– А с Марьей что? – вмешался в разговор Ефим.
– Не знаю, магистр пытался меня обмануть, что они поехали к ним сами.
– Это же вранье! – возмутился неискушенный в жизненных коллизиях конюх.
– Да, конечно, – тускло пробормотал я, – но нам придется это доказывать с оружием в руках, а я еле стою на ногах, и от голода тоже.
Хозяин намек понял и, ни слова не говоря, пошел в кладовую за припасами, а я зашел в избу и перекрестился на образа. На всякий случай. Кого благодарить за осечку пистолета магистра, я не знал. Начал с Бога.
– Щи да каша, пища наша, – озвучил солдатскую поговорку Александр Егорович и положил передо мной краюху черствого хлеба. – Совсем без бабы оголодал, – сообщил он, видимо, для того, чтобы как-то меня утешить.
– Может, действительно, хоть кашу сварить, – подумал я вслух.
– Для того сначала печь истопить надобно, – подавил в зародыше мою инициативу хозяин. – Когда нам этим заниматься!
Действительно, после столкновения с магистром топить печь мне не хотелось, а потому пришлось удовлетвориться сухим пайком.
До вечера больше ничего интересного не произошло. Каждый занимался своим делом: штабс-капитан маршировал по чердаку, Ефим с хозяином занимались лошадьми, а я спал в пустой избе. Кстати, я предлагал и товарищам отдохнуть перед ночным походом, но они отказались.
Мне казалось, что им моя идея напасть на поместье совсем не понравилась. Если Ефима еще подогревали чувства к Марьяше, то Александр Егорыч только покривился, когда я объявил о предстоящей экспедиции. Он не спорил, только пробормотал, что «дома и солома едома». Мне и самому очень не хотелось пускаться в такую рискованную авантюру – ехать ночью в незнакомое место, располагая только примитивным планом, который удалось составить со слов рыжего Ивана, было, по меньшей мере, рискованно. По-другому – глупо Однако, мне казалось, что единственный шанс избежать штурма – нанести превентивный контрудар по противнику и вынудить его думать не о наступлении, а обороне.
Пока никто толком не знает, сколько нас, мы могли сколько-то времени держаться на страхе перед неизвестностью и мифической пушкой, но стоит магистру послать толкового разведчика, то блеф лопнет, как мыльный пузырь, и тогда нас уже ничего не спасет. Ребята, судя по всему, противостояли нам серьезные, а везение – дама капризная, может в какой-то момент и отвернуться.
Думаю, что пока за нас всерьез просто не брались Сейчас, когда магистр узнал о своих потерях и понял, кто в этом виноват, он сделает все возможное, чтобы переломить ситуацию. Поэтому нужно было обязательно его опередить.
Когда начало темнеть, мы собрались ужинать. Горячую пищу готовить было по-прежнему некому, и хозяин, помявшись, опять предложил нам ржаного хлеба с квасом. Еда, бесспорно, была национальная, любимая патриотами, но без привычки плохо лезла в горло. Тогда я вспомнил про запас напитков и копченостей, что были у нас в карете.
– Ефим, принеси нашу еду, – попросил я кучера. – Как я забыл, у нас же в карете два полных короба припасов!
– Я тебе помогу, – вызвался хозяин, и они спешно вышли и перенесли в избу все наши съестные припасы. Не забыли и корзину со спиртным.
– Ишь ты, какие красивые штофы! – похвалил Александр Егорович аккуратно упакованные, переложенные соломой бутылки. – Поди, крепкая водка-то?
– Водка как водка, – ответил я, больше интересуясь свиным окороком и копченым налимом. – Будет время и возможность, разопьем.
– Давненько я не выпивал, – поделился своими горестями хуторянин. – Поди, господа кажный день выпивают?
– Кто как, те, кто каждый день пьет – долго не живут.
– Ну, это если лишку выпивать, а когда по уму, то вино только на пользу.
– Где это ты видел, чтобы у нас пили по уму. У нас если пьют, то до упора! – не согласился я.
– Голубчик, это о чем вы таком спорите? – спросил сверху Истомин.
– Да вот, говорим о пьянстве.
– А никак, у вас есть что выпить?
– Есть, – не сумел соврать я.
– Это чудесно! Пришлите мне сюда бутылочку, а то я совсем озяб!
– Может быть, вас спустить вниз? – предложил я.
– Не стоит, мне лучше остаться здесь. Только пришлите мне сюда штофик водки!
Капитан остался наверху, на чердаке, и ужинал в одиночестве. Коли разговор зашел о водке, мои сотрапезники тоже заинтересовались этим напитком, но я сказал, что пить мы будем только после дела, и они, кажется, обиделись.
– Вы, господа, привыкли над народом заноситься! – ни с того, ни с сего, высказал горькую истину хуторянин.
Я думал о плане предстоящего «похода» и не сразу понял, что он имеет в виду.
Когда до меня дошло, удивился:
– Это ты к чему говоришь?
– А к тому! Один с сошкой, семеро с ложкой!
– Ну и что? Это называется разделение труда.
– А то! Думаете, простой человек чувств не имеет! Небось, сало-то с картохой любите, а сохой пахать брезгуете!
– Точно, тебе обидно, что кто-то твое сало съел! А ты, когда коров держал и работников имел, с ними доходами делился?
– Не пойму я тебя, Алексей Григорьич, ты нарочно непонятное говоришь, чтобы простого человека унизить! А у меня, между просим, тоже душа есть!
Разговор становился интересным, но совсем не ясно, о чем, то ли о политэкономии, то ли о душе. Хотя, когда еще и поговорить о душе, как не перед лицом предстоящей опасности.
– Это хорошо, что ты про душу вспомнил! Как же без души? Без нее никак нельзя! – похвалил я.
– Во! Значит народ понимаешь, а как до дела доходит – так заносишься?!
– Это когда я заносился? Когда по твоей милости пленный чуть не сбежал? – ехидно спросил я.
Лицо хозяина стало скучным и обиженным.
– Вот вы, господа, только попрекать простого человека умеете. Коли надо было, сам бы за тем покойником и следил! А ты раз-два, только командовать можешь, ты туда, ты сюда. А если у человека горе, разве войдешь в сочувствие? Вон сосед Истомин, чем лучше меня? Только, что он дворянин, а я хлебопашец, вот ему и пожалуйте, а у меня горе, так мне – шиш!
Я начал путаться в претензиях и попросил говорить яснее.
– Ты чего от меня-то хочешь?
– Ничего я не хочу! Только мне обидно. Одному хоть залейся, а другому горе размочить нечем! – плачущим голосом закричал Александр Егорыч и, с шумом отодвинув скамью, стуча сапогами, вышел из горницы.
– Чего это он? – спросил я Ефима. – Какая муха его укусила?
– Обидно, знать, стало, что им, – Ефим показал пальцем в потолок, – целый штоф не пожалели, а ему, – он указал на дверь, – даже лафитника не поднесли!
– Какой еще лафитник, мы же ночью в поместье к Моргуну идем!
– Оно, конечно, так, но по справедливости угостить нужно было. За все наши труды!
– Тебе тоже обидно?
– Про меня речь не идет, наше дело по лошадям. Хотя, если взять в разумение, то уважение каждому лестно!
– Ну и ладно. Сейчас пойди отдохни, после полуночи выступаем, Я пока займусь подготовкой.
Ефим тяжело вздохнул и встал из-за стола,
– Благодарствуйте за угощение. Только дяде Саше нужно бы поднести!
– Ну да, как сразу, так сейчас, – сказал я, и ока зался неправ.
Пока я собирал в предстоящий поход нужное снаряжение, хуторянин времени даром не терял и добился-таки социальной справедливости в распределении благ. К полуночи он находился уже в таком состоянии что об его участии в экспедиции не могло быть и речи. Короб со спиртными напитками был порядком опустошен, а сам Александр Егорыч плакал пьяными слезами, каялся в своей «слабости» и в одиночестве поминал покойную жену. Несколько пустых бутылок сиротливо валялись на полу. Пришлось его оставить на хуторе в компании с таким же пьяным штабс-капитаном.
Около часа ночи мы с Ефимом оседлали трофейных лошадей, погрузили на них оружие и «инвентарь» и выехали не лесную дорогу. Мы знали только направление, в котором находилось имение Моргуна, и пустили лошадей в нужную сторону без поводьев, в надежде, что они сами найдут дорогу к своим родным конюшням.

Глава 13

Ночь была холодной и ясной. В небе горели яркие осенние звезды. К полуночи подморозило так, что копыта лошадей звонко цокали о затвердевшую землю. Чувство внутренней тревоги почти против воли толкало меня на эту очень рискованную авантюру. Возможно, причиной тому была обостренная интуиция. Я где-то внутри себя ощущал надвигающуюся опасность. Преодолев четыре версты, мы оказывались в непосредственной близости к соседям, и дальше продвигаться следовало, проявляя максимальную осторожность. Однако, я продолжал подстегивать и так резво бегущего коня.
– Куда летим, на пожар? – спросил, догоняя меня, Ефим. – Как бы не попасть к ним прямо в лапы!
– Ладно, доскочим до того леска – согласился я, указав кнутовищем на темнеющую в нескольких сотнях метрах впереди группу деревьев, – и дальше пойдем пешком.
– Если нас раньше не подстрелят, – недовольно сказал кучер, опять пристраиваясь позади меня.
Однако, пока ничего плохого не происходило. Кругом стояли покрытые инеем деревья, ставшие похожими на елочные игрушки. Кроме стука копыт наших лошадей, других звуков слышно не было. Около серебряной рощицы я придержал коня, и Ефим опять поравнялся со мной.
– Приготовь пистолет, – попросил я, останавливаясь и соскакивая с лошади.
Конюх ничего не ответил, вытащил из седельной сумки оружие и взвел курок. Мы вошли в рощу и двинулись по подмороженным хрустящим листьям в ее глубину. Кони, следуя за нами в поводу, нетерпеливо всхрапывали, видимо, удивляясь, почему мы не доехали до теплой конюшни.
– Если я правильно понял рыжего Ивана, поместье начинается сразу за рощицей, – сказал я. – Оставим лошадей здесь и дальше пойдем пешком.
– А зачем пистолет, здесь же никого нет?
– Не знаю почему, но я чую опасность, – ответил я. – Смотри в оба, магистр мог выставить здесь сторожевые посты.
Ефим поверил и начал крутить головой, всматриваясь в светлый лес. Зрение и слух у него были не в пример лучше, чем у меня, в чем я неоднократно мог убедиться.
– Давайте оставим лошадей здесь, – сказал он, когда мы спустились в неглубокую балку, поросшую невысокими осинами.
Место, действительно, было хорошее, и мы свели коней вниз, разнуздали и надели им на морды торбы с овсом. Они тут же начали есть, мерно потряхивая головами. Привязав их уздечки к одному дереву, мы выбрались наверх и пошли дальше. Вскоре деревья начали редеть, и впереди показалось чистое, светлое пространство.
– Люди, – шепотом сказал кучер и придержал меня за плечо.
Я замер на месте. Кругом по-прежнему было тихо, и я не понял, что вдруг насторожило Ефима. Он напряженно повернул голову набок, как это делают собаки, когда что-то слушают. Потом приблизил указательный палец к губам и им же показал направление, откуда услышал посторонний звук. Потом знаком предложил мне опуститься на землю. Мы присели на корточки, и он прошептал мне в самое ухо:
– Там люди! Двое или трое.
– Уходим, – почти без звука сказал я, и мы медленно, стараясь не шуршать подмерзшей листвой, начали отступать.
То, что в глубине рощи вдруг выставили секрет, было плохим знаком. Рыжий Иван говорил, что никакой охраны в имении нет, его обитателям некого было бояться. Скорее всего, это я переборщил с угрозами, блефуя с магистром. Однако, делать было нечего, я не собирался отступать, и мы пошли в обход секрета.
Продвинувшись еще метров на четыреста вглубь рощи, мы опять повернули в сторону поместья. Теперь мы шли очень медленно и осторожно. Кругом была абсолютная тишина, как это бывает тихой, безветренной ночью в предзимнем лесу. И вновь, когда деревья начали редеть, и роща просветлела перед открытым пространством, Ефим замер на месте с поднятой ногой и показал куда-то в сторону. Я прислушался и уловил негромкое звяканье металла о металл. Мы опять присели и, пригибаясь к земле, вернулись на безопасное расстояние.
– Придется делать маскхалаты, – сказал я.
– Что делать? – не понял кучер.
– Маскхалаты, – повторил я. – Возвращаемся к лошадям, я на такой случай прихватил холст.
Ефим, конечно, ничего не понял, но переспрашивать не стал и солидно кивнул головой. Мы пошли назад и вернулись в начальную точку пути. Лошади нас узнали, поприветствовали фырканьем. Они уже съели свой овес, и Ефим насыпал в торбы новые порции, а я вытащил из вьюка припасенные на этот случай два куска домотканой холстины, в которые раньше были упакованы наши пищевые припасы.
Кучер, не желая показать себя профаном, исподтишка наблюдал за моими действиями. Потом не удержался и спросил:
– Вы чего это такое задумали? Никак саваны готовите?
– Вот именно, – ответил я. – Нам нужно сделать два савана, возьми свой кусок и делай как я.
Конечно, ничего похожего на настоящие маскхалаты у меня не получилось, я сделал какое-то подобие армейских плащ-накидок, какие были в ходу во время Второй мировой войны. Эта простейшего покроя одежда вполне отвечала нашим тактическим целям в покрытом инеем осеннем лесу. Светло-серое полотно трудно было различить уже в тридцати метрах. Мы набросили их на себя и прикрепили к плечам веревочками.
– Вот теперь можно идти, – сказал я, довольный своей предусмотрительностью. – Так нас никто не заметит.
– А зачем мы надели эту холстину, – минут через десять спросил Ефим. – Чтобы не замерзнуть?
– Скорее, чтобы не погибнуть, – ответил я, пораженный такой тупостью.
– А она что, заговоренная?
– Нет, заколдованная, – сердито буркнул я.
К приятному чувству, что ты опытнее окружающих на добрых полтора столетия, быстро привыкаешь, после чего непонимание самых казалось бы очевидных вещей начинает просто раздражать.
– Правда она заколдованная? – после долгой паузы спросил Ефим. – Пуля ее не пробьет?
– В темной одежде на белом фоне нас сразу заметят, а в светлой мы будем незаметными, – просто объяснил я.
– Понятно, – сказал, обдумав мои слова, кучер. – В нас теперь просто не попадут!
– Дай-то Бог! Теперь будем пробираться между двумя секретами.
Ефим ориентировался в лесу лучше, чем я, и потому шел впереди. Он точно вспомнил место, где сидит первый сторожевой пост, и мы обошли его на безопасном расстоянии. Время приближалось к трем часам ночи, начала самого подлого времени для караульной службы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38