– Да, да, это истинная правда!
– По приказу магистра?
– Да, это он меня заставил жениться! Он такой страшный человек, что я побоялся ослушаться! Правда, мне и самому Екатерина Дмитриевна очень нравится, я, я..
Бледный Моргун запутался и замолчал,
– Выходит, что ваш брак недействительный?
– Почему вы так решили! Самый настоящий!
– Как это настоящий, если Кудряшову силой принудили венчаться?
– Силой? – очень натурально вытаращил глаза помещик. – Нет, она сама того пожелала!
Удивление Моргуна было искренним, и я с неожиданной горечью понял, что он не врет. Однако, все-таки решил его проверить.
– Что вам Екатерина Дмитриевна рассказывала про наши с ней отношения?
Моргун не то засмущался, не то застеснялся, ответил не сразу, а когда говорил, отводил взгляд:
– Сначала рассказала про свое замужество и вдовство, потом, что появились вы, ну, и ваши отношения стали не просто так...
Слова Моргуна пока меня ни в чем не убедили. Так можно говорить про любые отношения мужчины и женщины.
– Что значит «не просто так»? – прямо спросил я.
Иван Тимофеевич окончательно смешался, потом все-таки едва слышно произнес:
– То, что в замужестве она оставалась девушкой, а вы ее сделали женщиной...
– Это она вам сама рассказала? – зачем-то спросил я, хотя и так было понятно, что об этом знали только мы с ней.
– И вы с ней уже?..
– Да, но ведь мы повенчаны, – словно оправдываясь, проговорил Моргун. – Она сама этого захотела!
– Но ведь вы три дня как встретились!
– Да, да, конечно, – заспешил он, – но так получилось, то есть я хочу сказать, вышло...
Мне по-прежнему не верилось, что такая яркая, самобытная и интеллигентная женщина, как Кудряшова, могла влюбиться в подобное трусливое ничтожество.
– Когда же вы с ней успели полюбить друг друга? – сухо спросил я.
– О, наверное, сразу, как только встретились. Катя была очень напугана, она все время плакала, а я был с ней и утешал. Потом мы проговорили весь день и всю ночь, я рассказал ей всю свою жизнь. Она поняла и пожалела меня! Как мы вместе плакали! Она мне все, все о себе рассказала, и про свою несчастную матушку, и о том, как вы воспользовались ее неопытностью! Нет, я не в претензии, тем более, что это случилось всего один раз! Потом я ей пел!
– Что вы ей пели? – не понял я.
– Романсы! Катя такая чувствительная! Как она меня понимает! – умильно проговорил Моргун и смахнул набежавшую слезу.
– Да, да, конечно, чувствительная, – пробормотал я, – и все понимает. Вот только мне не понять...
– Что вам не понять? – спросил помещик, не дождавшись конца фразы.
– Так, ничего.
Мне на самом деле было не понятно, как случилось, что Кудряшова так быстро променяла меня на Моргуна. Чем, кроме сладкого тенора, мог привлечь ее этот нелепый человек? Единственным объяснением могла быть русская, христианская традиция, понимать любовь не как праздник, а как жалость и жертвенность. Поплакали вместе, пожалели друг друга, и чувства перешли в другую плоскость.
– И как вы собираетесь жить дальше? – спросил я, подавляя раздражение собеседника.
– Как Бог даст. Что же делать, если я не хозяин себе! Придется смириться!
– А вы не боитесь, что магистр сначала ограбит, а потом и убьет вас?
– Нет, что вы, он не посмеет, – торопливо заговорил он. – Да и как ему меня убивать, когда все имение на меня записано! Нет, нипочем не убьет!
– А Екатерину Дмитриевну? Переведет ее состояние на вас, а потом и уберет.
– Упаси Боже, я Улафа за нее умолю, может, беда и минет.
– А если он не умолится?
Моргун замотал головой и отмахнулся от несчастья.
– Не дай Бог, если такое случится! Как же так! Тогда я пригрожу Улафу, что в монастырь уйду, он и сжалится!
Честно говоря, после того, что я узнал, мне стало непонятно, что делать дальше. Не спасать же Кудряшову от любимого и любящего мужа! Возможно, самым правильным было бы оставить все, как есть, и не вмешиваться в чужие дела.
С другой стороны, я не мог прекратить это дело, пока от самой Кати не услышу подтверждения добровольности ее брака. Кто знает, каким путем можно выпытать у человека самые сокровенные тайны! Может быть, ее насильно напоили или вызнали все под гипнозом.
Моргун, между тем, продолжал заклинать судьбу не лишать его «последней отрады», а коли случится беда, то обещал всю оставшуюся жизнь страдать, плакать и каяться.
– Вам не пора возвращаться обратно? – спросил я, уже тяготясь его присутствием.
– Назад? – возвращаясь к реальности, переспросил он. – А вы поедете в Троицк к управляющему?
– Нет, не поеду.
– Но ведь Екатерина Дмитриевна сама вас об этом просила!
– Просили вы за нее, а я могу вам и не поверить. Привезите ее сюда, пусть она сама подтвердит ваши слова, тогда я и подумаю, как поступить.
– Как так сюда! Улаф Парлович нипочем ее не отпустит. Лучше давайте поедем в мое имение вместе, там вы у нее сами все спросите! Поехали хоть сейчас!
– Нет, уж лучше вы к нам.
– Нет, право, Катя будет рада вас видеть! Поехали, господин. – Он опять не вспомнил моей фамилии, замялся и обошелся без имени. – Ну, поехали, что вам стоит!
– Пожалуй, я пока погожу наносить визиты магистру, – ответил я. – Хотя, вполне возможно, на днях и заеду.
– Зачем вам вообще сдался магистр! – продолжил уговоры помещик. – Будьте моим гостем. Енсену о том, что вы приехали, можно вообще не говорить!
– Нет, так не пойдет, зачем же так расстраивать человека. Он узнает, что за его спиной к вам ходят и ездят визитеры, и обидится.
– Выдумаете?
– Не думаю, а знаю, – сказал я, наблюдая, как Моргуну хочется непременно затащить меня в имение, и он крутится, как уж на стекле, не зная, чем можно прельстить.
– Может быть, все-таки поедете? – с тоской в голосе спросил он. – Вам все равно, а мне так нужно, чтобы вы туда приехали!
– Нет, – резко ответил я.
Моргун мне уже окончательно осточертел, да и жаль было тратить не него время.
– Поезжайте назад и скажите тому, кто вас сюда послал, что когда мне будет удобно, я сам его навещу!
– Значит, не поедете? – грустно спросил он. – И уехать не хотите?
– Я вам все сказал, прощайте. Проводи господина Моргуна до ворот, – попросил я Ефима. – И проследи, чтобы он обязательно отсюда уехал. А я пойду проверю заряды для пушки.
– Так у вас здесь есть пушка? – фальшивым голосом через плечо спросил Моргун, подталкиваемый к воротом Ефимом.
– Какая там пушка, не пушка, а одно название, – откликнулся я. – Вот в московском Кремле Царь-пушка, это да! А у нас и в четверть от нее не будет. Иван Тимофеевич, а что за гости к магистру приехали?
– Вам надо, сами у него и спросите! – ответил он, скрываясь за воротами.

Глава 15

Лексей Григорьич, об чем разговор-то был? – спросил, вернувшись, Ефим.
– Говорит, что хозяйка за него замуж вышла.
– Правда, что ли?
– Похоже, что правда, – невесело ответил я.
– А Марья как?
– Про нее разговор не заходил. Ты не думай, что я о ней забыл, но чем меньше проявляешь интереса, меньше торга будет.
– Оно-то, может, и так, только не по нраву мне все это. Да и барин какой-то худой, и вчерашний не лучше. Кабы чего плохого бабам не сделали.
– А мы их попробуем сегодня выручить.
– Как так?
– Ты вчера не побоялся к ним во двор пойти? Сегодня опять пойдем?
– Почему не сходить, сходить можно, был бы толк.
Все последнее время я только и думал о том, как нашими малыми силами справиться с превосходящим по всем статьям противником. Понятно, что прямое нападение исключалось полностью. Нас в лучшем случае просто перебьют, в худшем изловят и замучают. Нужно было искать иные пути. Пришлось вспоминать историю партизанских войн и пробовать приспособить богатый опыт человечества по взаимному истреблению. Однако, никаких полезных идей отечественные войны не подсказали – у нас были совершенно другие условия и цели. Современный терроризм, вроде палестинского или чеченского, был для меня неприемлем, как говорится, по определению. По моему мнению, он подл по сути. Притом, что от него в первую очередь страдают совершенно непричастные люди. Нужно было искать совсем другой подход к проблеме.
Я бродил по двору, осматривал наши заготовки на случай ночного нападения и неожиданно наткнулся на «свежее» решение. Самое удивительное, что подсказку мне дал сам магистр с его нетрадиционными методами обогащения. Точно таким же способом пополнения партийной кассы пользовались и большевики. Один из них состоял в женитьбе молодых революционеров на богатых пожилых женщинах с последующей экспроприацией их состояния для нужд партии. Говорят, что такой метод поддерживал сам Владимир Ильич.
Вторым способом были налеты или, как их называли сами революционеры: «эксы», или, говоря попросту, грабеж. Самым громким и прославленным «эксом» было нападение в Тифлисе на карету, перевозившую в банк большую сумму денег. Осуществил его легендарный террорист Симон Тер-Петросян по кличке Камо, вероятно, при деятельном участии будущего отца народов, товарища Сталина. Вопрос с экспроприацией решили большевистским путем, просто и эффективно: забросали улицу, по которой ехала карета с деньгами, бомбами. Пока оставшиеся в живых свидетели с ужасом смотрели на груды кровавых тел, разорванных взрывами казаков конвоя и случайных прохожих, деньги изъяли и увезли. Погибло тогда всего-ничего пятьдесят человек. Главное новаторство революционного метода было в том, что оставшиеся в живых свидетели пребывали в шоке и не смогли ничего заметить и запомнить.
– Михаил, – обратился я к подошедшему уряднику, – ты говорил, что сможешь достать порох?
– А много нужно?
– Пуд, лучше два.
– Сколько? – удивленно переспросил полицейский. – Зачем нам столько?
– Взорвем в имении казарму и, пока там разберутся, что к чему, освободим наших пленниц.
– Как можно, ведь там погибнут люди!
– Тогда придумай другой способ, как нам впятером справится с сорока вооруженными гайдуками.
Урядник задумался, потом просветлел лицом и предложил:
– А что если нам туда поехать и их усовестить?!
– Что? – только и смог сказать я. – Усовестить бандитов?
– А что, они разве не православные? Чай, не захотят гореть в геенне огненной!
– Ты это серьезно говоришь? – на всякий случай спросил я, хотя было ясно и так, парень не думает шутить. – А снова сесть на цепь не хочешь?
– Так меня ж, Лексей Григорьич, заарестовали по ошибке, когда б узнали, что я урядник – отпустили б.
– Так, может, тебе туда одному поехать и уговорить магистра и его янычар покаяться? Пусть попросят прощенье у всех обиженных, вернут награбленное.
– Можно и поехать, – ответил он. – Может быть, у них совесть и проснется.
– Ребята, простите, но вы все здесь какие-то блаженные. Одни ни с того, ни с сего в стельку напиваются, другие к совести взывают! Да идите вы все!
– Ладно, поеду за порохом, только мне его задарма столько не дадут, – неожиданно сказал урядник.
– На тебе деньги. А о совести при мне больше не поминай! У таких людей, как магистр и Моргун, которого ты недавно видел, совести нет и никогда не было. Для них совесть – это собственное благо.
– Чего у них? – переспросил урядник.
– Ничего, это я так, про себя.
Я дал Михаилу деньги и проинструктировал, как не попасть в лапы к гайдукам. Он оседлал последнего оставшегося трофейного коня и поехал в город кружной дорогой, в объезд имения
Я же навестил Александра Егорыча и штабс-капитана, которые только-только начали подавать признаки жизни и завалился спать.
Нужно было как-то совладать с разгулявшимися нервами. «Измена», если это можно так назвать поступок Кудряшовой, окончательно выбила меня из колеи. Не то, чтобы я так сильно был в нее влюблен, но оказаться предпочтенным такому уроду, как Моргун, думаю, никакому нормальному человеку не понравится. К тому же, урядник был в чем-то прав, взрывать людей, даже виноватых, будет не самым лучшим поступком моей жизни. Все это еще усугублялось неясной ситуацией с Катей. Если она и правда влюбилась, то мое вмешательство в ее жизнь, да еще такое кровавое, будет ничем не оправдано. Короче говоря, все как-то так сошлось, что наспех оценить то, что я за последнее время делал правильно, что – плохо, не получалось. Чтобы почувствовать свою моральную правоту, мне нужно было иметь уверенность в подлости противника. Одно дело – защищаться, тогда для противоборства все способы хороши, и совсем другое дело – самому нападать, как о таких случаях говорится в Уголовном кодексе, с превышением необходимой самообороны. Именно масштабы такого превышения меня почему-то волновали в тот момент больше всего.
Разбудил меня парикмахер Степаницкий. Я услышал, как кто-то вошел в горницу, и мгновенно проснулся
– Ради бога, уберите от меня ваш страшный пистолет! – попросил меня знакомый голос с характерным акцентом.
Я опомнился и снова засунул оружие под подушку.
– Это вы, Михаил Семенович? Какими судьбами?
– Вы можете думать, что хотите, но меня замучила совесть, – ответил он, вплотную подходя к моему жесткому ложу.
– Вы знаете, меня тоже, – мрачно сказал я.
Дневной сон меня совсем не освежил, и настроение было еще более подавленное, чем раньше. Степаницкий сочувственно пожевал губами и неожиданно промокнул глаза кончиками пальцев.
– Что такое, вы плачете? – удивленно спросил я
– Так, знаете ли, совсем немножко. Ведь он был совсем мальчик, и мальчик хороший, – ответил он и стер слезы с морщинистых щек
– О ком вы говорите? – растеряно спросил я, начиная понимать, что произошло что-то очень плохое.
– О ком я говорю? Я говорю о своем тезке.
– Михаил Семенович, я не понимаю ваших загадок, что случилось?
– Они привезли его и бросили на паперти у церкви, так же, как сделали с моей бедной девочкой. Только он был уже мертвый.
– Кто привез, кого бросили? – сердито сказал я, начиная терять терпение – Вы можете говорить яснее?!
– Кого? Нашего урядника Мишу Суханова. Они бросили его прямо на паперти и сказали, что так будет со всяким, кто станет совать нос в чужие дела!
– Урядника? Мишу? – закричал я, вскакивая на ноги. – Когда? Ведь он совсем недавно поехал в город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38