Выбор супер, приятный магазин
Оказалось, что
около восьмидесяти процентов слов в рассмотренных языках
принадлежат к типу <папа и мама> или аналогичным звуковым
вариациям и лишь двадцать, приблизительно, процентов укло-
няются от этого типа. Более обширные данные могут привести к
несколько иному результату; трудно допустить однако, чтобы
они существенно изменили характер его. Такое процентное от-
ношение тем менее является результатом простой случайности,
что оно подтверждается и при анализе языка совершенно разно-
племенных народов, т. е. при условиях, исключающих проис-
хождение таких пар слов из общего праязыка. Само собою разу-
меется, впрочем, что и здесь не само дитя делает такой выбор,
при котором более сильный род характеризуется и более силь-
ным, а более слабый - более слабым звуком, но окружающие
ребенка - под давлением одинаковых естественных ассоциаций,
основанных на эмоциях, - всюду применяют эти естественные
первоначальные звуки ребенка для такого различения.
По образцу этого сравнения звуков в наименованиях отца и
матери следует поступать и во всех других случаях, в которых
возможно предполагать аналогичные отношения между звуком и
его значением. Основные правила при этом могут быть сведены к
трем:
1. Единичный случай или относительно незначительное чис-
ло случаев никогда не играют решающей роли, и идущие
в определенном направлении отношения между звуком и
значением должны быть настолько многочисленны, чтобы
возможность случая была исключена.
2. Такие отношения должны встречаться в достаточно боль-
шом числе языков разных лингвистических семейств. Если
же они встречаются в столь многочисленных еще идиомах
одной и той же группы языков, то им нельзя приписывать
никакого значения, так как возможно предположить, что
они обуславливаются общим происхождением.
3. Если нужно констатировать в известном явлении речи
основанное на эмоциональном сходстве сродство звука и
его значения, то необходимо найти для этого опору в дру-
гих, если возможно еще более очевидных ассоциациях по-
добного рода. Тем самым исключается в то же время такое
совпадение, которое основано не на самостоятельном раз-
витии из одинаковых психических основ, но зависит от
внешнего, на международных сношениях основанного, за-
имствования, как во многих случаях можно это допустить
при числительных или при наименованиях употребитель-
ных предметов, - припомним хотя бы знаменитое сло-
вечко <сак>.
Если исходить из этих основных условных правил, то ока-
жется, по моему мнению, что наречия места и указательные мес-
тоимения образуют такую область форм речи, в которой наблю-
дается основанная на сходстве эмоций ассоциация между вели-
чиною отдаления предмета и звуковым образованием в
исключающем случайность числе случаев,- именно в том смыс-
ле, что более сильный или более глухой звук ассоциируется с
большим расстоянием, а более слабый и звонкий - с меньшим,
выразится ли эта звуковая градация в двух или более членах
ряда, как например, в трех полинезийских формах т, па, га, в
значении здесь, там и там вдали. Первые два из вышеприведен-
ных требований вполне соблюдены в приведенных для иллю-
страции такой связи звука и его значения примерах: число слу-
чаев не так велико, как в вариантах типа <папа и мама>, но все
еще достаточно для того, чтобы сделать неправдоподобным слу-
чайное совпадение, и примеры заимствованы, по большей части,
из языков, принадлежащих к различным лингвистическим се-
мействам. Нет равным образом и оснований допускать в данном
случае наличность условий, благоприятствующих заимствованию.
Выполнено точно также и третье условие: аналогичные моди-
фикации выражения - в которых усиление звука, удлинение
или равносильное им по эффекту удвоение его означает увеличе-
ние предмета, отдаления его или иногда числа, - неоднократно
встречаются нам в языке, в особенности в относительно перво-
бытных его формах. Многочисленные доказательства в пользу
этого мнения дал уже А. Ф. Потт, собрав в своем до сих пор не
утратившем значения сочинении об удвоении (1862 г.) значи-
тельное количество примеров из всевозможных языков. В особен-
ности характерные примеры сообщает Вестерман в своем словаре
и в грамматике языка того-негров в принадлежащей нам коло-
нии. Подобно большинству других наречий суданских племен,
В. Вундт <Проблемы психологии народов>
К вопросу о происхождении языка
язык того-негров^ располагает указательными частицами для
обозначения малых, средних и больших расстояний, причем от-
даленность выражается более низким, а близость более высоким
гласным звуком. Те же различия звуков наблюдаются и при обо-
значении качеств, свойств предмета: прилагательное с низким
тоном и долгой гласной обозначает большой предмет, прилага-
тельное с высоким тоном и короткой гласной - маленький. В
глаголе низкая гласная выражает пассивное состояние, высокая -
активное. Последний контраст наиболее устойчив и распростра-
нен: он наблюдается во всех суданских наречиях, наречиях
группы банту, во всех хамитских и в большей части семитиче-
ских языков. Можно ли все эти параллели считать делом слу-
чая? Конечно, история языка в собственном смысле этого слова
не может ответить на вопрос о происхождении этих аналогий
между языками, принадлежащими к различным лингвистиче-
ским семействам. Но если историк представит себе, что он спус-
тился с высот чистого сравнительного языковедения в детскую
комнату, в которой рассказываются в этот момент сказки, то
пожалуй, он признается в ошибочности своей гипотезы случая.
Он заметит, что в сказочных повествованиях о великанах и
страшных чудовищах или о карликах и дружественно располо-
женных эльфах, о больших, возбуждающих ужас, существах
рассказывается пониженным тоном, а о крошечных, принося-
щих счастье - повышенным; и в повествовании о страданиях и
скорбях сказочных героев голос становится более низким. Такие
изменения звука служат естественным средством выражения
контрастирующих чувствований, и хотя первобытные народы -
не дети, однако в языках их сохранились следы естественного
выражения чувствований все же в более живой форме, чем в
большинстве языков культурных народов.
Хотя в одном случае средством для выражения усиления по-
нятия служит удлинение гласной, в другом - удвоение или по-
вторение слова, однако обе эти формы выражения сродны между
собою: припомним хотя бы распространенную? в особенности в
романских языках, форму превосходной степени, полученную
путем повторения слова, например, а1^о аНо = очень высоко, или
' В1е(1псЬ УУе^егтапп, УУог^егЬисЬ Яег Е\уе-8ргасЬе, 1905, Е1п1е1-
^ип, 8. 15*. ОгаттайЬ Дег Е\уе-8ргасЬе, 8. 44 И. Срав. еще С. Ме1п-
Ьо?, 01е тоДете 8ргасЬ?ог8сЬип 1п А1п1са, 1910, 8. 75 И.
относящиеся к ранним стадиям развития языка удвоения слов
для повторяющихся, парных предметов или процессов. Можно,
конечно, сказать, что отношение между словом и его значением
в этом случае более наглядно. Однако приведенные выше звуко-
вые метафоры для выражения различной величины предметов и
расстояния их от нас во всяком случае не уступают в этом отно-
шении словообразованиям типа <папа, мама*. В обоих случаях
то, что должно было бы остаться недостоверным для нашей сте-
пени развития, которую нельзя смешивать с пониманием перво-
бытного человека, разъясняется благодаря несомненному отно-
шению к ясным, более очевидным и для нас явлениям подобного
же рода и на основании числа случаев. Мне кажется поэтому,
что и в данном случае возможно допустить вероятность подобно-
го объяснения, наряду с другими образованиями? по аналогии,
без всякого возражения допускаемыми нами для объяснения
известных звуковых изменений. Напротив, совершенно непри-
емлемым кажется мне аргумент Пауля: без достаточного истори-
ко-лингвистического исследования, которое во многих языках
немыслимо, ничего нельзя решить о значении подобных форм. С
этой точки зрения мы не могли бы признать звуковыми образа-
ми даже такие формы, как <Ье1?егп> (тявкать), <р1аррегп> (бол-
тать), <роИегп> (стучать) и мн. др., так как историко-лингвис-
тическое исследование приходит относительно них лишь к тем
выводам, что к известному времени они уже имеются налицо, но
о происхождении их обыкновенно ничего неизвестно. С вопросом
о том, будет ли известное звуковое образование как-либо <онома-
топоэтическим>, историко-лингвистическому исследованию вооб-
ще нечего делать. Равным образом безразлично для решения этого
вопроса, было ли известное слово ономатопоэтическим с самого
начала или стало таковым лишь в процессе развития речи. Из
истории мы в крайнем случае можем лишь почерпнуть, что в из-
вестных случаях слово по законам перехода звуков, которые, сами
по себе взятые, независимы от звукоподражаний и звуковых ме-
тафор, сделалось как бы ономатопоэтическим. Но, во-первых, это
может иметь место лишь в отдельном случае, а не аналогичным
образом и в одних и тех же классах понятий большого числа язы-
ков, относящихся к различным лингвистическим семействам: при
таком допущении мы неизбежно должны будем приписать слу-
чаю противоречащую всем правилам вероятности силу. В таком
В. Вундт <Проблемы психологии народов>
случае мы действительно с равным правом могли бы допустить,
что слово <кукушка>, как утверждали некогда Лазарь Гейгер
и Макс Мюллер, не имеет ничего общего с звуками, изда-
ваемыми кукушкою. Во-вторых, условия в этом случае во вся-
ком отношении иные, даже противоположные тем, которые на-
блюдаются, например, при переходе гласных в немецком языке.
Такой, например, переход гласных, как <Ьшс1е, ЬапД, еЬипс1еп>,
и т. п. распространяется на далеко ле-
жащие друг от друга глагольные понятия, и помимо того, между
понятиями времени и соответствующими им формами перехода
гласных нигде нельзя найти другое аналогичное отношение зву-
ка и понятия. Следовательно, допускать в данном случае звуко-
вую метафору нет оснований, тем более, что многочисленные зву-
ковые ассоциации, благодаря которым явления языка могли в
этом случае вылиться в однообразную форму, дают, по-видимо-
му, вполне достаточные условия для образования форм перехода
гласных. Тем не менее, принимая во внимание сложность усло-
вий, в которых, очевидно, совершается образование форм речи,
нельзя, по моему мнению, в известных случаях, даже здесь от-
рицать без дальнейших рассуждений возможность совместного
действия звуковых ассоциаций и ассоциаций по значению. При-
мером такого совместного влияния тех и других ассоциаций мо-
жет, пожалуй, служить образовавшийся в нововерхненемецком
наречии из ассимилированного из латинского языка глагола
<р1а еп> - мучить, терзать, (<Р1а е=р1а а>, удар) учащатель-
ный глагол <р1асЬеп> = в собственном смысле - наклеивать, в
фигуральном - мучить, терзать. Но раз возникла такая учаща-
тельная форма, то, по аналогии, мы естественным образом
должны были образовать форму <ЬНс^еп> (нагибаться) от <Ые-
еп> (гнуть), форму <асЬтОсЬеп> (украшать) от <асИтше^еп>
(гнуть) и т. д. Однако должна ли вообще образоваться в данном
случае учащательная форма? И нельзя ли объяснить подражани-
ем уже существующим образцам то обстоятельство, что такой по
аналогии с другими учащательными глаголами образовавшийся
переход звуков сделал слово и с фонетической стороны адекват-
ным выражением оттенков понятия. Сделав это предположение,
мы не будем уже отрицать также возможность и того, что такие
учащательные формы первоначально образовались для тех поня-
тий, для которых усиление звука являлось своего рода звуковой
К вопросу о происхождении языка
метафорой, и лишь впоследствии, при дальнейшем распростра-
нении этого явления, такое происхождение было вытеснено чис-
тыми звуковыми ассоциациями. Конечно, такое объяснение весь-
ма проблематично, так как дело идет о единичном феномене. Но
при столь сложных явлениях, как в языке, мы никогда не
должны забывать, что указание одного условия не исключает
влияния других условий; поэтому хотя распространение извест-
ного явления языка через звуковые ассоциации и объясняет факт
именно этого распространения, но нисколько не делает понят-
ным происхождение самого явления. Мы наблюдаем здесь со-
вершенно то же, что и в <Ьо1а (1е ГшйЬайоп> французских со-
циологов: эти законы тоже должны объяснить всевозможные
социальные явления, но к сожалению оставляют совершенно
неизвестным, как произошло то, что должно распространяться
через подражание.
Исходя из этой точки зрения, я могу добавить еще несколько
слов в пользу звуковых метафор в еврейских формах спряжения,
в предположении которых я схожусь, впрочем, с выдающимся
современным знатоком еврейского языка Эд. Кёнигом. Известно,
что в еврейском языке имеются характерные фонетические изме-
нения в конечных согласных двухсложных глагольных корней,
идущие параллельно с изменениями значения. Эти изменения мо-
гут послужить лучшим, чем ономатопоэтические новые образова-
ния в немецком языке, примером того явления языка, которое я
выше назвал звуковой метафорой, потому что в них еще менее
можно заподозрить действительное звукоподражание. Возьмем,
например, такой ряд слов, как рага (развязывать), рагай (разде-
лять), рагаз (рассеивать), рагаН (ломать), рагаг (расщеплять) и т. д.
Одна из этих форм, взятая в отдельности, могла бы, конечно,
быть совершенно лишенною смысла. Но если рассматривать их в
связи, то едва ли можно сомневаться в связи фонетических из-
менений и изменений смысла, тем более, что различные ряды, в
которых фонетические изменения протекают аналогичным обра-
зом, поддерживают в этом случае друг друга. С той же точки
зрения мы можем рассматривать и формы пиэль, пуаль, ги-
филь , гофаль и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
около восьмидесяти процентов слов в рассмотренных языках
принадлежат к типу <папа и мама> или аналогичным звуковым
вариациям и лишь двадцать, приблизительно, процентов укло-
няются от этого типа. Более обширные данные могут привести к
несколько иному результату; трудно допустить однако, чтобы
они существенно изменили характер его. Такое процентное от-
ношение тем менее является результатом простой случайности,
что оно подтверждается и при анализе языка совершенно разно-
племенных народов, т. е. при условиях, исключающих проис-
хождение таких пар слов из общего праязыка. Само собою разу-
меется, впрочем, что и здесь не само дитя делает такой выбор,
при котором более сильный род характеризуется и более силь-
ным, а более слабый - более слабым звуком, но окружающие
ребенка - под давлением одинаковых естественных ассоциаций,
основанных на эмоциях, - всюду применяют эти естественные
первоначальные звуки ребенка для такого различения.
По образцу этого сравнения звуков в наименованиях отца и
матери следует поступать и во всех других случаях, в которых
возможно предполагать аналогичные отношения между звуком и
его значением. Основные правила при этом могут быть сведены к
трем:
1. Единичный случай или относительно незначительное чис-
ло случаев никогда не играют решающей роли, и идущие
в определенном направлении отношения между звуком и
значением должны быть настолько многочисленны, чтобы
возможность случая была исключена.
2. Такие отношения должны встречаться в достаточно боль-
шом числе языков разных лингвистических семейств. Если
же они встречаются в столь многочисленных еще идиомах
одной и той же группы языков, то им нельзя приписывать
никакого значения, так как возможно предположить, что
они обуславливаются общим происхождением.
3. Если нужно констатировать в известном явлении речи
основанное на эмоциональном сходстве сродство звука и
его значения, то необходимо найти для этого опору в дру-
гих, если возможно еще более очевидных ассоциациях по-
добного рода. Тем самым исключается в то же время такое
совпадение, которое основано не на самостоятельном раз-
витии из одинаковых психических основ, но зависит от
внешнего, на международных сношениях основанного, за-
имствования, как во многих случаях можно это допустить
при числительных или при наименованиях употребитель-
ных предметов, - припомним хотя бы знаменитое сло-
вечко <сак>.
Если исходить из этих основных условных правил, то ока-
жется, по моему мнению, что наречия места и указательные мес-
тоимения образуют такую область форм речи, в которой наблю-
дается основанная на сходстве эмоций ассоциация между вели-
чиною отдаления предмета и звуковым образованием в
исключающем случайность числе случаев,- именно в том смыс-
ле, что более сильный или более глухой звук ассоциируется с
большим расстоянием, а более слабый и звонкий - с меньшим,
выразится ли эта звуковая градация в двух или более членах
ряда, как например, в трех полинезийских формах т, па, га, в
значении здесь, там и там вдали. Первые два из вышеприведен-
ных требований вполне соблюдены в приведенных для иллю-
страции такой связи звука и его значения примерах: число слу-
чаев не так велико, как в вариантах типа <папа и мама>, но все
еще достаточно для того, чтобы сделать неправдоподобным слу-
чайное совпадение, и примеры заимствованы, по большей части,
из языков, принадлежащих к различным лингвистическим се-
мействам. Нет равным образом и оснований допускать в данном
случае наличность условий, благоприятствующих заимствованию.
Выполнено точно также и третье условие: аналогичные моди-
фикации выражения - в которых усиление звука, удлинение
или равносильное им по эффекту удвоение его означает увеличе-
ние предмета, отдаления его или иногда числа, - неоднократно
встречаются нам в языке, в особенности в относительно перво-
бытных его формах. Многочисленные доказательства в пользу
этого мнения дал уже А. Ф. Потт, собрав в своем до сих пор не
утратившем значения сочинении об удвоении (1862 г.) значи-
тельное количество примеров из всевозможных языков. В особен-
ности характерные примеры сообщает Вестерман в своем словаре
и в грамматике языка того-негров в принадлежащей нам коло-
нии. Подобно большинству других наречий суданских племен,
В. Вундт <Проблемы психологии народов>
К вопросу о происхождении языка
язык того-негров^ располагает указательными частицами для
обозначения малых, средних и больших расстояний, причем от-
даленность выражается более низким, а близость более высоким
гласным звуком. Те же различия звуков наблюдаются и при обо-
значении качеств, свойств предмета: прилагательное с низким
тоном и долгой гласной обозначает большой предмет, прилага-
тельное с высоким тоном и короткой гласной - маленький. В
глаголе низкая гласная выражает пассивное состояние, высокая -
активное. Последний контраст наиболее устойчив и распростра-
нен: он наблюдается во всех суданских наречиях, наречиях
группы банту, во всех хамитских и в большей части семитиче-
ских языков. Можно ли все эти параллели считать делом слу-
чая? Конечно, история языка в собственном смысле этого слова
не может ответить на вопрос о происхождении этих аналогий
между языками, принадлежащими к различным лингвистиче-
ским семействам. Но если историк представит себе, что он спус-
тился с высот чистого сравнительного языковедения в детскую
комнату, в которой рассказываются в этот момент сказки, то
пожалуй, он признается в ошибочности своей гипотезы случая.
Он заметит, что в сказочных повествованиях о великанах и
страшных чудовищах или о карликах и дружественно располо-
женных эльфах, о больших, возбуждающих ужас, существах
рассказывается пониженным тоном, а о крошечных, принося-
щих счастье - повышенным; и в повествовании о страданиях и
скорбях сказочных героев голос становится более низким. Такие
изменения звука служат естественным средством выражения
контрастирующих чувствований, и хотя первобытные народы -
не дети, однако в языках их сохранились следы естественного
выражения чувствований все же в более живой форме, чем в
большинстве языков культурных народов.
Хотя в одном случае средством для выражения усиления по-
нятия служит удлинение гласной, в другом - удвоение или по-
вторение слова, однако обе эти формы выражения сродны между
собою: припомним хотя бы распространенную? в особенности в
романских языках, форму превосходной степени, полученную
путем повторения слова, например, а1^о аНо = очень высоко, или
' В1е(1псЬ УУе^егтапп, УУог^егЬисЬ Яег Е\уе-8ргасЬе, 1905, Е1п1е1-
^ип, 8. 15*. ОгаттайЬ Дег Е\уе-8ргасЬе, 8. 44 И. Срав. еще С. Ме1п-
Ьо?, 01е тоДете 8ргасЬ?ог8сЬип 1п А1п1са, 1910, 8. 75 И.
относящиеся к ранним стадиям развития языка удвоения слов
для повторяющихся, парных предметов или процессов. Можно,
конечно, сказать, что отношение между словом и его значением
в этом случае более наглядно. Однако приведенные выше звуко-
вые метафоры для выражения различной величины предметов и
расстояния их от нас во всяком случае не уступают в этом отно-
шении словообразованиям типа <папа, мама*. В обоих случаях
то, что должно было бы остаться недостоверным для нашей сте-
пени развития, которую нельзя смешивать с пониманием перво-
бытного человека, разъясняется благодаря несомненному отно-
шению к ясным, более очевидным и для нас явлениям подобного
же рода и на основании числа случаев. Мне кажется поэтому,
что и в данном случае возможно допустить вероятность подобно-
го объяснения, наряду с другими образованиями? по аналогии,
без всякого возражения допускаемыми нами для объяснения
известных звуковых изменений. Напротив, совершенно непри-
емлемым кажется мне аргумент Пауля: без достаточного истори-
ко-лингвистического исследования, которое во многих языках
немыслимо, ничего нельзя решить о значении подобных форм. С
этой точки зрения мы не могли бы признать звуковыми образа-
ми даже такие формы, как <Ье1?егп> (тявкать), <р1аррегп> (бол-
тать), <роИегп> (стучать) и мн. др., так как историко-лингвис-
тическое исследование приходит относительно них лишь к тем
выводам, что к известному времени они уже имеются налицо, но
о происхождении их обыкновенно ничего неизвестно. С вопросом
о том, будет ли известное звуковое образование как-либо <онома-
топоэтическим>, историко-лингвистическому исследованию вооб-
ще нечего делать. Равным образом безразлично для решения этого
вопроса, было ли известное слово ономатопоэтическим с самого
начала или стало таковым лишь в процессе развития речи. Из
истории мы в крайнем случае можем лишь почерпнуть, что в из-
вестных случаях слово по законам перехода звуков, которые, сами
по себе взятые, независимы от звукоподражаний и звуковых ме-
тафор, сделалось как бы ономатопоэтическим. Но, во-первых, это
может иметь место лишь в отдельном случае, а не аналогичным
образом и в одних и тех же классах понятий большого числа язы-
ков, относящихся к различным лингвистическим семействам: при
таком допущении мы неизбежно должны будем приписать слу-
чаю противоречащую всем правилам вероятности силу. В таком
В. Вундт <Проблемы психологии народов>
случае мы действительно с равным правом могли бы допустить,
что слово <кукушка>, как утверждали некогда Лазарь Гейгер
и Макс Мюллер, не имеет ничего общего с звуками, изда-
ваемыми кукушкою. Во-вторых, условия в этом случае во вся-
ком отношении иные, даже противоположные тем, которые на-
блюдаются, например, при переходе гласных в немецком языке.
Такой, например, переход гласных, как <Ьшс1е, ЬапД, еЬипс1еп>,
и т. п. распространяется на далеко ле-
жащие друг от друга глагольные понятия, и помимо того, между
понятиями времени и соответствующими им формами перехода
гласных нигде нельзя найти другое аналогичное отношение зву-
ка и понятия. Следовательно, допускать в данном случае звуко-
вую метафору нет оснований, тем более, что многочисленные зву-
ковые ассоциации, благодаря которым явления языка могли в
этом случае вылиться в однообразную форму, дают, по-видимо-
му, вполне достаточные условия для образования форм перехода
гласных. Тем не менее, принимая во внимание сложность усло-
вий, в которых, очевидно, совершается образование форм речи,
нельзя, по моему мнению, в известных случаях, даже здесь от-
рицать без дальнейших рассуждений возможность совместного
действия звуковых ассоциаций и ассоциаций по значению. При-
мером такого совместного влияния тех и других ассоциаций мо-
жет, пожалуй, служить образовавшийся в нововерхненемецком
наречии из ассимилированного из латинского языка глагола
<р1а еп> - мучить, терзать, (<Р1а е=р1а а>, удар) учащатель-
ный глагол <р1асЬеп> = в собственном смысле - наклеивать, в
фигуральном - мучить, терзать. Но раз возникла такая учаща-
тельная форма, то, по аналогии, мы естественным образом
должны были образовать форму <ЬНс^еп> (нагибаться) от <Ые-
еп> (гнуть), форму <асЬтОсЬеп> (украшать) от <асИтше^еп>
(гнуть) и т. д. Однако должна ли вообще образоваться в данном
случае учащательная форма? И нельзя ли объяснить подражани-
ем уже существующим образцам то обстоятельство, что такой по
аналогии с другими учащательными глаголами образовавшийся
переход звуков сделал слово и с фонетической стороны адекват-
ным выражением оттенков понятия. Сделав это предположение,
мы не будем уже отрицать также возможность и того, что такие
учащательные формы первоначально образовались для тех поня-
тий, для которых усиление звука являлось своего рода звуковой
К вопросу о происхождении языка
метафорой, и лишь впоследствии, при дальнейшем распростра-
нении этого явления, такое происхождение было вытеснено чис-
тыми звуковыми ассоциациями. Конечно, такое объяснение весь-
ма проблематично, так как дело идет о единичном феномене. Но
при столь сложных явлениях, как в языке, мы никогда не
должны забывать, что указание одного условия не исключает
влияния других условий; поэтому хотя распространение извест-
ного явления языка через звуковые ассоциации и объясняет факт
именно этого распространения, но нисколько не делает понят-
ным происхождение самого явления. Мы наблюдаем здесь со-
вершенно то же, что и в <Ьо1а (1е ГшйЬайоп> французских со-
циологов: эти законы тоже должны объяснить всевозможные
социальные явления, но к сожалению оставляют совершенно
неизвестным, как произошло то, что должно распространяться
через подражание.
Исходя из этой точки зрения, я могу добавить еще несколько
слов в пользу звуковых метафор в еврейских формах спряжения,
в предположении которых я схожусь, впрочем, с выдающимся
современным знатоком еврейского языка Эд. Кёнигом. Известно,
что в еврейском языке имеются характерные фонетические изме-
нения в конечных согласных двухсложных глагольных корней,
идущие параллельно с изменениями значения. Эти изменения мо-
гут послужить лучшим, чем ономатопоэтические новые образова-
ния в немецком языке, примером того явления языка, которое я
выше назвал звуковой метафорой, потому что в них еще менее
можно заподозрить действительное звукоподражание. Возьмем,
например, такой ряд слов, как рага (развязывать), рагай (разде-
лять), рагаз (рассеивать), рагаН (ломать), рагаг (расщеплять) и т. д.
Одна из этих форм, взятая в отдельности, могла бы, конечно,
быть совершенно лишенною смысла. Но если рассматривать их в
связи, то едва ли можно сомневаться в связи фонетических из-
менений и изменений смысла, тем более, что различные ряды, в
которых фонетические изменения протекают аналогичным обра-
зом, поддерживают в этом случае друг друга. С той же точки
зрения мы можем рассматривать и формы пиэль, пуаль, ги-
филь , гофаль и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46