Окромя него некому.
– Неужели Неверов? – поразилась Кудряшова. – Ему-то что за нужда пачкаться?!
– Думаю, исключительно из ревности.
– Как так, ревности? К кому?
– К им, – указал на меня глазами полицейский. – Он, доктор, тоже, видать, имел на вас виды. Простите за солдатскую прямоту.
– На меня? Почему? – смутилась и покраснела Катя. – Я, кажется, Василию Егоровичу никаких авансов не делала. Да и молод он для меня!
– Видимо, вашим состоянием весьма интересуется, – окончательно раздавил доктора ротмистр. – Как он человек небогатый, то и хочет женитьбой поправить дела-с.
– Фу, какая пошлость! – возмутилась хозяйка. – Он такой молодой, и какие мелочные расчеты!
– Не такие уж и мелочные, если принять в учет ваше состояние, – не согласился ротмистр.
– Впрочем, бог с ним, пусть это будет на его совести. Борис Николаевич, отужинаете с нами?
– Сочту за честь, – вежливо согласился названый гость.
– Тогда я пойду, распоряжусь, – сказала хозяйка и вышла из гостиной.
Мы остались с полицейским с глазу на глаз. Он еще дичился и смотрел на меня искоса. Наконец не выдержал молчания и спросил:
– А правда, милостивый государь, что вы императора Павла Петровича видели?
– Видел, и даже разговаривать довелось, – ответил я.
– И как они-с? Впечатлили-с?
– Честно говоря, нет. Маленький, дерганый и очень французской революции боялся.
– Как же такое может быть, коли они помазанники божьи, то должны и соответствовать! Государь должен за Россию перед Всевышним отвечать!
После недавно пережитого шока было необыкновенно интересно слушать рассуждения ротмистра о божественной сущности власти. Выручила меня Марьяна, принесла на подносе большой стакан водки и закускy. Борис Николаевич опять смущенно кашлянул в кулак, не поморщившись, засосал напиток и деликатно закусил маленьким кусочком хлеба с икоркой.
Катя не возвращалась, и я спросил у горничной, где она.
– Катерина Дмитриевна просила извиниться, они занемогли головой.
– У дам-с очень тонкая натура, – пояснил мне полицейский, – они чуть что, так сразу в слезы. Моя супруга, на что женщина полная, видная, а такую деликатность в натуре имеют, страх!
– Ваше благородие, еще водку пить будете? – не очень вежливо спросила ротмистра Марьяша.
Тот подумал, вероятно, взвешивая все за и против, после чего пришел к однозначному выводу:
– Пожалуй, что и выпью. У Екатерины Дмитриевны водка очень мягкого качества, – пояснил он мне, – так сама в горло и льется.
Марьяша пошла за следующим стаканом, а ротмистр обратил ко мне недоуменный взор.
– А вы почему не пьете?
– Не могу, у меня сегодня еще много дел. Нужно быть трезвым, – довольно двусмысленно ответил я.
– Ежели вы лыжи навострить собрались, – добродушно предупредил полицейский, – то напрасно. У вашего дома засада выставлена. Все равно далеко не Уйдете.
– Зачем же засада, куда мне отсюда бежать?
– Для порядка-с. Мало ли что, а начальство потом с кого спросит? С меня!
– Большая засада-то? – поинтересовался я.
– Это военная тайна, – строго сказал ротмистр. – Однако, как я вижу, вы человек с понятием и тверезый, могу открыться. На большую засаду у нас нижних чинов мало. Поставил на концах улицы по околоточному,
– Всего два человека, – удивился я. – Не мало ли?
Ответить ротмистр не успел, вернулась Марьяша со следующей порцией водки. Борис Николаевич благоговейно принял тонкий сосуд в свою большую руку, крякнул, поднял глаза к потолку и опрокинул его в широкий рот. После чего докушал кусочек хлеба и заторопился.
– Позвольте на сим откланяться. Супруга меня дожидается. Они, как я вам уже докладывал, хоть и полны-с телом, однако, очень деликатного суждения. Чуть что, так сразу в слезы.
Борис Николаевич встал, перекрестился на красный угол и принял от горничной фуражку.
– Так мы вас прямо с утра и ждем-с, – сказал он мне ласково, однако, и руки не подал, и козырять не стал, только слегка поклонился и, твердо ступая тяжелыми сапогами, вышел из гостиной.
Когда полицейский исчез, я тут же пошел в спальню. Однако, Катя не лежала, как я думал, с головной болью, а спешно переодевалась в дорожное платье.
– Ты куда это собираешься? – удивленно спросил я.
– Мы немедленно уезжаем, – ответила она.
– Что значит «мы»? Тебе-то зачем ехать?
– Я не отпущу тебя одного. Хватит с меня сумасшедших женщин с пистолетами и полиции. Я бегу с тобой!
– Катя, но ведь это опасно!
Женщина пристально посмотрела на меня, усмехнулась краешками губ.
– Я не хочу, чтобы тебя спасали другие женщины.
– О чем ты говоришь, какие еще женщины?!
– Найдутся, какие, – не очень связно ответила она, но прерывая сборов. – Я тебя одного не отпущу.
– Есть женщины в русских селеньях! – процитировал я Некрасова.
– Возьми с собой одежду Ивана Ивановича, ту, что ты носил. Может пригодиться, – распорядилась она. – Я чорез четверть часа буду готова.
– Совсем необязательно торопиться, – умерил я ее пыл. – Дом с двух сторон стерегут околоточные. – Сначала нужно разобраться с ними, а то поднимут шум.
– Вот напасть какая! – рассердилась Катя. Потом громко позвала: – Марьяша, иди сюда!
Та, как будто специально ждала у дверей, тотчас вошла в комнату.
– Там на улице какие-то околоточные следят за домом, сможешь заманить их в дом и напоить?
– Это кто же такие? – поинтересовалась Марьяна. – Никак Филимонов с Охряменкой? Так их и заманивать не нужно, они около заднего крыльца в кустах сидят, ждут, когда на кухню позовут.
– Это их приставили за нами следить? – сердито спросила Кудряшова.
– Их, голубчиков. Только вы, Катерина Дмитриевна, не опасайтесь. Я с ними быстро управлюсь. Скоро сами будут такими пьяными, что их самих можно будет украсть.
Девушка ушла, мы же остались завершать сборы.
– Тебе не страшно, – спросил я, – бросаться в такую авантюру?
– Мне страшнее оставаться в Троицке, толстеть и ждать старости.
– Мне не хочется втягивать тебя в неприятности, но, возможно, ты и права. Жить здесь молодой женщине противопоказано.
– Куда мы поедем?
– Сначала, – я задумался, какой выбрать маршрут бегства, – поедем на восток, потом повернем на Москву.
– А зачем делать такой большой крюк? – удивилась она.
– Чтобы нас не поймали. Искать-то станут именно в том направлении, а мы поедем в другую строну.
– Очень нужно, – возразила Катя. – Борис Николаевич меня искать не осмелится.
– Почему?
– Ему супруга не позволит. Она ротмистра ко всем женщинам ревнует, особенно ко мне.
– Зачем ему самому нас ловить, он пошлет телеграмму в губернию, нас там и без него арестуют.
– Не пошлет, – подумав, уверенно сказала Катя – И жена не разрешит, да и некому посылать. Телеграфа у нас здесь еще нет, а есть он только в городе*** да и то, слышно, тамошний телеграфист второй месяц в запое, может, и помер уже от пьянства.
Во время этого разговора я понял, что мой побег с самого начала стал развиваться не по классическим законам жанра Получался он какой-то очень уж ненатуральный. Вместо того, чтобы перелезть через крепостную стену и, отстреливаясь от многочисленных преследователей, броситься в быстрые, мутные воды какого-нибудь местного Терека, беглецы, вернее, беглянка принялась обстоятельно собирать в дорогу багаж. Оказалось, что налегке скрыться от преследователей совершенно невозможно, и для настоящего бегства нужно очень много нарядов и припасов.
Поэтому, пока тайная полицейская засада под надзором стряпухи пила на кухне водку, Екатерина Дмитриевна в четыре руки с Марьяшей укладывали в дорожные сундуки самое необходимое, без чего несчастным беглецам было совершенно невозможно обойтись. Естественно, что в одном дорожном костюме, без нескольких вечерних туалетов побег был совершенно немыслим. Кроме того, нужно было позаботиться об одежде, в которой не стыдно ходить днем, пить утренний кофе, и в конце концов, лечь спать.
В ходе сборов выяснилось, что, кроме платья, для побега совершенно необходимы предметы личной гигиены, косметика, маникюрные принадлежности, духи и лосьоны.
Я, наблюдая за торопливыми сборами, продолжавшимися уже несколько часов, нервничал и ждал, что вот-вот явится полиция и мне придется проводить время в спартанской обстановке кутузки, а не путешествовать в купеческой карете. Однако, пока все было тихо. Не поступали даже сведенья из кухни, где коротала длинную ночь полицейская засада.
Когда дело подошло к утру, на небе потухли даже самые яркие звезды, и богиня Аврора собралась выглянуть из-за горизонта, подготовка, наконец, благополучно завершилась. Дворник Ессей и кучер Ефим понесли во двор тяжелые сундуки и принялись прилаживать их к карете, Катя отдавала последние распоряжения ключнице Матрене, которую оставляла старшей в доме, я же зашел на кухню взглянуть как дела у полицейской «засады». Она еще физически существовала, но была уже не в силах осуществлять контроль над правопорядком Всенощные бдения и гостеприимство кухарки сломили ее дух и силы. Прямо посередине кухни, на голом полу, храпели два мужика с привязанными тесемками мочальными бородами. Сама кухарка спала тут же на лавке, укрывшись бараньим тулупом. Путь к свободе оказался свободен, и я этим воспользовался.
Мы втроем разместились в просторной четырехместной карете, Ефим уселся на козлы и, удостоверившись, что все пассажиры устроились, пустил пару рослых битюгов в скорый лошадиный шаг. Жеребцы мощно потянули карету, и сооружение на колесах, заскрипев несмазанными осями, двинулось в дальнюю дорогу.

Глава 8

И опять мерно потекли немереные дорожные версты Российской империи под лошадиные копыта. Осенний путь не так весел, как летний. Утрами бывает холодно, и все кругом покрывается инеем, а то и мелкий снег начинает бестолково крутиться в воздухе, однако, пока не садится на землю, а, поплясав в тугих струях воздуха, куда-то исчезает. Еще не слетела окрашенная во все цвета радуги листва, но утренники студены, и лужи после вечернего дождя покрываются тонкими корочками льда.
Я, развалясь на мягких подушках, смотрю через стеклянную дверку на буйство осенних цветов северного леса, на дорогу, которая за прошедшие со времени моей последней поездки пятьдесят семь лет ничем не изменилась. Те же самые глубокие, разъезженные колеи, те же рытвины, колдобины и опасные для проезда мосты. Напротив меня сидят две прелестные женщины: Екатерина Дмитриевна и Марьяша, участницы опасного, рискованного побега.
Позади нас осталось без малого триста верст пути и до сих пор нет никаких намеков на погоню. Мы едем уже третьи сутки, дамы устали и жаждут тепла и комфорта. Я их развлекаю рассказами о «старине далекой», но и сам не против отдохнуть, помыться в бане и соснуть в мягкой постели. Однако, сделать это негде. Постоялые дворы, как и прежде, грязны и убоги. Давно миновали времена, когда можно было запросто заехать в дворянское поместье и попроситься на ночлег. Русское барство потихоньку загибается, крепостные крестьяне больше не желают исполнять свой сословный долг, даром ишачить на помещиков. Да и сами помещики предпочитают жить не в деревенской глуши, а за границей, оставив за себя расторопных управляющих. Чуть что, вспыхивают возмущения и бунты. Правительство нового, прогрессивного царя не знает, что делать, и готовит большие реформы. Дворянское лобби в центре ложится костями, чтобы не допустить освобождения крестьян и не потерять свои льготы и привилегии. В обществе зреют «идеи» и «идеалы», а страна находится в очередном глубоком кризисе.
– А в старину было лучше, чем теперь? – наивно интересуется Марьяша, которой «в старину» светила лишь березовая каша да возможность изредка скрасить ночную скуку сластолюбивого барина.
– Если бы ты была царицей, тебе было бы лучше, – дипломатично отвечаю я.
– Если бы я была царица, я бы!.. – мечтательно говорит девушка и надолго задумывается, воображая себя в золоченых нарядах, короне и центре общего внимания.
Однако, пока никто из нас корону не надел, приходилось самим как-то устраиваться. В частности, искать пропитание. С сервисом на дорогах было в точности так же, как в и XVIII и XX веках – то есть совсем плохо. На станциях кормили примерно так же, как в вагонах-ресторанах в советские времена, очень невкусно и запредельно дорого. Деньги, конечно, играли свою роль в жизни, но не главную, и украсть их было легче, чем заработать. Частные трактиры основные доходы получали не от качественной пищи, а от продажи спиртных напитков. Потому, прежде чем рисковать пообедать в каком-нибудь подобном заведении, приходилось по запаху определять, чем там кормят, и заходить на кухню, чтобы посмотреть, как и в каких санитарных условиях готовят там еду.
Дотерпев до очередного населенного пункта, небольшого села с красивым, возвышающимся над местностью на живописном холмике кирпичным храмом, я занялся добычей пропитания.
В этот раз нам сразу повезло. Первый же трактир, в который я зашел, оказался отменно чистым, с расторопной прислугой и пристойными ароматами. Здесь было даже красиво написанное на вощеной бумаге меню с десятком названий предлагаемых блюд. За три дня пути это была первая ресторация, где можно было утолить голод без риска отравиться. Я вернулся к карете за своими спутницами, и мы втроем направились в обеденный зал.
Гардеробщик в чистой, даже отутюженной поддевке помог женщинам раздеться и с благоговением принял мое куцее пальтецо. Тут же подскочил половой с блестящими от лампадного масла, расчесанными на прямой пробор волосами.
– Пожалуйте, ваши сиятельства, в залу-с, – предложил он, низко кланяясь, и даже помотал салфеткой по воздуху, как бы разгоняя перед гостями в воздухе пыль.
Мы прошли в зал и сели за стол, покрытый чистой скатертью.
– Что у вас, голубчик, есть вкусненького? – спросила Катя.
– Извольте выбирать-с, – ответил официант, с поклоном подавая меню. – У нас все вкусно-с, сообразно тому, кто что предпочитает.
Мы посовещались и сделали заказ. Еда оказалась хорошо приготовленной и свежей, так что наше настроение улучшилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38