечно, дело не в том, что он преступник, преступник тоже человек. Но он на в
ас же бросится, когда очнется. Совсем уж помереть приладился, а вы его отту
да… Ему это не надо. Государству? Да какой из него в зоне работник? Спишут к
ак больного, и все. Получается, ни ему самому, ни государству, ни жене… Для к
ого же стараться?
Такого не бывает, должен был сказать доктор Рыжиков, чтобы стараться был
о совсем не для кого. Пусть для платочка в белую горошинку, для пергаментн
ых рук.
Но в это время лопнул скат, и Гена, чертыхаясь, полез вон. Доктор Рыжиков ус
тремился за ним. Но Гена проявил устойчивую твердость.
Ц Это, извиняюсь, так не пойдет. У нас у каждого своя работа. Пока вы там го
рбатились, я спал на кушетке. Теперь я пошурую, а вы поспите. Тут без балды…

Но доктор Рыжиков все равно лез Ц на мокром пустынном шоссе, в скользкой
жиже менять скат в одиночку не сладко. Но Гена гнал его в кабину.
Ц Вы же меня не зовете, когда свою операцию режете? А у меня тут своя… Я вас
должен сухим и теплым доставить куда надо, хоть на Северный полюс. Хоть на
Южный…
Так он носился от багажника к правому переднему колесу и обратно, не дава
я доктору Петровичу даже прикоснуться к домкрату. Доктор из солидарност
и не мог греться в кабине и заодно мок снаружи, надвинув на уши берет.
Зато как только они сели на мягкие сиденья, он снова провалился в яму. И по
чему-то рядом с ним Ц больной Колесник. Доктор Рыжиков теперь кричал: «Пр
ощайте, товарищи!» Ц и за себя, и за него. Теперь-то обязательно надо было д
окричаться, если бы еще помогал больной Колесник! Но больной Колесник ле
жал без сознания, с перевязанной головой, и бинт пропитывался грязью и кр
овью. «Прощайте, товарищи!» Громче! Еще громче! Снова дождь, и снова они пря
чут в рукаве цигарку, идущую по кругу. Господи, неужели не услышат? Холодны
й пот Ц или холодный дождь Ц льет струями по лицу. Хоть бы поднять руку и
закрыться от первых комьев глины… А главное Ц прикрыть рану больного Ко
лесника. Неужели он умер? Хирург со своим больным в одной могиле, Ц может,
так и надо, если хирург это заслужил. По крайней мере честно: не справился
Ц полезай за ним, пусть люди вспоминают про твою честность…
Ц …Ха-ха, честность! Ну вот скажите мне, что такое эта ваша честность? Кому
она нужна? Ну хорошо, допустим, я честный. А рядом мой завгар своим корешка
м завмагам резину налево толкает. Ну? Нужна кому-нибудь эта моя честность?

Вопрос был мирового масштаба. Столько внутренней страстности и горячег
о пыла было в сипловато-надсадном голосе Гены, что неведомая оболочка, о к
оторой спрашивал Мишка Франк, даже затрепетала. Видно, испугалась, что Ге
на решит этот вопрос отрицательно, и вся мировая честность рухнет. С докт
ора Рыжикова даже сон слетел. Сколько обеспокоенных людей задается этим
извечным и мучительным вопросом. И вдруг кто-то из них окажется последни
м, на чьих плечах держится мировая честность. Но как он будет знать? Как пр
едупредить его, чтобы держался до последнего? Что на него вся надежда? Вот
в чем все дело…

23

Ц Дело не в пропорциях, Ц сказал он мудро, Ц а во всеобщей путанице. Арх
итектура не фасад, а сфера, а у нас фасад разукрасят Ц и радуются. Какие-ни
будь кучки налепят над окнами и называют искусством. Вот отбейте с фасад
а Зимнего дворца всю лепку, что останется?
Жена архитектора Бальчуриса вопросительно посмотрела на него. Она боял
ась шуток с творениями Растрелли.
Ц Останется гвардейская казарма, Ц нахально доложил доктор Рыжиков.
Ц Длинная и монотонная, как доклад на торжественном вечере. Да и весь Лен
инград Ц это что? Военный городок Петра. Улицы Ц батальоны, площади Ц по
лковые плацы… Венец архитектуры Ц линейка и циркуль царя. Он, конечно, бы
л и мореплаватель, и плотник, но…
Ц Но Ленинградом все так восхищаются… Ц напомнила она.
Ц Все восхищаются тем, чем положено восхищаться, Ц встал доктор Рыжико
в на сторону Гены Пузанова. Ц То ли дело Ц Москва. Недаром ее матушкой зо
вут. И строилась не по ранжиру, все вкривь и вкось, зато уютно и человечно. З
а каждым углом мороженое. Стены толстые, дворы уютные, колокольни Ц как а
эростаты… Собрались улетать. И ходишь по мостовым, а не по костям…
Ц По чьим? Ц испугалась жена архитектора Бальчуриса.
Ц По крестьянским, Ц напомнил доктор Рыжиков. Ц Которыми великий архи
тектор болота мостил.
Ц А, это из истории, Ц успокоилась она.
Ц Недаром над Петербургом витают суровые тени Достоевского и Щедрина,
а над Москвой Ц все-таки добрые Пушкина и Чехова…
Если так можно выразиться. С учетом того, что литературоведение Ц не осн
овная профессия доктора Рыжикова.
Ц А блокада? Ц обратилась она за смягчающим обстоятельством.
Доктор Рыжиков должен был сказать, что это вечный незаживающий рубец на
той оболочке, про которую спрашивал Мишка Франк. Что эти тоска и боль нигд
е никогда никому не позволят быть безгреховно счастливым, какой бы комму
низм ни наступил. И чем лечить этот рубец на оболочке, долго никто не приду
мает. И пока она слабая, как цветовой налет на мыльном пузыре, и когда она б
удет мощной и прочной, как атмосфера, сквозь ее толщу, из прорезанной когд
а-то глубины будут сочиться и сочиться капли рубиновой крови. И наоборот:
если лекарство найдется и эта кровь остановится, то этой нужной доктору
Петровичу оболочке придет конец. Она окажется совсем не тем, а роговым на
ростом, под которым…
Но вслух он сказал:
Ц В сорок четвертом нас и бросили на Свирь Ц прорывать блокаду. Мерецко
в попросил у Сталина армию из резерва, а Сталин сказал, что даст корпус, ко
торый равен армии. Это и был наш корпус.
Видно, она посмотрела на него довольно восхищенно, потому что он даже рас
правил свои гвардейские плечи.
Он широко расставлял на столе свой макет из белых пенопластных домиков,
лоскутных скверов и картонных эстакад. Весь массив поместился у него в с
умке, которую он привез на багажнике и сейчас начал выгружать.
Из спальни в приоткрытую дверь на его новое детище понимающе смотрело пр
ежнее дело его рук. К приходу доктора Петровича его и в сей раз тщательно п
ротерли нашатырными тампонами от запахов и переодели во все чистое. На д
оску прикололи свежий ватман.
Ц Да только пехотное начальство, Ц отвел взгляд доктор Рыжиков, Ц наш
у форму невзлюбило. Начали сдуру сдирать голубые погоны и навешивать сво
и пехотные… Мы голубые прятали и перед боем надевали, а они вещмешки обыс
кивали, и у кого находили, то был скандал… Как будто главными врагами у них
были не немцы, а наши голубые погоны…
Ц Как вы только успели? Ц поразилась она количеству вырезанных доктор
ом домиков и мостиков, галерей и эстакад, которые он ловко расставлял в сп
ециальные гнезда сборной подставки. Все это заняло постепенно весь стол.
Ц Это ведь столько времени!
Ц А у меня сейчас отпуск, Ц сказал он безмятежно. Ц Порезал палец и не о
перирую. Запрещено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54