Вчера я как раз намеревался поесть.
– Правда?
– Ну, разумеется!
– А сегодня? – робко спросил Закария.
– Сегодня, как и вчера, я безумно хочу пить и есть… И если ваш сегодняшний стол не уступает позавчерашнему, то это просто замечательно.
– Господи Боже! – завопил обрадованный Батист. – Какое счастье!.. Идемте же быстрее, сударь.
И монахи быстро поволокли за собой узника, который, впрочем, вовсе не сопротивлялся. Когда они оказались перед великолепным столом, Закария сказал:
– Ручаюсь, что вам всего этого не съесть!
– Да, – согласился Пардальян, – здесь еды на целое войско.
И решительно сел за стол.
Как и в прошлый раз, зазвучала таинственная далекая музыка невидимого оркестра. А довольные монахи принялись ему прислуживать. Они были счастливы, что их мечта наконец-то осуществится.
Шевалье спокойно приступил к трапезе. И никто не смог бы догадаться, что происходило в это время в его душе.
Каждый раз, переходя от одного блюда к другому, он спрашивал себя:
– Не это ли меня убьет?
Вначале Пардальян долго изучал каждое кушанье, прежде чем проглотить что-нибудь, но потом он потерял терпение и принялся есть и пить без разбора, словно ему ничего не угрожало.
Из огромного количества блюд шевалье выбрал свои самые любимые. Ел он за четверых, а пил за шестерых, но не потому, что был чревоугодником. Просто сейчас это было ему необходимо. На монахов любо-дорого было посмотреть. Они прислуживали шевалье ловко и умело и чувствовали себя на верху блаженства, ведь на их долю еды тоже наверняка хватит.
Наконец Пардальян насытился. Он вернулся в свою комнату и упал в кресло.
– Уф! Я наелся… и все еще жив. Может быть, планы Эспинозы изменились: вместо быстродействующего яда он подсыпал медленный?.. Подождем и посмотрим.
Несколько часов шевалье сидел в кресле без движения. Казалось, он спал, но это было не так. Пардальян ждал и размышлял. Наконец он встал и принялся медленно прогуливаться по комнате.
– Решительно, я начинаю верить, что в еде не было никакого яда. Или Эспиноза передумал, или же все это было просто комедией, в которой я играл роль шута. Подождем еще. Время полдника уже прошло, а я до сих пор не вижу достопочтенных отцов.
Монахи так и не появились до самого вечера. Шевалье слишком плотно и поздно позавтракал, чтобы успеть проголодаться. Однако он все же захотел выяснить причину отсутствия Батиста и Закарии.
Пардальян подошел к двери и постучал. На этот раз ему ответил брат Закария.
– Достопочтенный преподобный отец, – шутливо обратился к нему шевалье, – почему мне не дают ни обеда, ни ужина?.. Почему нет больше этих великолепных пиров? Черт возьми! Я уже начал привыкать к ним.
– Увы, брат мой! Конец изумительным пирам, – грустно ответил монах. – Увы!
– Что? – воскликнул шевалье. – Объясните, в чем дело? Что, я вас больше не интересую?
– Нет, брат мой, – честно ответил монах. – Не знаю уж, что вы натворили, но вас приказано лишить пищи. А так как мы с братом Батистой имели право на остатки ваших обильных обедов, о которых мы жалеем больше вас, поверьте, получается, что нас тоже наказали.
– Понимаю, – сочувственно ответил Пардальян. – Значит, сегодня вы доели то, что осталось от моего завтрака?
– Ну конечно!.. Он был такой вкусный… Ах! Почему вы так долго упорствовали! Из-за этого мы лишились таких лакомств! Ведь ваш завтрак разделили между всеми братьями.
– Почему же? Это несправедливо, – сказал шевалье, которому, казалось, было чрезвычайно жаль монаха.
– Монсеньор Эспиноза велел всячески угождать вам. Он наказал нас за то, что вы постоянно отказывались от пищи.
– Так вот почему вы так настойчиво предлагали мне поесть!
– Разумеется! Потому что остатки были бы нашими!
– Почему же тогда вы мне об этом не сказали? Я вовсе не такой уж бессердечный. Если бы вы признались, я бы позволил себя уговорить, чтобы сделать вам приятное.
– Увы! Нам запретили упоминать об этом.
– А почему вы отказывались попробовать еду? Я же много раз предлагал вам!
– Это нам тоже запретили. Если бы мы попробовали, нас лишили бы остального… не считая обещанного сурового наказания.
– Понятно, – сказал Пардальян и пошел спать.
Теперь, когда он все вытянул из монаха, ему было больше не о чем с ним разговаривать.
Окошко закрылось, и шевалье беззвучно рассмеялся. Он прошептал:
– Ничего не скажешь, хорошо сыграно! Меня провели как последнего дурака! Ведь я давно знаю Эспинозу, но до сих пор не могу привыкнуть к его манерам. Что ж, этот урок пойдет мне на пользу.
Глава 16
ДВИЖУЩИЙСЯ ПОЛ
На следующий день Пардальян проснулся в привычное для себя время. Он придвинул кресло к окну и сел в него. Высокая спинка кресла полностью скрывала шевалье от любопытного взгляда.
Он провел в неподвижности несколько часов. Время от времени Пардальян лукаво улыбался чему-то. Он знал, что приговорен к посту, но не знал, на какое время. Во всяком случае шевалье был уверен, что сторожа не войдут в его комнату. Он не ошибся. Прошло утро. Никто не появился. Наступил час дня. Пардальян с трудом встал и направился к сундуку, откуда вытащил маленький сверток. Он спрятал его в карман камзола и медленно, потому что чувствовал себя очень слабым, вернулся к своему креслу.
Мы не можем точно сказать, что он там делал. Во всяком случае шевалье что-то жевал. Может быть, он придумал способ обмануть голод.
Прошло три дня. За все это время Пардальян не съел ни куска хлеба, не выпил ни глотка воды. Он очень ослабел и едва мог ходить.
По-прежнему большую часть дня шевалье просиживал в кресле у окна. За тринадцать дней, проведенных в этом монастыре, он стал неузнаваем. Пардальян оброс бородой, черты его лица заострились, глаза лихорадочно блестели. Теперь он был лишь только тенью прежнего Пардальяна.
Утром четвертого дня в комнату вошли сторожа. Они принесли темный хлеб и кувшин с водой, посоветовав шевалье бережно обращаться с этой скудной едой, так как в следующий раз ему принесут поесть только через два дня.
Казалось, Пардальян с трудом разбирал обращенные к нему слова. Однако он все же понял монахов: спустя два часа хлеб был съеден только наполовину, а в кувшине оставалось еще довольно много воды. Через некоторое время снова явились его сторожа и попросили шевалье идти за ними.
Видимо, еда все-таки помогла Пардальяну, потому что встал он легко. Однако Батиста и Закарию удивило, что шевалье, казалось, ничего не понимал.
Тогда монахи взяли его под руки и повели. Они пересекли несколько коридоров и спустились на два этажа. Открылась какая-то дверь. Пардальяна, который и не пытался сопротивляться, втолкнули внутрь. Стражники поставили на пол остатки хлеба и воды, захваченные ими из комнаты шевалье, и, не сказав ни слова, вышли. Батист сразу же направился к настоятелю.
– Ну? – спросил тот.
– Сделано! – ответил монах.
– Все прошло хорошо?
– Да, преподобный отче. Не знаю, может, это из-за длительного голодания, но, кажется, он немного не в себе. Теперь это уже не тот лихой рубака, что прежде!
– Уверены ли вы в том, что говорите? Учтите, брат мой, это крайне важно.
– Уверяю вас преподобный отче: если он проведет еще несколько дней так же, как сейчас, он совершенно потеряет рассудок… если только прежде не умрет от истощения.
– Мы подошлем к нему отца-лекаря для проверки его здоровья… только надо, чтобы он не догадался. Вы, конечно, подсунули ему тогда ту бутылку сомюрского? Он пил из нее?
– Не оставил ни капли. И я, и брат Закария это хорошо видели.
Приор зловеще улыбнулся.
– Если это так, то ему действительно должно быть сейчас плохо. Но на всякий случай я все-таки пошлю лекаря. Ступайте, брат мой, вы свободны. Вы блестяще выполнили поручение. Монсеньор будет доволен вами. Идите же.
Батист низко поклонился и вышел. Он был чрезвычайно польщен.
Келья, в которую отвели Пардальяна, представляла собой квадрат: шагов десять в длину и в ширину. В ней царила глубокая тьма. Здесь не было ни стула, ни даже охапки соломы. Обессиленный, шевалье присел на корточки, прислонившись к стене.
Так он провел некоторое время – часы, а может быть, минуты. Пардальян не мог этого определить, так как потерял сознание. Скорее всего, времени прошло довольно много, потому что он проголодался. Шевалье доел свою корку хлеба, а воды оставил на самом донышке.
Теперь его стала мучить еще и жара. Воздух в келье постепенно становился раскаленным. Пардальяну казалось, что над его головой пылает громадный костер. Дышать становилось все труднее. Пот лился с него градом. Казалось, темнота сгущалась. Если бы кувшин не стоял совсем рядом с Пардальяном, он потерял бы его.
Вдруг шевалье ослепил поток света, и одновременно Пардальян почувствовал приятную прохладу. Потолка больше не было. Жара отступала. Узник облегченно вздохнул. Но муки его на этом не закончились. Освежающая прохлада быстро сменилась ледяным холодом. Шевалье била дрожь. Как только он пытался поднять голову, его слепили какие-то яркие лучи. К тому же карцер постепенно наполнялся ужасным зловонием.
Шевалье бредил. Он хрипел и стонал, катаясь по полу. Эта пытка длилась несколько часов.
Внезапно свет стал более мягким. Затем в карцере словно подул ветер, и воздух сделался чище.
Пардальяну стало немного лучше. Бред прекратился. Некоторое время шевалье чувствовал себя словно в раю: ничто больше его не мучило. Он начал приходить в себя.
Отметим, что все это время, даже когда стояла страшная жара, Пардальян оставался в своем плаще. Шевалье надел этот плащ в тот знаменательный день, когда монахи потчевали его роскошным обедом, и с тех самых пор не снимал ни днем, ни ночью.
Разумеется, братья Батист и Закария обратили внимание на странное поведение их подопечного, но не придали этому значения. Как явствует из доклада Батиста настоятелю, они считали своего узника наполовину сумасшедшим. Поэтому такую привязанность шевалье к этому предмету туалета монахи сочли еще одним доказательством его безумия и не сообщили о ней.
Итак, вернемся к Пардальяну. Очнувшись, он медленно встал, снял плащ и бережно сложил его. Затем шевалье сел на пол – ведь стульев в карцере не было – и осмотрелся по сторонам. Неподалеку от него находились краюха хлеба и посудина с водой.
Выходит, его пытка длилась день или даже два, раз ему снова принесли пищу. Пардальян взял зачерствевший хлеб и принялся жадно есть. Через несколько минут от еды почти ничего не осталось.
Эта скудная трапеза немного приободрила шевалье. К нему возвращалась способность здраво рассуждать. Пардальян устроился поудобнее и стал внимательно разглядывать свой карцер.
В этот момент слева от него послышался глухой шум. Шевалье повернул голову и увидел, что от стены отделилось лезвие шириной в ладонь и длиной фута в два, очень похожее на косу. Оно пронеслось по карцеру и замерло рядом с остолбеневшим узником. Еще немного, и Пардальяну пришел бы конец.
Прежний Пардальян, Пардальян с железными нервами, и глазом бы не моргнул при виде этой опасности. Он слегка удивился бы – только и всего. Увы! Этого Пардальяна больше не существовало. Две недели чудовищных пыток и подмешанное ему адское зелье не прошли для шевалье даром. Хотя Пардальян еще не был сумасшедшим, он находился на той опасной черте, которая отделяла душевное здоровье от безумия.
Итак, коса пронеслась рядом с шевалье, чудом не разрезав его пополам. Пардальян дико закричал. Тут же свистящий отвратительный звук донесся с противоположной стороны помещения. Несчастный упал на пол и завыл. Второе лезвие промчалось, едва не задев шевалье.
Глаза Пардальяна вылезли из орбит. Он сидел, не смея шелохнуться, и ему казалось, что эти громадные ножницы вот-вот начнут кромсать его. Вдруг сверху обрушилась третья коса и застыла над самой головой шевалье.
Почему она остановилась и не разрубила его? Наш старый знакомый Пардальян обязательно спросил бы себя об этом. Вместо этого узник завыл еще громче прежнего. Он резко дернулся и распорол свой камзол об одно из лезвий. Шевалье еще повезло, что сам он остался цел.
Не переставая выть, Пардальян пополз прочь от этих дьявольских железок. Оказавшись в углу карцера, он замер и как зачарованный уставился на лезвия.
Внезапно косы вновь пришли в движение – словно какой-то великан щелкал ножницами, причем делал это все быстрее и быстрее. Когда два лезвия расходились, сверху обрушивалось третье.
Чем быстрее они двигались, тем более невыносимый шум производили. Казалось, целая армия барабанщиков бьет в свои барабаны.
Но это был еще не конец. Вскоре появились еще три косы и принялись со свистом рассекать воздух. А затем еще, еще и еще…
Пардальян не видел ничего, кроме ослепительно сверкающей стали. Ему нельзя было сдвинуться с места: эта мясорубка живо превратила бы его в фарш. Шевалье прижался к стене и хрипло стонал, не в силах отвести взгляд от ужасного зрелища.
Вдруг Пардальян почувствовал, как задрожал под ним пол. Сначала он подумал, что это ему показалось. Наверное, успокаивал себя шевалье, сотрясение пола вызвано движением лезвий.
Но действительность обманула его предположения. Сомнений больше быть не могло: пол медленно кренился в сторону мясорубки.
Тем временем там появилось еще несколько лезвий. До этого адская машина состояла из пяти групп по три лезвия, а теперь в каждой группе добавилось еще и четвертое. Таким образом, получилось пять сверкающих металлом ромбов.
Последняя коса, в отличие от своих предшественниц, пока оставалась неподвижной. Казалось, она чего-то ждет. А пол все наклонялся и наклонялся.
Тут Пардальян заметил то, что не замечал раньше: пол в карцере был стальной, совершенно гладкий и очень скользкий. Зацепиться было не за что. Шевалье чувствовал, как медленно, но верно соскальзывает вниз. Он понял, что участь его решена.
И тут Пардальян перешагнул роковую черту, о которой мы говорили прежде. Тщательно обдуманные пытки, которыми долго и с дьявольским искусством терзали шевалье, все-таки сломили его.
Фауста и Эспиноза добились своей цели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54