Кажется, тогда я был другим человеком… Кем же я был?.. Я этого больше не знаю… Но я вижу… Я был храбрым и сильным… Вы меня мучили… Да-да, я помню… Голод, ужасный голод и жажда… И эта отвратительная галерея, где пытали стольких несчастных!..
– Наконец-то ты вспомнил!
– Не подходите!.. – завыл сумасшедший вне себя от ужаса. – Я узнал вас… Что вы хотите? Вы пришли, чтобы убить меня?.. Уходите! Я не хочу умирать!..
– На этот раз ты меня узнал. Ты прав, Пардальян: ты был сильным и храбрым, а кто ты теперь? Младенец, который всего боится. И это я сделал тебя таким. Сейчас ты меня немного понимаешь, Пардальян: в твоей голове появились проблески сознания. Но скоро для тебя снова наступит ночь. Ты станешь тем, кем был несколько минут назад: безобидным сумасшедшим.
А знаешь ли ты, кто придумал лишить тебя рассудка? Твоя старая знакомая Фауста! Да, именно ей пришла в голову эта замечательная идея.
Кстати, ты прав: я действительно пришел, чтобы тебя убить. О, только не кричи, пожалуйста!
Я не собираюсь закалывать тебя кинжалом: это слишком быстрая и легкая смерть. Ты умрешь медленно, в ночи, заживо погребенный. Ты умрешь от голода. Взгляни, Пардальян, вот твоя могила.
Видимо, пока Эспиноза говорил, он нажал на какую-то пружину, потому что в одной из стен открылся проем. Великий инквизитор взял лампу, схватил за руку дрожащего Пардальяна – к сожалению, бедолага не знал, что к нему вернулась его прежняя сила, – и потянул его к этому проему.
– Посмотри, Пардальян. Ты видишь? Здесь нет света и почти нет воздуха. Это могила, настоящая могила, в которой ты будешь медленно чахнуть от голода. Ни один человек не знает о существовании этого места, никто, кроме меня.
Знаешь, Пардальян, что еще я хочу тебе сказать? Эта могила имеет секретный выход. Естественно, о нем известно одному только мне. Так что если ты вспомнишь эти слова, когда окажешься там, твои страдания будут еще мучительнее.
Ты будешь искать этот выход, Пардальян. Это будет твоим единственным развлечением. Ты обязательно будешь его искать, потому что не хочешь умирать. Но ты его не найдешь. Только я один могу найти его. Но я сейчас уйду и никогда больше сюда не вернусь. Прежде чем уйти, я толкну тебя туда. Как только ты коснешься вон той плитки, придет в действие пружина, и железная дверь навсегда закроется за тобой.
– Не надо! – простонал окаменевший от ужаса безумец. – Не надо! Я не хочу умирать!
– Ну, конечно же, – с ужасающим спокойствием ответил Эспиноза. – И все-таки ты сейчас окажешься в могиле, и твое земное существование прекратится. Знай же, что все пытки, через которые ты прошел, придумали я и Фауста. Кстати, и пытку голодом, которую ты испытал добровольно, тоже. Это благодаря мне ты получил ту записочку.
А теперь я объясню тебе, зачем я все это сделал. У меня нет к тебе ненависти, однако люди твоей закалки, если они не с нами, представляют постоянную опасность для нашей святой матери церкви. Ты оскорбил его королевское величество. Ты угрожал ему и пытался воспрепятствовать его замыслам.
Поэтому кара для тебя должна была быть такой ужасной, чтобы такие, как ты, задрожали и отступили. Теперь ты знаешь почти все. Осталась только одна маленькая деталь.
Ты должен умереть в отчаянии, потому что все твои планы сорвались. Итак, знай, что этот документ, бумага, ради которой тебе пришлось забраться так далеко, у меня!
– Бумага!.. – пробормотал Пардальян.
– Ты не понимаешь? Нужно, чтобы ты понял. Вот, взгляни. Вот она, эта бумага. Ты видишь? Это завещание покойного короля Генриха III, согласно которому Франция переходит к моему королю. Посмотри хорошенько на эту бумагу. Благодаря ей твоя любимая Франция станет частью Испании.
Эспиноза поднес прямо к глазам безумца пергамент, который он вынул из-за пазухи. Видя, что Пардальян тупо уставился на документ, великий инквизитор пожал плечами, сложил завещание и вернул его на прежнее место. Затем Эспиноза положил руку на плечо шевалье и сказал:
– Все, что я хотел тебе сообщить, я сообщил. Теперь ты умрешь.
Он положил вторую руку на плечо шевалье и грубо подтолкнул его к зияющему отверстию, добавив:
– Вот твоя могила.
И тогда он услышал знакомый насмешливый голос, от которого волосы на его голове зашевелились, а по всему телу пробежала дрожь:
– Черт возьми! Мы умрем вместе!
И прежде чем великий инквизитор успел пошевелиться, железная рука схватила его за горло. Эспиноза выпустил плечо Пардальяна. Его рука потянулась к кинжалу, но ему не удалось им воспользоваться…
Пальцы шевалье все сильнее сжимали его глотку, так что великий инквизитор захрипел. Тогда Пардальян отпустил горло Эспинозы, обхватил его руками, приподнял и швырнул вниз.
После этого шевалье взял лампу, которую Эспиноза уронил на пол, набросил на себя плащ – тот самый плащ, с которым он никогда не расставался, – и тоже шагнул в темный проем. Прыгнув, он приземлился как раз на плитку, указанную великим инквизитором, и тут же услышал глухой шум. Он обернулся и увидел, что проема больше нет. На его месте стояла стена.
Эта темная яма действительно походила на могилу. На полу без чувств лежал Эспиноза. Да, Пардальян только что заживо похоронил себя в этой могиле. Но прежде он бросил туда своего могучего и безжалостного противника.
Глава 18
РОЛИ ПОМЕНЯЛИСЬ
Шевалье аккуратно поставил лампу на пол и положил рядом с ней свой плащ. Этот карцер очень походил на предыдущие: здесь не было ни мебели, ни окон. К тому же здесь отсутствовала дверь. Вернее, какая-то дверь, конечно, была, но вот где она находилась?
Пардальян был совершенно спокоен. Легкость, с которой он справился со своим грозным соперником, говорила о том, что к нему вернулась его прежняя сила. Причем не только сила, но и разум. Мрачное, тупое и робкое существо бесследно исчезло. Непроницаемое лицо Пардальяна выражало решимость, а в уголках рта притаилась ироническая улыбка. Так он выглядел всегда, когда в его голове созревал очередной дерзкий Замысел.
Шевалье подошел к Эспинозе, неторопливо обыскал его, нашел пергамент и внимательно прочитал завещание. Убедившись, что это оригинал, он заботливо сложил его и засунул за пазуху.
Сделав это, Пардальян взял кинжал и прицепил его к поясу. Затем он проверил, нет ли при Эспинозе другого оружия или же каких-нибудь бумаг, уселся на пол рядом с лампой и стал ждать. Пардальян улыбался.
Великий инквизитор очнулся достаточно быстро. Его глаза обежали помещение и остановились на шевалье. Не говоря ни слова, Эспиноза покачал головой.
Ни на секунду великий инквизитор не утратил своего спокойствия. Когда взгляды врагов встретились, Эспиноза не выказал ни удивления, ни страха, ни беспокойства. На его лице по-прежнему читалась уверенность в себе.
Великий инквизитор говорил себе, что еще не все потеряно. Да, снадобье монаха вернуло Пардальяну силу и ум, и узник попытался утащить кардинала с собой в могилу. Но ведь действие этого зелья кончится уже через полчаса!
Итак, главным для Эспинозы было избежать нового нападения заключенного. Нужно было выиграть время: скоро Пардальян должен вернуться в свое прежнее состояние, то есть превратиться в безобидного и боязливого ребенка.
Естественно, Эспиноза вовсе не собирался мериться с шевалье силами. Он считал, что через несколько минут ему все равно удастся одержать победу.
Как ни странно, великому инквизитору даже не приходила в голову мысль о том, что заключенный каким-то образом проник в его планы и оказался достаточно силен, умен и ловок, чтобы разыграть мрачную комедию, не забыв ни одного обстоятельства, ни одной мелочи – в том числе монаха-химика и его снадобье.
Впрочем, почему Эспиноза должен был предполагать, что на шевалье яд не подействует?
Ведь прежде его проверили на многих несчастных, которых видел Пардальян: они жили в клетке, как звери, и были не умнее их.
И если даже согласиться, что могучая сила приговоренного позволила ему бороться с действием зелья, то как же он вынес такую длительную голодовку? Как бы силен он ни был, это совершенно невозможно. Потому-то у Эспинозы не могла возникнуть мысль о разыгрываемой комедии.
Итак, великому инквизитору оставалось, как он полагал, потерпеть всего несколько минут. Если заключенный будет угрожать ему, он избавится от него одним ударом кинжала. Правда, тогда Пардальяну удастся избежать медленной смерти. Что ж, ничего страшного: он уже получил свое.
Так думал Эспиноза, внимательно наблюдая за Пардальяном, а его рука тем временем тайком искала спрятанный кинжал. Разумеется, поиски были напрасны: оружия на месте не оказалось.
От этого открытия Эспиноза похолодел, хотя выражение его лица ничуть не изменилось.
Его взгляд по-прежнему не выражал ничего, кроме уверенности. Великий инквизитор полагал, что Пардальян схватил его за горло, повинуясь внезапному порыву, некоему животному инстинкту, а вовсе не осуществляя тщательно разработанный план. Так что кинжал вполне мог просто отцепиться от пояса, и, может быть, он лежит сейчас где-то рядом. Однако же нужно его немедленно найти. И Эспиноза стал исподтишка оглядываться по сторонам.
Тогда заключенный простодушно обратился к нему:
– Не утруждайте себя поисками, эта штука у меня.
С этими словами Пардальян постучал по рукоятке кинжала и добавил, насмешливо улыбаясь:
– Благодарю вас, сударь, что вы позаботились принести мне оружие.
Эспиноза и бровью не повел. Он умел держать себя в руках и был достоин своего противника.
Вдруг в его голове молнией сверкнуло ужасное подозрение, и он положил руку на грудь, проверяя, на месте ли пергамент…
Великий инквизитор побледнел. Этот удар был еще тяжелее, чем потеря спасительного кинжала.
И тут Эспиноза начал кое о чем догадываться. Он начал понимать, что этот гениальный человек провел всех: своих сторожей, лекарей, которые обследовали его в течение многих часов, и, наконец, его самого.
Великий инквизитор бросил на своего бывшего заключенного взгляд, полный искреннего восхищения. В то же время из его груди вырвался тяжелый вздох: Эспиноза понял, что проиграл, что его замыслам пришел конец, что все то, о чем он мечтал, внезапно рухнуло.
Без всякой насмешки, напротив, даже с некоторым сочувствием, которое не могло укрыться от чуткого уха Эспинозы, Пардальян сказал:
– Бумага, которую вы ищете, у меня… как и ваш кинжал. Мне пришлось так долго ждать, пока этот бесценный документ, согласно которому моя родина должна была стать испанской провинцией, окажется у меня в руках! Но труда я приложил немного, так что мне даже совестно, что выполнить это поручение оказалось так просто.
Согласитесь, монсеньор, что вы действовали удивительно легкомысленно. Вы были слишком уверены в успехе, и это вам повредило. Чрезмерное самомнение до добра не доводит. Вы вели вашу партию блестяще, но вы переиграли, монсеньор. Признайтесь, что мы были в неравных условиях, верно? У вас на руках были все козыри. Что касается меня, то я честно вел свою игру. Не хочу вас обидеть, но боюсь, что о вас этого сказать нельзя.
Эспиноза внимательно слушал своего врага. Если бы в эту минуту их увидел посторонний, он ни о чем бы не догадался: Пардальян говорил просто и спокойно, Эспиноза серьезно внимал ему, иногда кивая головой.
– Значит, – сказал великий инквизитор, – вы сумели преодолеть действие снадобья, которым вас напоили?
Пардальян тихо рассмеялся.
– Сударь, – ответил он весело, – раз уж вы решили угостить меня этим самым снадобьем, надо было сделать так, чтобы оно не выдавало себя своим вкусом. Это же так просто.
– Однако вы ведь выпили наше сонное зелье!
– Ну, разумеется, сударь. Неужели вы думаете, что такой человек, как я, свалится от каких-то несчастных двух бутылок? Однако я уснул, мне это показалось странным, и я стал осторожнее. И тогда я заметил, что ваше снадобье чуточку изменило вкус сомюрского, а уж его-то я хорошо знаю! Поэтому я вылил содержимое подозрительной бутылки в грязную воду, оставшуюся после умывания.
– Это все потому, что из уважения к вашей силе я приказал увеличить количество яда, – серьезно сказал Эспиноза. – И все же я вынужден отдать вам должное: вы прекрасно разбираетесь в винах. Это позволило вам избежать ловушки, в которую попались другие.
Пардальян вежливо поклонился, и Эспиноза продолжил:
– Итак, с ядом мы разобрались. Но как вы догадались, что я хочу лишить вас рассудка?
– Не нужно произносить неосторожные слова, когда я рядом, – пожал плечами шевалье. – Если вы помните, Фауста уже упрекала вас за это. Кстати, ее слова тоже заставили меня насторожиться. Наконец, вам вовсе не стоило расхваливать ту клетку, в которой вы держите свои безумные жертвы. Тем более не надо было объяснять мне, что их безумие – результат действия удивительного снадобья, а также страха, нагоняемого на них их тюремщиками.
– Да, – задумчиво ответил Эспиноза, – вы правы. Я перестарался и поэтому проиграл. Я должен был помнить о вашей наблюдательности и соблюдать меру. Вы преподали мне урок; я его не забуду.
Пардальян снова поклонился и спросил, ехидно улыбаясь:
– Это все, что вы желаете узнать? Не стесняйтесь, пожалуйста… Времени у нас достаточно.
– Благодарю вас за это предложение. Меня очень удивляет одна вещь. Насколько я знаю, за последние две недели вы ели только два раза. Я не беру в расчет хлеб, который вам приносили: он был предназначен не для того, чтобы насытить вас, а чтобы усилить муки голода.
Шевалье с улыбкой ответил:
– Я мог бы сохранить в вас эту веру в мою исключительную выносливость, но, поскольку вы приложили столько стараний для того, чтобы я ослабел, то я, так и быть, открою вам правду.
И удивленному взгляду Эспинозы предстало аппетитное зрелище: внушительных размеров окорок, бутылка с водой и кое-какие фрукты. Все это Пардальян извлек из своего любимого плаща.
– Вот моя кладовая. Конечно, это нельзя сравнить с тем пиром, который мне устроили тогда мои тюремщики, однако же эти запасы очень помогли мне. Именно благодаря им вы видите меня в добром здравии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54