– Сегодня этот Моргун напал на меня в трактире и увез мою жену и его, – я кивнул на Ефима, – невесту.
Это было не совсем правда, ни моей женой, ни невестой Ефима, Катя и Марьяша не были, но преувеличение не противоречило истине.
– И вы, конечно, хотите напасть на него и отбить своих женщин?
– Не только хотим, но и нападем.
– Молодой человек, у вас что, две жизни, и первую вам совсем не жалко?
– Я думаю, не так страшен черт, как его малюют.
– Этот черт, таки, страшен. Вы знаете, сколько у него опричников?
– Каких еще «опричников»? – удивился я образованности парикмахера.
– Ну, не опричников, так гайдуков, если вам так приятнее их называть. Сорок душ! И все сплошные головорезы!
– Вот с этого момента подробнее, – остановил я эмоциональный всплеск собеседника. – И не размахивайте, пожалуйста, своей бритвой около моего лица!
Парикмахер Семен Михайлович Степаницкий, оставив в покое свою бритву и мою голову, рассказал про Моргуна и его компанию много интересного. Ребята действительно были бичом для целой области. Несколько лет назад Иван Тимофеевич Моргун купил здесь имение, не очень большое и доходное, но позволявшее ему быть завидным женихом и на виду, Жил он как все, не выказывая особых талантов и пороков, чуть не женился на какой-то уездной барышне, как вдруг на него свалилось сразу несколько наследств.
Войдя в их владение, Иван Тимофеевич стал не просто богат, а богат чрезвычайно, затмив своим состоянием всех соседей. И почти в одночасье все в его жизни поменялось. Свадьба с уездной барышней тотчас расстроилась, Моргун вместо женитьбы поехал вояжировать по заграницам, и довольно долго от него не было ни слуху, ни духу. Когда же нелегкая принесла его назад в имение, это был совсем другой человек. Ничего от прежнего, ленивого и романтически настроенного русского барина в нем не осталось. Моргун частью набрал из своих крестьян, частью выписал из других мест Целую роту головорезов и начал куражиться.
Поначалу местное дворянство и начальство пытались призвать его к порядку, но вскоре желающих перечить необузданному дикому барину просто не осталось. Чуть что, его гайдуки нападали на недовольных, Жгли урожай, калечили крестьян. Несколько соседей просто пропали без вести.
По жалобам полиция начинала проводить расследование, но у Ивана Тимофеевича оказались и в губернии и, главное, в столице такие влиятельные защитники, что следствия кончались ничем, а жалобщик или исчезал, или лишался имения.
Приобретя самую что ни на есть дурную славу, Моргун оказался в изоляции от местного дворянства и распоясался окончательно. Его подручные воровали для его развлечения красивых деревенских девушек, потом дошли до горожанок. Одной из таких жертв стала дочь парикмахера. Покуражившись над ней, обесчещенную дочь парикмахера оставили голой в бессознательном состоянии на церковной паперти. Разразился громкий скандал. Горячие головы сначала даже попробовали обвинить пришлых, новоявленных православных в надругательстве над верой, потом дело прояснилось, но никто не заступился за несчастного портного и его семью. Полиция дело опять замяла, а дочь Семена Михайловича не вынесла позора и наложила на себя руки.
– Будь я моложе, – окончил свой грустный рассказ цирюльник, – не задумываясь, отправил бы этого бандита на тот свет. Но и я не молод, и еще пятеро детей ждут, когда папа вечером принесет им кусок хлеба...
– Сам, своими руками задушу иуду, – неожиданно вмешался в разговор молчавший до этого времени кучер.
– Э, молодой человек, это не так просто сделать! Моргун живет как в крепости, и ее охраняют не очень достойные люди!
– Ладно, пока мне все ясно, – сказал я. – Вы, Семен Михайлович, поможете нам с экипажем? Еще нам нужны две хорошие верховые лошади.
– А ружья вам не потребуются?
– С оружием решится сегодня ночью.
– Кто же такой смелый, что взялся вам помогать?
– Один хороший человек, я не могу назвать его имени.
– Хотите я попробую это сделать за вас? – неожиданно сказал парикмахер.
– Хочу!
– Наш урядник Василий Иванович.
– Откуда вы знаете? – поразился я такой необычной осведомленности.
– Поживите с мое... И он обещал привезти оружие в укромное место, чтобы вы пришли за ним ночью?
– Да, – только и смог ответить я.
– Так вы будете не первым, кто пойдет к нему за своей смертью!
– Вы хотите сказать?..
– Я ничего не хочу, но советую вам никуда не ходить и вообще сесть в свою карету и ехать куда глаза глядят! Не знаю, спасете ли вы свою жену, но что она вас больше никогда не увидит, я знаю точно!
– Вот за такое предупреждение спасибо!
– Кушайте на здоровье.
Я задумался. Быть готовым – уже половина победы. Однако, для того, чтобы она стала полной, нужны значительные организационные мероприятия, а времени на них в обрез.
– Теперь, когда вы знаете, для чего мы здесь, возьметесь заботиться о лошадях и карете? – спросил я парикмахера.
– Нет, – ответил он, не раздумывая. – Лучше, чтобы нас никак не связывали. Иначе я не смогу вам помогать. Свой экипаж вы можете отвезти одному моему знакомому, он же сможет дать вам верховых лошадей,
– Прекрасно, он живет в городе?
– Нет, у него хутор. Найти его просто.
– А мы его не подставим, то есть, я хотел сказать, у него не будет неприятностей?
– Неприятности? – с непонятной улыбкой переспросил Михаил Семенович. – О, неприятностей у него было столько, что одной больше, одной меньше, в его жизни ничего не изменится!
У меня не было ни времени, ни желания расспрашивать о жизни незнакомого человека. Тем более, что бед нам хватало и своих. Поэтому я решил воспользоваться предложением и разобраться с хуторянином на месте.
Семен Михайлович рассказал, как добраться до его приятеля и на словах передал, что тому сказать. Я намекнул, что нам неплохо было бы иметь от него записку, однако, парикмахер то ли не владел грамотой, то ли по другой причине писать не стал.
На улице между тем стемнело, а добираться до хутора было шесть верст по раскисшей дороге, Чтобы успеть раньше противников попасть на место засады, нужно было торопиться.
Вопреки предупреждению, дорога до хутора оказалась неплоха, и до него мы доехали за полчаса. Хутор был каким-то странным. Он больше походил на маленькую крепость, обнесенную высоким частоколом. Мы долго стучали в ворота, пока мужской голос не спросил, кто мы такие и что нам нужно, Я передал привет от парикмахера. Только после этого ворота открылись, и нам навстречу вышел хозяин, невысокого роста, широкоплечий человек с настороженными, цепкими глазами. Я объяснил, что нам нужно, и попросил его взять на себя заботу о наших лошадях и карете. Цена, которую я предложил, хозяина заинтересовала, и мы быстро поладили.
– А нет ли у вас верховых лошадей напрокат? – спросил я, когда он пустил нас в подворье, и они с Ефимом распрягли наших тяжеловозов. Сначала мужик не понял «мудреного» слова «прокат», но, когда я растолковал, что нам нужно, легко согласился:
– Как не быть, есть, – ответил он.
Давая нам двух плохоньких лошадей, он ничем не рисковал: оставленный залог много раз перекрывал их стоимость, так что никаких сложностей по этому поводу не возникло,
– А нет ли у вас взаймы какого-нибудь оружия? – как бы между прочим, спросил я, когда мы уже оседлали коней. – Дорога ночная, а у нас, кроме сабли и топора, ничего не припасено,
Хуторянин почесал в затылке, помялся и вынес старое охотничье ружье.
– Издалека попасть из него трудно, – честно предупредил он, – но пугнуть лихого человека можно.
Даже такое оружие было уже хоть что-то, и я взял его с благодарностью. Теперь нам с Ефимом нужно было проскакать около двадцати верст, чтобы добраться до назначенного урядником места. Я прилично держался в седле и скакал без труда. Ефиму пришлось туже. В седле он никогда не ездил и верхом катался только мальчишкой, когда гонял лошадей в ночное. Во время пути я поделился с ним своим небогатым опытом, и все как-то наладилось. К тому же лошади у хуторянина был возрастные, видимо, на своем веку видели немало разных неудалых наездников и никак не реагировали на неверные и неумелые команды, трусили не торопясь, сами выбирая дорогу.
Встречу урядник назначил нам в полночь возле моста через речку Уклейку. До города от хутора было шесть верст, и от Уклеевска до моста еще около пятнадцати.
Не очень много для верхового, если не учитывать, что была ночь, низкая облачность и такая темнота, что в двух шагах ничего не было видно. Я предположил, что часа за три мы туда доберемся, и в запасе останется больше часа на подготовку к встрече. Урядник показался мне искренним и честным человеком, но и не верить парикмахеру оснований не было. Хотя то, что за ружья полицейский заломил совершенно несусветную цену, позволяло подозревать его скорее в корысти, чем в коварстве.
После всех сегодняшних передряг и трудов, чувствовал я себя усталым и разбитым. Тошнота от сотрясения мозга почти прошла, но голова по-прежнему болела. Пользуясь спокойной ездой, я попытался расслабиться и отдохнуть.
Однако, подремать в седле не удавалось. Как только у меня ослабевали поводья, лошадь с рыси переходила на шаг, и я пробуждался. Ефим ехал сзади меня, и разговаривать нам было неудобно. Да и говорить было особенно не о чем, у каждого хватало внутренних переживаний.
По расчетам, мы должны были уже доехать до места встречи. Однако, моста все не было, и я начал волноваться, не сбились ли мы с пути.
– Мне кажется, мы заблудились, – сказал я.
– Нет, едем правильно, вон впереди мост, – ответил Ефим.
Я, как ни всматривался, ничего не увидел,
– Ты уверен? – спросил я.
– Я ночью, – сказал он, – вижу как кошка.
Мы остановились. На моих часах было ровно одиннадцать. До назначенного времени оставался час. Сначала нам нужно было проверить, нет ли засады, а потом самим подготовиться к встрече.
– Оставим лошадей около моста, – предложил я,
– Нельзя, – возразил кучер, – учуют чужих лошадей и заржут. Нужно отвести их подальше в лес.
Спорить было не о чем, и мы в поводу повели своих коняг вглубь леса. Впереди двигался Ефим, я – почти вслепую следом.
– Вот тут ладно будет, – сказал кучер, останавливаясь.
Мы привязали лошадей к деревьям, надели им на морды мешки с овсом и вернулись к дороге. Было холодно и сыро.
Мы шли опушкой. Под ногами предательски хрустели сухие ветки. Ефим нес ружье с единственным заря-дом, у меня была только сабля.
– Ты когда-нибудь стрелял из ружья? – спросил я его.
– Доводилось, – ответил он. – Когда был жив Иван Иваныч, брал с собой на охоту.
Я понял, что он говорит о покойном катином муже. Наконец мы вышли на дорогу. Начался мелкий осенний дождь. Не сговариваясь, мы начали не идти, а красться. Я увидел мост, только когда мы подошли к нему вплотную. Мы затаились, но никаких подозрительных звуков слышно не было.
Я тронул Ефима за плечо и показал, куда идти. Он кивнул, и мы спустились к воде. Речка Уклейка мирно плескалась между опорных мостовых бревен. Внизу, около самой воды, рос густой кустарник. В лунную ночь здесь было не спрятаться, но теперь это было незлободневно.
– Холодно, – сказал я, невольно ежась.
– Мы к холоду привыкшие, – откликнулся Ефим. – Скоро, поди, приедут.
Больше говорить было не о чем.
Придумывать планы действий, пока ничего не известно, было глупо. Оставалось ждать развития событий и действовать по обстоятельствам. Так прошло минут двадцать.
– Едут, кажись! – тихо сказал кучер, вытягивая шею, чтобы лучше слышать.
Действительно, к привычной тишине ночи и мерному плеску воды примешались какие-то новые звуки.
– Верховые, и не один, – опять сказал Ефим.
Я пока ничего такого, чтобы определить, сколько человек едет и даже откуда, не слышал. Однако, через пару минут и сам различил чавканье копыт о грязь дороги.
Конные приближались со стороны Уклеевска. Видимо, парикмахер оказался прав.
Стал слышен негромкий говор нескольких человек.
– Тихо! – зачем-то предупредил кучер, притронувшись рукой к моему плечу.
Я понял, как нервничает молодой парень и сказал ему в самое ухо:
– Не трусь, все будет хорошо.
Всадники подъехали к мосту и остановились на нашей стороне. Их было трое.
Рассмотреть что-нибудь даже наверху, на фоне более светлого, чем земля неба, было невозможно. Различались только темные силуэты.
– Иваныча еще нет, – сказал один из прибывших низким, сиплым голосом.
– Приедет, куда денется, он всегда припоздняется, – ответил ему бойкий тенорок.
– Кабы не опоздал, сговориться-то, поди, надо, – сказал первый.
– Успеем сговориться, а нет, так и сами дело решим. Нам же больше достанется.
Ничего не значащий разговор в данных обстоятельствах звучал весьма зловеще, хотя голоса были самыми будничными, как будто разговор шел об обычных хозяйственных делах.
– Федюнь, ты лошадь-то перековал? – спросил бойкий тенорок. – Али так и ездишь о трех копытах?
– Перековал, – подал голос невидимый Федюня. – Пахомыч совсем рехнулся, за подкову полтину содрал! Видано ли дело!
– И не говори, – вмешался сиплый, – за все про все плати. Так никаких денег не хватит!
– Это тебе-то не хватит?! – засмеялся обладатель тенора. – Твою кубышку потрясти, так на каменный дом в Москве наберется.
– А ты на чужой каравай рот не разевай!
– Тише, вы, – одернул товарищей Федюня. – Кажись, кто-то едет!
– Иваныч, поди, – равнодушно констатировал сиплый.
Невдалеке заржала лошадь. Один из коней троицы негромко ответил и несколько раз фыркнул.
– Он, – подтвердил тенорок, – я его Савраску без узды, по голосу знаю. Всегда до последнего тянет.
Послышался глухой стук копыт о настил моста, и над нами возникло новое темное пятно.
– Здоровы, что ли, разбойнички! – сказал знакомый голос урядника. – Как сами?
– Здорово, Иваныч, что припозднился?
– Никак, без меня управились?
– Куды ж нам без тебя, – поздоровавшись, недовольным голосом сказал сиплый. – Ты же у нас наиглавнейший!
– А ты, Фома, не можешь без подковырки!
– Ладно вам свариться, – вмешался тенорок. – Скоро полночь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38