С ней часто так бывало. Тут она указала на карандаш с бумагой на прилавке.– Хотите поговорить, так? – произнес Чен и, улыбаясь, пододвинул к ней бумагу и карандаш.Она взяла карандаш и написала:«Как у вас шли дела все это время, мистер Чен?»– Ах, знаете, не слишком хорошо, – сказал Чен.Она смотрела на него вопросительно.– Старик Чарли Чен подцепил большую "Р", – сказал он.Она не сразу поняла.– Рак, – сказал он и тотчас увидел потрясенное выражение у нее на лице. – Нет-нет, мадам, не волнуйтесь, старик Чарли отлично держится. – Он продолжал смотреть на нее. Она постаралась не заплакать. Она оценила достоинство старика: она не станет плакать о нем перед ним. Она раскрыла ладони. Она покачала головой. Она слегка приподняла брови. Она увидела по лицу и глазам Чена, что он понял, как она сочувствует ему.– Спасибо, мадам, – сказал он и импульсивно взял обе ее руки в свои. Он улыбнулся. – Итак, зачем вы пришли к Чарли Чену? Напишите, что вам угодно, хорошо?Она взяла карандаш и стала писать.– А-а, – сказал он. – А-а. Отличная идея. Очень здорово. Хорошо, отлично.Он следил за движением карандаша.– Очень хорошо, – сказал он. – Идемте туда. Чарли Чен очень рад, что вы пришли. Сыновья-то мои уже переженились. Старший – врач в Лос-Анджелесе. Главный врач! – сказал он и рассмеялся. – Психиатр! Вы поверите? Мой старший сын! Двое других сыновей... Проходите, мадам... Двое других сыновей... * * * Из окна, за которым стоял капитан Сэм Гроссман и смотрел вниз на улицу Хай-стрит, было видно почти всю деловую часть города, или даунтаун. Новое здание штаб-квартиры департамента полиции было сделано почти целиком из стекла (так казалось со стороны), и Гроссман иногда думал о том, не следит ли кто за ним снизу, с улицы, когда он выполняет будничную, текущую работу – например, как сейчас, пытается дозвониться в 87-й участок. Кстати, это будничное занятие очень раздражало его. На самом деле Гроссман считал свою работу в лаборатории не будничной, а, наоборот, важной и захватывающей, но в последнем он не признался бы никому, разве что жене. Абонент был по-прежнему занят. Он снова набрал номер. И опять – «занято». Вздохнув, Гроссман положил трубку и взглянул на часы. «Сегодня мне вообще не надо быть здесь, – подумал он. – Сегодня воскресенье».Он сегодня был здесь, потому что кто-то думал, что было бы забавно повторить резню в Валентинов день в этом городе вместо Чикаго, где она случилась в 1929 году. Если память Гроссману не изменяла, то случилось тогда вот что. Несколько хороших ребят из банды Аль Капоне поставили к стене гаража безоружных, но тоже хороших ребят из банды Багса Морана и изрешетили их из автоматов. Вот это была резня! А также отличная шутка: все ребята Капоне были переодеты в полицейских. Некоторые шутники в Чикаго в ту пору утверждали, что бандиты всего лишь вели себя как полиция, но это просто умозаключение. Тем не менее в девять утра – по наручным часам Гроссмана это произошло три часа назад – несколько человек, одетых в полицейскую форму, ворвались в гараж, в котором базировались не торговцы контрабандными спиртными напитками, а торговцы наркотиками, попросили их встать к стенке и хладнокровно перестреляли всех. Один из убийц нарисовал на стене краской из аэрозольного баллончика большое красное сердце. Убийцы даже не потрудились забрать около четырех килограммов героина, который обрабатывали наркодельцы, когда они ворвались. Может быть, убийцы полагали, что красное сердце на стене и красная кровь на полу хорошо оттеняют девственно белый героин на столе – чистый и не расфасованный. В любом случае на Нижней платформе (так назывался район, ближний к Старому кварталу) лежали семь трупов. В каждом трупе были пули, и эти пули были извлечены и отправлены в лабораторию, так же как и пустой аэрозольный баллончик, отпечатки пальцев из разных мест, соскобы краски с фонарного столба у гаража, видимо, содранной, когда машина с убийцами въехала задом в столб – на тротуаре остались осколки задних габаритных фонарей. Все это предстояло исследовать в лаборатории в погожее воскресное утро.Гроссман снова набрал номер.Ведь бывают же чудеса! Телефон не был занят!– Восемьдесят седьмой участок, Дженеро, – ответил раздраженный голос.– Пожалуйста, попросите детектива Кареллу, – обратился к детективу Гроссман.– Он может вам перезвонить? Мы сейчас очень заняты.– Я не мог дозвониться к вам десять минут, – возразил Гроссман.– Да, у нас все линии были заняты, – сказал Дженеро. – Все черти из ада рвутся к нам. Назовите ваше имя, и он вам перезвонит.– Нет, скажите ему мое имя и скажите, что я на проводе, - настойчиво сказал Гроссман.– Очень хорошо, как вас представить, мистер? – несколько дерзко спросил Дженеро.– Капитан Гроссман, – сказал Гроссман.– Сейчас соединю, сэр.Гроссман услышал, как трубка легла на твердую поверхность. Были слышны крики, шумный гомон, как обычно в 87-м, даже в воскресенье.– Детектив Карелла, – сказал Карелла. – Чем могу помочь, сэр?– Стив, это Сэм Гроссман.– Сам? Он сказал мне, что звонит капитан Хэльтцер. – Нет, это капитан Гроссман. Что у вас происходит? Кричат так, будто началась третья мировая война.– У нас делегация возмущенных граждан, – сказал Карелла.– Чем возмущены?– Кто-то делает «большие дела» у дверей чужих домов.– Только не присылай мне образцы, – сразу сказал Гроссман.– Тебе это может показаться забавным, – сказал Карелла, понизив голос, – как и мне. Но вот жители дома номер 5411 по Эйнсли вовсе не считают, что это забавно. Они явились сюда всей толпой и требуют действия от полиции.– Что они хотят, чтобы ты делал, Стив?– Чтобы я схватил Наглого какуна, – сказал Карелла, и Гроссман расхохотался. Карелла тоже засмеялся. Сквозь смех Кареллы Гроссман слышал, как кто-то кричит по-испански. Ему показалось, что он расслышал слово mierda Мierda (исп.) – дерьмо.

. – Стив, – сказал он, – мне не хочется отвлекать тебя от «больших дел»...Оба снова расхохотались. (Согласно исследованиям социологов, полицейские обожают «фекальный» юмор.) Они смеялись, наверное, целые две минуты, и все это время слышались крики возмущенных граждан. Наконец смех прекратился. Утихли также испанские голоса.– Куда они все вдруг делись? – спросил Гроссман.– Пошли по домам! – сказал Карелла, и они снова рассмеялись. – Дженеро сказал, что организует засаду. Ты можешь себе представить, как восемь полицейских сидят в засаде и ждут, когда хулиган покажет задницу двадцати шести квартирантам-"латиносам"?Гроссман смеялся до коликов. Прошло еще две минуты, в которые ни один из двоих не мог говорить. Не всегда бывало так весело, когда Карелла с Гроссманом разговаривали по телефону, но оба были счастливы в такие минуты. Обыкновенно Гроссман вел себя более строго с детективами. Он был высокий, с серьезными голубыми глазами за стеклами очков без оправы и в большей мере напоминал фермера из Новой Англии, нежели ученого, а его манера проглатывать слова отнюдь не рассеивала это впечатление. У человека, оказавшегося в стерильной чистоте лаборатории лицом к лицу с Сэмом Гроссманом, возникало чувство, что если спросить его, как доехать до соседнего города, то он скажет, что отсюда туда не добраться. Однако очень часто, вероятно, потому, что ему так нравился Карелла, Гроссман забывал, что его работа была неразрывно связана с насильственной смертью.– Насчет сумочки, – сказал он, и Карелла сразу понял, что он перешел к делу.– Этой Андерсон? – спросил он.– Да, Салли Андерсон, – ответил Гроссман. – Полный отчет я пошлю тебе позже, в котором также будет указано, какие сигареты она курила. Но сейчас... ты хотел узнать, есть ли следы кокаина, так?– Потому что другая жертва...– Ну, в карточке это написано.– Ты нашел что-нибудь, похожее на кокаин?– Остаток на дне сумки. Недостаточно для того, чтобы проводить много опытов, а надо бы.– Сколько опытов ты провел? – Четыре. Что в процессе исключения не так уж много. Но я знал, что ты ищешь, поэтому я тщательно подбирал опыты по цвету ради самой яркой реакции. Например, кокаин становится бесцветным при тестах Мерке и Маркиса, поэтому я не применял их. Вместо этого я использовал нитрующую смесь для моего первого опыта на цвет. Я получил бледно-желтую реакцию, которая не изменилась, когда я добавил аммиака, и стала бесцветной, когда подлил воды. Это реакция кокаина. Во втором опыте на цвет... Я тебя не утомил?– Нет-нет, продолжай, – сказал Карелла. Он считал себя профаном в науке и восхищался, когда Гроссман сыпал формулами и мудреными словами.– Во втором опыте я использовал тетрабитроматан, который опять-таки при соединении с кокаином дает более интенсивную реакцию, чем другие вещества. Итак, вначале мы получили желтый с оранжевым оттенком, затем он в конце концов стал полностью желтым. Кокаин, – сказал Гроссман.– Кокаин, – повторил Карелла.– И когда я провел опыты по осадку и кристаллизации, то получил практически те же самые результаты. Используя в виде реактива хлорид платины и в качестве растворителя уксусную кислоту, я запустил немедленную кокаиновую реакцию – тысячи агрегатных кристаллических ножеподобных форм, расположенных произвольным образом, умеренное двойное лучепреломление, в основном...– Ты забыл про меня, Сэм, – сказал Карелла.– Не важно. Это был типичный кокаин. Когда я использовал хлорид золота с кислотой, я получил кристаллы, которые образовывались из аморфной... ну, не важно. Это также характерно для кокаина.– Итак... Ты хочешь сказать, что вещество, которое было обнаружено на дне сумки, является кокаином?– Я хочу сказать, что оно весьма смахивает на кокаин. Я не могу ответить тебе однозначно, Стив, не проведя целый ряд дополнительных опытов. Но само вещество кончилось, прежде чем я мог продолжить. Но если тебе будет легче... Ты ведь ищешь некую связь через наркотики, верно я понимаю?– Да.– Мы нашли кусочки марихуаны, а также семена марихуаны на дне сумки. В дамские сумочки попадает любое дерьмо.– Хорошо, спасибо, Сэм.– Возможно, тебе пригодится информация, что девушка жевала резинку без сахара?– Нет, не пригодится.– В таком случае я не буду указывать, что она жевала резинку без сахара. Счастливо, Стив. У меня тут пули, извлеченные из семерых, убитых сегодня полицейскими.– Что? – спросил Карелла, но Гроссман уже повесил трубку.Гроссман стоял, улыбаясь, не выпуская из руки трубку, которую положил на аппарат. Он поднял глаза, услышав, как открывается дверь. К его удивлению, вошел Берт Клинг. Он удивился не тому, что Клинг явился к нему в лабораторию. Он удивился тому, что всего десять секунд назад он разговаривал с другим полицейским из 87-го участка. Учитывая теорию вероятностей, Гроссман должен был бы догадаться, что... Ладно, не важно.– Заходи, Берт, – сказал он. – Как дела?Он знал, как дела. Все в департаменте знали, как дела. Берт Клинг в августе нашел жену с любовником в постели, вот какие дела. Он знал, что Клинг с женой теперь разведены. Он знал, что Карелла волнуется о нем, потому что Карелла делился своими волнениями с Гроссманом, а тот предложил, чтобы Карелла поговорил с одним из психологов в департаменте, который, в свою очередь, посоветовал Карелле уговорить Клинга прийти к нему самому, в чем Карелла не сумел убедить Клинга. Клинг нравился Гроссману. Конечно, в 87-м участке кое-кто не нравился Гроссману, но таких было мало. Например, Паркер. Паркер определенно ему не нравился. У него был дурной характер, и он был ленив – такой человек мог вызывать отвращение. А вот Клинг очень нравился Гроссману, и ему было неприятно, как он выглядел. Словно только что вышел из тюрьмы штата в Кастлвью – в гражданской одежде не по размеру, которую ему бесплатно выдали вместе с бумагами об условном освобождении и чеком на получение минимальной зарплаты. Словно ему нужно было побриться, хотя светлая щетина на щеках и скулах Клинга была не так заметна, как если бы он принялся отращивать бороду. Словно тащил на плечах неподъемную ношу. Словно его глаза были немного влажные, и он сейчас расплачется. Гроссман заглянул ему в глаза, когда они пожали друг другу руки. Правильно ли делал Карелла, что волновался? Верно ли, что Клинг выглядел так, словно в один прекрасный день примется жевать табельное оружие?– Итак, – улыбаясь, сказал Гроссман. – Что тебя привело сюда?– Несколько пуль, – сказал Клинг.– Опять пули? У нас сегодня утром произошло повторение резни Валентинова дня, – сказал Гроссман. – Семеро ребят убиты в гараже на Нижней платформе. Убийцы были переодеты полицейскими. Надо признать, сделано с чувством стиля, но для нас это лишняя работа в воскресные дни. Какие у тебя пули?– Мы получили донесение об убийстве вчера на шоссе Сильверман-роуд, – сказал Клинг. – Жертву звали Марвин Эдельман, убит из огнестрельного оружия. Я обратился в морг, чтобы отправляли, что обнаружат, к вам. Я думал, что надо сказать об этом.– И ты приехал ко мне специально ради того, чтобы сообщить, что скоро ко мне прибудет несколько пуль? - спросил Гроссман.– Нет, я просто был рядом.Гроссман знал, что здание суда по уголовным делам было соседним, и он было предположил, что Клинг приехал по судебным делам. Впрочем, по воскресеньям работал только один суд: по предъявлению обвинения тем, кто был арестован накануне. И тогда Гроссман вспомнил, что часть «консультация психолога» переехала в новое помещение на третьем этаже здания. Неужели Карелла в конце концов уговорил Клинга пойти на консультацию по поводу своей депрессии?– Ну, так что заставило тебя приехать сюда в воскресенье? – спросил Гроссман как бы невзначай.– Ко мне вчера приходила одна дама, ее муж... Ну, это длинная история, – сказал Клинг.– Расскажи, – сказал Гроссман.– Нет, тебе и так хватит забот с пулями, – сказал Клинг. – Пожалуйста, не пропусти ничего, что придет из морга. Имя убитого – Эдельман.– Мой кореш, - пошутил Гроссман, но Клинг не улыбнулся.– До встречи, – сказал Клинг и вышел из лаборатории в мраморный коридор. А история, которую он не рассказал, была про одну женщину. Она приходила к нему вчера, потому что прежняя подружка ее мужа встретила его на улице и полоснула ножом для резки хлеба от плеча до кисти, а нож она вытащила из сумочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38