Нужно было, пока он тепленький, его допросить, но меня отвлек Посников. Он подошел и, не глядя в глаза, холодно спросил, где Катя. Я вспомнил, что оставил ее умирать от страха одну в лесу, и от досады стукнул себя по лбу:
– Совсем забыл, она ждет за забором, сходи за ней.
Родиона как ветром сдуло, а я взялся за пристава:
– Кто вас сюда послал? – крикнул я ему с приличного расстояния, куда не доходили естественные запахи.
– Исправник Михаил Маркович! – крикнул в ответ Станислав Константинович, пропуская очередной земной поклон.
– Он тоже в доле у Моргуна?
Как ни странно, вопрос становой пристав понял совершенно правильно и тотчас заложил начальника:
– Еще в какой доле, ваше превосходительство, мне-то одни крохи перепадают, а он столько имеет, что и царю-батюшке не снилось!
– Жалобу Моргун подал? – вновь спросил я.
– Они-с, Иван, то есть Тимофеевич, а также присовокупились Улаф Парлович.
О самих жалобах я был в курсе дела из подслушанной речи станового и повторить их его не попросил.
– Так прикажите повесить подлеца, ваше превосходительство? – напомнил о себе Истомин.
Что делать с «подлецом», я не знал. Воинство его сбежало без оружия и больше не представляло реальную опасность, однако, и отпускать пристава с миром было опасно. Что ни говори, но как только он окажется на свободе, тотчас бросится жаловаться на наш разбой, а за своих его коллеги могли и отомстить. Мне показалось, что самым разумным будет оставить его в заложниках.
– Пусть пока живет, – ответил я штабс-капитану, – прикажите посадить его в сарай под арест, может быть, он еще на что и сгодится.
– Кому это он сгодится! – не согласился Истомин. – Одно слово, пустой человек.
– Но и вешать без суда нельзя, пусть с ним его начальство разбирается.
Когда мои гуманные слова дошли до ушей заинтересованного лица, оно опять начало говорить былинным языком, благословляя «доброго генерала» от лица многочисленных родственников несостоявшегося покойника.
Пока мы разбирались со становым, вернулись Посников с Катей. Родион вел ее, подчеркнуто почтительно поддерживая под локоток. Кудряшова выглядела натурально испуганной, и ее немного растерзанный вид, кажется, ни у кого не вызвал подозрений.
Обстановка на хуторе постепенно стабилизировалась, и недавние страхи прошли. Теперь, как это обычно бывает после драки, все, кому не лень, махали кулаками и обещали страшные кары зачинщикам. Мне было совсем не весело. Обстановка после вмешательства полиции явно выходила из-под контроля. Разобраться со становым приставом было несложно, но если в противостояние включится вся губернская власть, то мало никому не покажется. К тому же, объявив нас «бунтовщиками», исправник Михаил Маркович вполне мог добиться присылки «на усмирение» войска, а это уже был бы для нас совсем другой расклад. Я подумал, что единственным правильным решением будет устранить причину конфликта, и позвал несостоявшихся героев в избу на совещание.
Вскоре там собрались все, включая пленных. Как инициатор собрания, первым высказался я:
– Ну, и что нам теперь делать? Есть предложения?
– Следует выкопать ров! – тотчас откликнулся Истомин.
Как и прежде, его идея не вызвала отклика. Народ сосредоточенно молчал, никто не торопился брать на себя ответственность за общее решение.
– Нужно ехать в Петербург, подать жалобу, – наконец подал голос губернский секретарь Похлебкин. – Пусть начальство разберется и накажет.
Что за начальство будет разбираться в здешних делах, и кого оно будет наказывать, он уточнять не стал. Предложение чиновника так же не вызвало никаких комментариев.
Пришлось говорить мне:
– На нас помещик Моргун подал жалобу, что мы укрываем беглых крестьян, это их, – указал я на сгруппировавшихся пленных, – и вообще, нас обвиняют во всех смертных грехах. Все начальство здесь продажное, так что доказать, что не мы напали на Моргуна, а он на нас, будет невозможно.
– Но, ведь есть же и честные чиновники, – подала голос Кудряшова, – я наверное знаю!
Судя по общему угрюмому молчанию, кроме нее, больше так никто не думал.
– Может быть и есть, только как их найти? – продолжил я. – Пока у Моргуна большие деньги и связи, во всем виноваты будем мы.
– А государь? – опять высказался Похлебкин. – Подадим жалобу государю, он-то разберется, где правда, а где кривда!
Однако, и такой вариант никого не заинтересовал.
– Нужно барина убить, а имение спалить, – неожиданно сказал один из пленных, – тогда и концы в воду.
Все посмотрели на гайдука с твердым, простым лицом, который раньше ничем не выделялся среди своих товарищей. Мужик немного смутился от общего внимания, но глаз не опустил и, в подтверждение своего предложения, сделал жест руками, как будто сворачивал помещику символическую голову.
– Сколько человек, способных воевать, у них там осталось? – спросил я, обращаясь уже непосредственно к нему одному.
– Не боле десятка, – быстро ответил он. – Наши крестьяне, если поманить, сами разбегутся, а пришлых не боле десятка. Нужно бить немедля, пока они не успели позвать подмогу.
– А может быть, уже успели, – усомнился я.
– Не, сегодня ночью ко мне в гости кум приходил, говорит, никого новых у них нет, одни старые. Магистр вот только совсем озверел, никому спуска не дает, чуть что, под плети подводит. Наши мужики даже хотят бунтовать.
«Кум», который приходит ночью в гости из стана врагов, меня умилил, но заострять внимание на этом не было необходимости.
– Ну, если так, то как только соберемся, сразу и выступаем, – подвел я черту под несостоявшимся обсуждением.
Думаю, что не только я понимал, что иного выхода, как нанести превентивный удар, у нас нет. Во всяком случае все, кто мог держать оружие в руках, начали спешные сборы.
Пока в общей суете и неразберихе участники экспедиции метались и суетились по всей территории хутора, я собрал для разговора наш малый круг, в который входили троицкие жители.
Правда, к нам тут же присоединились ревнивый Посников и неприкаянная Софья, ни на шаг не отходившая от наших женщин.
Мы отошли в сторонку.
– После дела нам нужно будет отсюда немедленно уехать, – сказал я. – Вопрос куда, в Москву или вернемся в Троицк,
– Я хочу домой, – первой сказала Марьяша.
– Я тоже, – поддержала ее Кудряшова.
Куда хочет ехать Ефим, я не спросил, он так ел глазами горничную, что у той с лица не сходил алый румянец.
– А что мне делать? – спросила Софья Раскатова. – Меня папа домой не пустит.
Екатерина Дмитриевна взглянула на девушку, как мне показалось, не очень ласково, но, покосившись сначала на меня, потом на купца первой гильдии, предложила:
– Поезжай с нами, места в карете хватит.
– Решено, возвращаемся в Троицк, – сказал я. – Тогда сразу же едем все вместе к Моргуну. Пока мы там будем с ними заниматься, вас будет охранять Родион.
На этом и порешили. Ефим пошел запрягать в карету наших застоявшихся битюгов, а я занялся проверкой оружия.
Никакого определенного плана для предстоящей атаки у меня не было. Решил, что будем действовать по обстоятельствам.
Отряд у нас собрался внушительный, так что на всех не хватило лошадей. Кто был поздоровее, пошел пешком. Дело шло к вечеру, и тихим ходом добраться до поместья удалось уже затемно. В этот раз никаких заслонов и засад в лесу не оказалось, так что поход напоминал загородную прогулку. На хуторе мы оставили всего двоих, штабс-капитана и Александра Егорыча с его простреленной ногой.
Я ехал верхом для большей мобильности и чтобы не раздражать ревнивого Посникова, который все еще не отошел после нашего с Катей длительного отсутствия. Ефим сидел на своих козлах, в компании с парикмахером, который, несмотря на все мои уговоры, не захотел возвращаться домой.
Нашу основную ударную силу составляли бывшие гайдуки. Как обычно бывает в гражданских войнах, они были наиболее непримиримо настроены против своих бывших хозяев.
Когда наш отряд перед имением вышел из леса, где-то впереди послышались ружейные выстрелы. Тут же все замерли на месте, ожидая нападения. Однако, стреляли довольно далеко и явно не в нашу сторону. Со мной съехался гайдук, принимавший ночью в гости кума.
– Ваше превосходительство, – обратился он ко мне (с легкой руки штабс-капитана, меня все теперь только так и называли), – нужно-ть сделать разведку, стреляют, слышно, в поместье.
– Давай съездим вместе, – предложил я, не очень доверяя недавним пленным.
Гайдук кивнул и поскакал в сторону имения, а я, крикнув, чтобы все оставались на месте и были наготове, последовал за ним. Лошадь у меня была резвая, тот донец, на котором я ездил раньше, так что я быстро его догнал. Мы мчались прямо по дороге, перейдя с рыси на галоп. Вскоре стали видны постройки, и около самой околицы мы остановили лошадей. Стрельба больше не возобновлялась. Кругом было спокойно и, перекинувшись парой фраз, мы двинулись дальше. Я уже достаточно ориентировался на местности и поскакал прямиком к господскому дому. Несмотря на раннее время, только-только стемнело, кругом не было видно ни души.
– Осторожно, могут выстрелить из окна, – предупредил меня спутник. – Магистр любит так шутковать, Интересно, куда это все подевались?
Это было интересно и мне, но спросить пока было не у кого. Мы въехали на передний двор. Здесь тоже не оказалось ни одного человека. Все окна были темными.
– Пошли в дом, – предложил я.
– Шутишь, ваше превосходительство! Как туда пойдешь, непременно убьют.
– Кому убивать, когда здесь ни одной живой души. Ладно, ты оставайся с лошадями, я пойду один.
– А не боязно? – заботливо спросил гайдук.
– Боязно, да нечего делать, как-нибудь выкручусь. Я соскочил с донца, передал спутнику повод и, осторожно ступая, поднялся на крыльцо.
Дверь в покои оказалась приоткрытой. Стараясь не скрипеть половицами, я вошел в просторный вестибюль. Здесь было совсем темно, и пришлось подождать, пока привыкнут глаза. Постепенно я начал различать крупную мебель и смог без риска наделать шума продвинуться внутрь помещения. Сделав несколько шагов, я споткнулся обо что-то живое и мягкое так, что едва не упал.
– Кто тут? – спросил, наклоняясь к лежащему на полу человеку.
– Дай водицы испить, – поспросил слабый, какой-то затухающий голос.
– Что у вас случилось? – спросил я, никак не откликаясь на просьбу.
– Пить, – опять попросил лежащий на полу человек, – дай водицы, помираю!
– Где здесь вода? – спросил я, не зная, как помочь умирающему.
– На столе, зажги свечу.
Я сориентировался, пошел вперед и нащупал край стола. Потом нашарил среди стоящих на нем предметов подсвечник. У меня еще оставалось несколько спичек, так что можно было обойтись без огнива. Я зажег одну, и слабое желтое пламя осветило заставленный едой и бутылками стол. Свеча, загоревшись, дала значительно больше света, чем спичка. Теперь стало видно, что в комнате, кроме нас с лежащим на полу человеком, никого больше нет.
– Пить, – опять попросил умирающий.
Я наполнил стакан из кувшина со слабым розовым запахом и подал его раненому. Он, жадно захлебываясь, выпил весь стакан и застонал.
– Что у вас произошло? – опять спросил я.
– Улаф сошел с ума, – с трудом ответил он. – Там Иван Тимофеевич, – едва слышно произнес раненый и замолчал.
Я взял свечу и более уверенно, чем раньше, пошел в глубь дома. Вскоре мне попалось еще одно недвижимое тело в красном жупане. В руке у лежащего ничком человека оказался разряженный пистолет.
После вестибюля я попал в большой зал, обычный для богатого помещичьего дома. Здесь, наконец, нашелся один живой человек. На диване, уткнув лицо в колени, рыдала какая-то молодая женщина, судя по одежде, служанка. Я подошел к ней и тронул за плечо. Женщина вскрикнула, шарахнулась и забилась от меня в угол дивана.
– Где Иван Тимофеевич? – конкретно спросил я, понимая, что ничего толкового от нее все равно не добиться.
– Там, у себя в спальне, – стуча зубами, ответила женщина и махнула рукой в сторону лестницы.
Я пошел, куда указано, поднялся на второй этаж и попал в длинный коридор, тянущийся вдоль анфилады распахнутых настежь дверей. Здесь, в коридоре, лежало еще два трупа, плавающие б лужах крови. Я обошел их, стараясь не запачкать ноги, и начал поочередно заглядывать в комнаты.
В одной из них, по виду спальне, на туалетном столике стоял зажженный канделябр с тремя стеариновыми свечами.
Я вошел и осмотрелся. Комната была задрапирована шелковыми обоями нежного голубого цвета. На потолке, плохо различимый из-за недостатка освещения, виднелся большой круглый плафон с летающими амурами. Я подошел к стоящей посередине спальни альковного типа широченной кровати. На ней лежал крупный, полный человек, в котором я тотчас узнал Моргуна. Он был одет в какое-то фантастического покроя нижнее белье непонятной половой принадлежности. Руки его оказались прижаты к темному пятну на груди.
– Вы ранены? – спросил я.
Моргун вздрогнул от звука голоса и открыл глаза.
– Кто вы, где Улаф? – равнодушно глядя на меня, задал он сразу два вопроса.
– Мы встречались, на хуторе, – напомнил я. – А где Улаф, я не знаю.
– Он бросил меня! – слабым, но по-прежнему красивым голосом воскликнул помещик. – Променял на какую-то телку!
Я вспомнил, как он напевал бессмертный шлягер про «зайку», и совместил это со странной для нынешнего времени лексикой. Кажется, мне на пути снова попался наш современник.
– Так вы не знаете, где Улаф? Дайте мне вашу руку, мне так холодно!
Он взял мою руку липкими от крови пальцами, они и правда были совсем холодными.
– Вы думаете, я умру? Нет, не думайте, я скоро поправлюсь. Я буду долго жить. Улаф обязательно ко мне вернется. Нам было так хорошо вдвоем. Я только из-за него согласился жить здесь. Там у меня была мама, она меня так любила. А я люблю Улафа. Мне не понравилось быть помещиком. Знаете, как у нас там хорошо? Там все по-другому, жаль, что вы никогда не увидите. Вы знаете, что такое телевизор? Ну, откуда вам знать! Это такой ящик со стеклом, по нему показывают ((Аншлаг». Я ненавижу крестьян, они такие грубые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38