– Мне податься некуда, я остаюсь с вами, – первым сказал Иван.
– Мне есть куда податься, но я, пожалуй, тоже останусь, – задумчиво сказал здоровяк. – Мне очень интересно узнать, кто меня опоил и зачем меня посадили, как собаку, на цепь.
– Я тоже остаюсь, – подал свой голос парикмахер
– Теперь нужно решить, что делать с ним, – я кивнул на дверь, за которой скулил губернский секретарь. – Толку от него никакого, а головной боли...
– Давайте дадим ему лошадь, и пусть едет, куда хочет, – вмешался в разговор самый молодой участник совета, Ефим.
– Эй, ты, чинуша, – крикнул я, – можешь войти!
Дверь тотчас заскрипела, и в комнату бочком протиснулся Похлебкин. На него было жалко смотреть. Изорванный вицмундир теперь был еще мокр и перепачкан грязью и конским навозом. Он близоруко щурился, часто моргал глазками и всем видом демонстрировал робость и покорность.
– Что прикажите-с? – угодливо проговорил он, не осмеливаясь отойти от порога.
Эта метаморфоза так удивила присутствующих, что никто ничего не сказал, просто смотрели во все глаза.
– Вы хотели идти жаловаться в полицию? – спросил я.
– Никак нет-с, это я так просто-с, какие у нас жалобы-с. Премного вам за все благодарны, – скороговоркой говорил он, преданно заглядывая мне в глаза.
– Не на меня жаловаться, а на помещика, что вас незаконно задержал, – откорректировал я его неосуществленные претензии.
– Это тоже пустяк-с, – ответил он.
– Что значит пустяк? Вы знаете, почему вас захватили?
– Никак нет-с.
– Я тоже, между прочим, не знаю, – вмешался в разговор здоровяк.
– Это я могу вам объяснить, – пообещал я. – Вот Екатерину Дмитриевну, которую вы сюда везли, захватили как владелицу большого состояния. На ней насильно женился помещик Моргун и заставил написать завещание в свою пользу. После чего собирался убить, чтобы захватить ее капитал. Думаю, что и вы не бедный человек...
Здоровяк внимательно выслушал мое пространное объяснение, почесал затылок и усмехнулся:
– Так вот оно, оказывается, что делается ныне в державе! Капиталец, вы правы, у меня кое-какой имеется. Коли так, позвольте представиться, купец первой гильдии Родион Посников, торгуем лесом и зерном.
– Теперь вы, Похлебкин. Какой интерес мог вызвать у разбойников мелкий чиновник почтового департамента? У вас много денег?
– У меня! – в самом прямом смысле вскричал губернский секретарь. – Господь с вам, господин Алексей Григорьевич, простите, не знаю вашего звания-с, какие у меня деньги! У меня жалованье то тридцать два рублика-с сорок копеек в месяц! Поверите, сам голодаю, и детки малые голодают! На молочко младенцам не имею-с. Верой и правдой служу царю и отечеству, и что?! Мизер-с!
Чем дольше и убедительнее говорил Похлебкин, тем меньше хотелось ему верить. Причем не только мне. Все слушатели как-то двусмысленно начали отводить от него взгляды.
– Вы уверены, что тыщенок двести-триста у вас не завалилось за подкладку? – ласково поинтересовался купец.
– Господи! Да о чем вы говорите, господа? Я червь, я плевок! Я грязь под ногами! Да если бы у меня были такие деньги. Да я бы! Я бы, о-го-го!
– Зря вы так волнуетесь, – прервал уже я его лихорадочное самобичевание. – Нам нет дела до ваших капиталов, но, сколько я знаю, те люди не ошибаются. У них все куплено, включая полицию, куда вы так хотите пожаловаться. Владелец имения Моргун станового пристава дальше сеней не пускает. И если уж они взялись за вас, значит им донесли, что у вас много денег.
– Господа, господа, да поверьте мне, я чем хотите поклянусь!..
– Вот и чудесно, значит, вам нечего бояться. Мы даем вам лошадь, и езжайте, куда хотите.
– Как так езжайте?! Куда же я поеду ночью, да я и дороги не знаю!
– Не хотите ехать ночью, поезжайте утром, – попытался я решить новую проблему Похлебкина.
– А если меня снова схватят и будут пытать?
– Тогда вы умрете как герой, а ваша вдова будет получать пенсию, – пошутил я, но оказалось, что в середине девятнадцатого века черный юмор был еще не в чести, во всяком случае никто из присутствующих даже не улыбнулся.
– Нет, нет, господа, позвольте, я останусь с вами? ! – взмолился Похлебкин.
– Но, учтите, на нас могут напасть, – сказал я, делая остальным знак, чтобы не откровенничали при губернском секретаре.
– Это ничего, я вам пригожусь, господа, я умею изрядно стрелять. У меня дома даже ружья есть, истинная правда, изрядные ружья, и Зауера, и Ланкастера!
– Теперь мне понятно, почему вами разбойники заинтересовались, – в своей неторопливой манере прокомментировал признание Похлебкина Посников. – Хорошее оружие дома держите, царское!
– Что такое? – не понял я.
– Знаете, сколько стоят ружья Ланкастера? – насмешливо объяснил купец. – Да и Зауер не многим дешевле. Наш господин губернский секретарь знает толк в оружии, ну а я – в ценах.
Загнанный в угол Похлебкин не нашелся, что ответить, только жалко, заискивающе улыбался.
– Не гоните меня, господа, Христа ради молю!
– По мне, пусть остается, – лениво сказал купец. – За свое добро он очень хорошо воевать будет.
– Ну, остается, значит, остается, – подытожил я. – Если все решено, то прошу всех покинуть комнату, мне нужно осмотреть больных.
– Каких больных? – удивленно спросил Родион.
– Женщин.
– А они разве больны? Поди, как отогреются, сразу и оживут.
– Думаю, не все так просто. Их чем-то травили, чтобы они были послушны и не оказывали сопротивления.
– А вы что, доктор? – спросил оживший Похлебкин.
– Доктор, – самонадеянно подтвердил я.
– А я думал, вы простой крестьянин!
Мужчины нехотя покинули теплое помещение, а я приступил к осмотру наших молчаливых спутниц. Родион Посников оказался отчасти прав. Тепло печи сделало свое дело, и наши дамы начали оживать. Катя даже узнала меня и попыталась улыбнуться. Я осмотрел их, проверил пульс и температуру, но ничего особенно плохого не обнаружил. Во всяком случае, для людей, перенесших такие испытания, они держались молодцами. Впрочем, пока рано было делать какие-то выводы, ухудшение могло наступить позже, когда спадет нервное напряжение.
Хуже всех чувствовала себя незнакомая девушка. Причиной тому, как мне казалось, было ее недавние подвиги: она спасала себя сама и потратила на это все силы.
Оставив в покое Катю с Марьяшей, которым прежде всего следовало отоспаться, я провел с ней свой экстрасенсорный сеанс. Кем было это несчастное создание, пока было неясно. Горница слабо освещалась одной парафиновой свечой, и рассмотреть спасенную я не мог. К тому же мне было не до женских прелестей. После всех приключений и, особенно, сеанса лечения, отнявшего много сил, я был, что называется, никакой. К тому же нужно было вернуть в тепло соратников, мерзнувших в неотапливаемой летней горнице. Потому, укрыв всех дам одним здоровенным тулупом, я кончил на этом свои медицинские мероприятия и позвал мужчин в комнату.
– Ну, как они? – спросил купец, как мне показалось, с большим, чем раньше, уважением глядя на меня. – Не простыли?
– Пока не знаю, но лучше, чем думал. Пусть пока поспят, а вы постарайтесь меньше шуметь.
– Может быть, им нужно пустить кровь, так я могу, – предложил парикмахер
– Кровопускание уже устарело, – отверг я многовековой способ лечения всех болезней. – Давайте ложиться спать, завтра у нас будет очень тяжелый день
– А еда у вас какая-нибудь есть? – невинно поинтересовался Родион.
– Есть, если только эти, – я кивнул на храпящего на лавке хозяина, – все не сожрали.
– Выпить привезли? – прозвучал с поднебесья заинтересованный голос штабс-капитана. – Закуска найдется!
Он оказался прав, в отличие от выпивки, наши запасы еды оказались практически нетронутыми. Мы поужинали и повалились спать, там, где кто смог устроиться.

Глава 18

Ночь прошла на удивление спокойно, хотя у противника был хороший шанс взять нас тепленькими. Никаких постов мы не выставляли, единственной мерой безопасности были запертые ворота. Однако, все обошлось, сатанистам этой ночью было не до войны.
Следующее утро выдалось промозглое и сырое. На землю опустился густой туман, так что не были видны даже дальние углы двора. Я хорошо отдохнул за ночь и был полон планов и идей по защите нашей цитадели. Александр Егорыч за ночь проспался и опять страдал с похмелья. В начале знакомства он мне понравился, но его неумеренное, безответственное пьянство несколько поменяло к нему отношение, и никакого сочувствия к его мучениям у меня не было. Тем более, что он без дела слонялся по избе и по пятому разу спрашивал у всех, кто попадался на глаза, нет ли чего-нибудь выпить. Штабс-капитан тоже сник и голос больше не подавал.
Предоставив их, как говорится, своей судьбе, мы собрали совещание. Нужно было определиться, что делать дальше. Всю нашу огневую мощь составляли шесть ружей, из которых четыре были относительно современными штуцерами (два капитанских и два захваченных вчера в имении), и пара сношенных охотничьих хозяина.
Кроме того, у нас было четыре кремневых пистолета и две, наши с Ефимом, сабли. Если учесть, что на перезарядку каждого ружья уходит около минуты, то рассчитывать отбить атаку сорока-пятидесяти противников такими средствами было невозможно. О чем я и сказал своим соратникам.
– Тогда, может быть, нам лучше отсюда убежать! – предложил боязливый Похлебкин.
На это предложение никто не откликнулся. Всем было понятно, что побег просто обречен на провал. Нас неминуемо выследят, догонят, и тогда мы окажемся обречены.
– Есть еще предложения? – спросил я.
– Можно уйти в лес, – предложил Иван, – там они нас не найдут.
Мысль была здравая, но невыполнимая. Продержаться в лесу с тремя нездоровыми женщинами было проблематично, к тому же мне не нравились пораженческие настроения.
– Есть еще один выход, – сказал я, – устроить противнику ловушки...
Меня перебил голос штабс-капитана:
– А что я говорил? Вместо того, чтобы разгуливать неизвестно где, нужно было выкопать ров и устроить флеши!
– Для этого нам нужен порох, чугунная посуда и гвозди, – продолжил я.
Общий взгляд на меня был как на ненормального. Однако, это меня не смутило.
– Михаил Семенович, у вас в Уклеевске можно купить чугунные горшки?
– Наверное, в скобяных и посудных лавках, – ответил парикмахер.
– А керосин у вас продается?
– Продается.
– Тогда все решаемо, – уверенно сказал я.
– А что, это самое, решаемо? – осторожно спросил купец.
Тогда я поделился своими мыслями о подрывных снарядах в эпоху начала машинной цивилизации. Чем дольше я говорил, тем внимательнее меня слушали.
– Чугунный горшок – почти то же самое, что и пушечное ядро, – объяснял я. – Начиним его гвоздями и разнесем всех гайдуков вдребезги.
– А как их будем запаливать, фитилем? – спросил приземленный купец.
– Сделаем пороховые дорожки прямо от избы. Костры польем керосином. Как только гайдуки пойдут на приступ, подожжем нужные костры, а потом будем по мере надобности взрывать горшки с гвоздями. Только для этого нужно много пороха. У нас после вчерашней потехи остался всего пуд Нужно прикупить еще.
– Ага, – согласился скучающий на лавке хозяин, – и не забудьте про опохмелку.
– Все равно флешь лучше, – добавил свое слово в обсуждение штабс-капитан, свешивая голову в чердачный люк, – али редут! Ударить изо всех пушек картечью и сомкнутым строем на врага. Ура!
Я с тоской посмотрел на соратников, вместе с которыми предстояло воевать, и только одно меня успокоило, что и противник у нас вряд ли лучше.
– Нужно кому-нибудь поехать в город. Михаил Семенович, как вы? – спросил я.
– Если нужно, так о чем разговор, заодно проведаю своих.
– А вам в помощь поедет...
– Я поеду, – сам вызвался купец, на которого я и рассчитывал, – мало ли что в дороге случится, к тому же торг – дело умственное.
На этом и порешили. После чего интенданты отправились тайными тропами на задание, а оставшееся воинство начало готовиться к снаряжению огневых припасов, Часа Два мы занимались необходимыми делами, потом я отправился проведать женщин. В избе было тепло и душно. С печи слышался тихий говор. Я заглянул на лежанку. Троица, лежа в ряд, как и раньше, только что сбросила общий тулуп.
– Как дела, красавицы? – бодро поинтересовался я.
– Алеша, это ты? Как мы здесь очутились? – слабым голосом спросила Кудряшова.
– Ты ничего не помнишь?
– Почему на мне эта одежда? – не отвечая, спросила она.
– Вас захватили на постоялом дворе...
– Да, я знаю, потом отвезли в какое-то поместье.
– И что было дальше?
– Потом, потом, мы плакали, и нас заставили выпить вино...
– Там был тот, что вас ударил, – добавила Марьяна.
– Да, его еще странно зовут, – подтвердила Екатерина Дмитриевна, – совсем не по-русски.
– Улаф? – подсказал я.
– Возможно, – попыталась вспомнить она. – А вот что было дальше... Какие-то странные сны.
– У меня тоже, я все время летала, – подтвердила горничная.
– А больше я ничего не знаю, – растерянно сказала Катя.
– А как вы себя чувствуете? – задал я общий вопрос.
– Не знаю, – ответила за всех Кудряшова. – У меня все дрожит внутри, я, наверное, очень больна?
– Да, вам всем необходимо отлежаться, Там, где вы были, вас травили особым ядом. Но теперь все в прошлом. Можете быть спокойны.
– А мне вы поможете вернуться домой? – спросила третья пленница.
Я впервые рассмотрел ее. Это была молодая девушка с бледным лицом и большими серыми глазами. По виду, из какого-то привилегированного сословия.
– Конечно, только не сейчас, а позже, вам нужно сначала окрепнуть.
– Вы обещаете? – проговорила она, пристально глядя на меня в упор.
– Да, да, конечно. Вы долго находились в плену?
– Не знаю, наверное, мы с матушкой ехали на поклонение в Оптинскую пустынь. Потом... – отводя глаза, сказала девушка. – Простите, но у меня очень болит голова и мне холодно.
Мне стало понятно, что девушка темнит, и у нее начинается ломка. Скорее всего, все это время их кормили лошадиными дозами опиума, который без проблем можно было купить в любой приличной аптеке.
– Я попрошу, чтобы для вас истопили баню, попаритесь, погреетесь, – сказал я, не представляя, чем еще им можно помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38