Двигаясь по азимуту, я все-таки добрался до Чертова, в прямом и переносном смысле, замка, и встретил у его ворот Катю, поджидавшую меня в двуколке. Она была одна, без кучера. Сидела, ослабив вожжи, и смотрела на меня, слегка улыбаясь.
– Мог бы меня подождать, – сказала она, как ни в чем не бывало, легко спускаясь на землю.
Я ничего не ответил, но и не кинулся подавать ей руку. Кроме нас, здесь никого не было. Видимо, горожане еще вчера успели утолить свое любопытство. Ворота были распахнуты настежь, и мы беспрепятственно прошли в усадьбу. Похоже, что пожар действительно был очень сильный, от новой постройки и штабелей леса не осталось и следа. Зато древние строения совсем не пострадали. Я этому не удивился и сразу отправился к середине двора, в то место, где раньше лежал сакраментальный камень. Смутная надежда на то, что его не так-то просто уничтожить, полностью подтвердилась, Плита преспокойно лежала на старом месте, только выглядела новее, чем прежде.
– Вот, – сказал я Кате, – об этой штуке я тебе и говорил, она перемещает во времени.
Катя промолчала и стала рассматривать камень.
– А попробовать можно? – поинтересовалась она.
– Можно, только назад ты не вернешься.
Катя не стала рисковать, и вообще, она оказалась значительно умнее, чем я думал: она отломила несколько обгоревших веточек с куста и положила их на плиту. Я, признаться, сам до этого не додумался. Судя по тому, что при перемещениях одежда на мне не исчезала, генератор работал не только с живой материей.
– Смотри, – вдруг сказала Катя бесцветным голосом, – они пропали.
Как исчезли ветки, я проглядел.
– Так выходит, ты говорил правду? Ты знаешь будущее... Ну, и что там?
– Сплошной прогресс, и ничего хорошего, – честно ответил я.
– Как прогресс может быть плох? – откликнулась она, глядя мне за спину.
Я обернулся, от большого дома в нашу сторону шла какая-то женщина. Была она небольшого роста и довольно стройной. Судя по одежде, мещанка. Мы замолчали, ожидая, пока она подойдет.
– Ты ее знаешь? – спросил я.
– Нет, по-моему, она не местная.
Мне показалось, что эту женщину я уже где-то видел. Чем ближе она подходила, тем больше я в этом был уверен. Только когда она подошла вплотную, я ее узнал, она была удивительно похожа на каторжанку, с которой мы встретились на Петербургском тракте. Те же диковатые восточные черты лица и горящие фанатизмом глаза. Мне стало не по себе.
С этой женщиной судьба сталкивала меня в третий раз. В первый я помог ей в тяжелой ситуации, когда ее больную, на грани нервного срыва гнали на каторгу. Второй раз, через месяц, тогда она предстала передо мной в совершенно ином облике и положении, владелицей элитного дома свиданий в Петербурге. Звалась она на итальянский манер Сильвией Джулиановной, была богата и влиятельна. Несмотря на то, что я был не в своем природном обличии, она, как мне показалось, узнала меня. Без особых просьб помогла получить легальные документы и сделала сомнительный подарок, навязала заботам и любви свою самую элитную куртизанку, красавицу Юлию.
Никаких счетов у нас не было, напротив, расстались мы почти друзьями. Теперь же, как будто не помня, что нас связывает, она прожигала меня ненавидящим взглядом. Мы с Катей ждали, что она скажет. Она молча стояла против нас. Тогда заговорил я:
– Сильвия Джулиановна, это вы? Что-нибудь случилось?
Она ничего не ответила и молча вынула до того спрятанную за спиной руку, в которой оказался здоровенный револьвер. Запахло ковбойскими фильмами и дикими прериями. Такие огромные кольты я видел только в вестернах. В его ствол можно было засунуть большой палец.
– Что вы хотите? – спросил я фальшивым голосом.
От этой сумасшедшей весталки можно было ожидать чего угодно. Она не обратила на мои слова никакого внимания, только полоснула ненавидящим взглядом. Стояла Сильвия в пяти-шести шагах от нас, так что допрыгнуть до нее без риска нарваться на пулю я не мог.
– Я Крылов, вы меня не узнаете? – предпринял я новую попытку втянуть ее в разговор.
– Я убью твой баба, – гортанно, с надрывом сказала она, начиная наводить револьвер на Катю.
Соображать мне было некогда, я просто выступил, вперед, заслоняя женщину.
– Никого не надо убивать, давайте спокойно поговорим...
– Тебе время не говорить, а умирать, – зловеще сказала она и двинулась на меня, «профессионально» держа пистолет в прижатой к боку руке. Курок был взведен, и палец выжал свободный ход. Стоит мне дернуться, как я неминуемо получу пулю в живот. Я тихо двинулся вперед, «ласково» улыбаясь. Мы сошлись у торцевой стороны «генератора». Камень лежал почти вровень с землей, выступая над ней всего на пару сантиметров. У меня мелькнула надежда, что она ступит на него и отправится в другое время. Однако, (турчанка» как будто почувствовала опасность и остановилась. Я краем глаза взглянул на револьвер – палец на спусковом крючке продолжал сжиматься.
– Идите сюда, что я вам скажу! – завлекающим тоном предложил я и сделал шажок вперед. Она двинулась навстречу. Мы сошлись у самого камня, и ствол уперся мне в живот. Я лихорадочно придумывал, чтобы такое сказать и успеть толкнуть ее на «генератор», пока она не выстрелила. Ничего плохого не случится, если нас разделит десяток-другой лет. То, что мне удалось увести ее от Кати, была большая удача.
– Ну, говорите, – сказала «турчанка», теперь безо всякого акцента, да еще и на «вы».
Лицо ее начало неуловимо меняться и приобретать славянские черты.
– Вы, вы, Лидия Петровна? – растерянно, если не обалдело, промямлил я, узнавая в азиатке камеристку Екатерины Генриховны Вудхарс. Теперь мне стало понятно, за что фальшивая «турчанка» так меня ненавидела.
Лида, или Лидия Петровна, появилась в моей жизни еще в Москве. Ее привела в гости подруга моего приятеля. Девушка не понравилась мне, если не с первого, то точно со второго взгляда. Она странно вела себя и высокомерной отчужденностью замораживала своим присутствием. Никаких авансов я ей не делал и не только не пытался ухаживать, напротив, не знал, как тактично выставить из своей квартиры. Она добилась того, что осталась у меня ночевать, а утром попыталась обвинить в своем совращении. Однако, все кончилось ничем, и я эту Лиду накрепко, если не навсегда, забыл.
Вторая встреча произошла в губернском городе ***. Мне некоторое время пришлось прожить в доме тамошнего генерал-губернатора, и у меня случился роман с необыкновенно интересной женщиной, британской подданной немецкого происхождения леди Вудхарс. В наши отношения начала вмешиваться камеристка леди, по имени Лидия Петровна. Никаких ассоциаций с московской замороженной куклой и этой Лидией Петровной у меня не возникло. Однако, оказалось, что это та же женщина. Какие виды Лидия Петровна имела на меня и на леди, я тогда так и не понял. В первую нашу встречу она вела себя глупо и нагло, во вторую, совсем наоборот – нагло и глупо. Однако, то, что я не вызываю у нее теплых чувств, можно было не сомневаться.
– Узнали, сударь! – произнесла бывшая камеристка с таким свирепым торжеством, что я понял – это конец. – За все, сударь, нужно платить! Когда вы будете подыхать с пулей в животе, тогда поймете, каково было мне, когда вы разбили самую большую любовь моей жизни!
Спросить, что это за любовь и, главное, к кому, я не успел. Превозмогая дрожь в коленках, сделал незаметный шаг назад. Отступление, конечно, ничего не решало – выстрел в упор или с расстояния метра произвел бы совершенно равный эффект. Однако, Лидию Петровну это не устраивало, она хотела полного контакта. Торжествующая улыбка заиграла на ее губах, и она шагнула ко мне. Внезапно ее лицо растянулось и как будто подернулось зыбью. Она вытянула руку с пистолетом, чтобы дотянуться до моего живота, и внезапно исчезла.
Я попытался что-то сказать застывшей в нескольких шагах от меня Кате, но из горла вырвались не слова, а сдавленный смешок. После чего я позорно опустился на землю.
– Кто это был? – дрожащим голосом спросила Кудряшова.
– Лидия Петровна, – наконец, смог членораздельно произнести я.
– Какая еще Лидия? Кто она?
Я хотел ответить коротко и исчерпывающе: «Сумасшедшая баба», но не успел. Катя мягко осела прямо на мокрую, черную после пожара землю. Я пересилил слабость, вскочил и бросился к ней. Она была в глубоком обмороке. Поднять ее оказалось очень трудно, я еще сам дрожал как «осиновый лист», но я все-таки справился и понес ее к воротам, где нас ждала ее двуколка.
Около ворот стоял какой-то человек и смотрел, как я несу безжизненное тело.
Я не стал просить его о помощи, тем более, что идти осталось совсем немного. Только подойдя к нему вплотную, я узнал доктора Неверова.
– Это вы? – спросил он. – Что случилось? Вы убили госпожу Кудряшову?
– Что вы такое говорите? – удивился я такому странному вопросу. – Лучше помогите, у Екатерины Дмитриевны обморок!
– Право, это будет излишним, – сухо сказал молодой человек и, круто повернувшись, пошел в сторону города короткой дорогой.
«Еще один сумасшедший», – подумал я, устраивая Катю на сидении. Она уже начала подавать признаки жизни, глубоко вздохнула и открыла глаза. Я, не давая ей сползать с сидения, взобрался в двуколку и, придерживая одной рукой, в другую взял вожжи. Лошадь, дождавшись, когда я скажу «но», не спеша, тронулась с места.
– Что случилось? – спросила Катя, недоуменно смотря на меня.
– Ты была в обмороке, – ответил я. – Теперь все хорошо, мы уже едем домой.
– А кто была та страшная женщина?
– Я не знаю, кто она такая и почему преследует меня, – немного слукавил я. – Знаю только ее имя.
Вряд ли Екатерину Дмитриевну устроил такой ответ, но больше она ничего не спросила. Мы подъехали к дому, и я помог ей дойти до гостиной. Не успели она сесть, как явилась с докладом Марьяша:
– Барыня, там этот, как его, пристав приехали. Просят принять.
Хозяйка удивленно на нее посмотрела – время для визитов было слишком позднее – и ответила:
– Проси.
Марьяша вышла.
– Что ему нужно? – повернулась ко мне Катя.
– Сейчас узнаем, – ответил я и внутренне напрягся. Ждать от полиции чего-то особенно приятного у меня оснований не было.
Входная дверь скрипнула, и в гостиную вошел представительный мужчина с большими распушенными усами в мундире жандармского ротмистра.
– Здравствуйте, голубушка Екатерина Дмитриевна. – сказал он простуженным басом и деликатно кашлянул в кулак.
Со мной он здороваться не стал, делая вид, что не замечает, что я стою возле окна.
– Здравствуйте Борис Николаевич, – ответила хозяйка. – Чем обязана таким поздним визитом?
Было заметно, что ротмистр смущен и не знает с чего начать. Он натянуто улыбнулся и, кося глазом в мою сторону, ответил:
– Пришло предписание от высшего начальства допросить вашего гостя, коий здесь присутствует.
– Что за глупости! – встревоженно воскликнула Катя. – Как так допросить? Почему, кто позволил?!
– Такие вещи полиции никто не позволяет, – вмешался я в разговор. – Слушаю вас, господин ротмистр.
– Здесь говорить неудобно, – продолжая смущенно держать кулак возле губ, – сказал он. – Извольте пройти со мной в участок.
Кудряшову наш разговор напугал, она еще не совсем отошла после нападения сумасшедшей Лидии Петровны, и вдруг следом новая напасть – меня приглашают в полицию!
– Зачем это, Борис Николаевич, Алексею Григорьевичу в такое позднее время идти с вами? Что это еще за спешка?
Я сразу понял, в каком сложном положении оказался ротмистр. С одной стороны, он не хотел поссориться с богатой и влиятельной горожанкой, с другой, боялся не выполнить приказ. Мне приглашение в участок совершенно не светило. В лучшем случае, будут держать до скончания века, пытаясь выяснить личность, в худшем – пришьют какое-нибудь преступление и законопатят в тюрягу.
Однако, альтернатив у полицейского был всего две, арестовать меня сейчас, что неминуемо должно было кончиться для него в лучшем случае разбитой головой, потому что я ни под каким видом садиться не собирался; отложить разборку на утро и, в случае моего побега, получить головомойку от начальства. Он, ничего не зная о первом нежелательном для себя варианте с членовредительством, попытался настоять именно на нем.
– Почему же время позднее? Вы, кажется, только что изволили прогуливаться по окрестностям. Я только что видел во дворе вашу запряженную двуколку.
Однако, Екатерина Дмитриевна жила в страшную эпоху крепостничества и беззакония и потому подчиниться представителю закона не согласилась:
– Глупости, Борис Николаевич, я Алексея Григорьевича на ночь глядя с вами не отпущу! Да я потом всю ночь глаз не сомкну! Уходите немедленно и приходите, если у вас до него такая нужда, утром.
Бедолага ротмистр оставил в покое кулак и губы и занялся вспотевшей красной шеей, начал протирать ее несвежим, мятым платком.
– Однако, это, Екатерина Дмитриевна, неповиновение властям! Как же можно-с не исполнять приказы!
– Я кажется, никак не служу по вашему ведомству, – резонно возразила Кудряшова. – А если вы будете нескромно себя вести, то я и на вас управу найду!
Ротмистр окончательно растерялся и не знал, что дальше делать.
Потом выбрал из двух зол меньшее и решился:
– Раз так, то пусть будет по-вашему, только нужно чтобы ваш гость непременно с утра пришел в участок.
– Вот и ладно, – согласилась Катя, – а теперь можете присесть.
Ротмистр снял фуражку, повертел ее в руках, не зная, куда пристроить, положил на резной столик и сел к столу. Вид у него был немного виноватый и, как все русские люди, вынужденные выполнять неправедные, по их мнению, приказы, начал извиняться за дурость начальства:
– Приказ об них, – он кивнул в мою сторону, никак не называя меня по имени, – пришел из губернии. Кто-то из наших доброхотов донес, что у вас проживает некто, извините, сударь, за грубое слово, безо всяких формальных бумаг.
– Это кто же у нас здесь такой доноситель? – сердито спросила Катя.
– Этого разглашать никак не положено, однако, как мы среди своих, не иначе как доктор Василий Егорович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38