– Я тебя обожаю, – сказала Стэси, – ты мой самый лучший в мире друг.
Саймон уже закончил разговор с Халцедони. Его жена была занята, и он положил руку мне на плечо.
– Она тебе не в тягость? – спросил он, пренебрегая даже именем Стэси.
– Сейчас?
В то время, что ты с ней проводишь. Я и рассчитывать на такое не мог.
Мы хорошо ладим.
– Я знал, что ты повлияешь как надо.
– Думаю, Мишель с этим согласится, – сказал я, когда они с Анастасией к нам присоединились.
_ Я даже заметила, что из-за этого Джонатон снова пишет. – Она сжала мою руку.
– Честно? – спросила Анастасия. – Но он же никогда…
– …не должен больше написать ни слова, – вмешался Саймон. – Это условие «Пожизненного предложения», Джонатон. Моя репутация…
– …к делу не относится, Саймон. Я так рада, что…
– Но тут правда нечему радоваться, – заверил я всех. – Я ничего не пишу. Это просто безобидные заметки, даже не мои. Я покончил со своими…
– Не твои? – удивилась Мишель. – Как ты можешь писать не свое? Чьи же они тогда? – Она посмотрела на меня, потом на Анастасию, словно у той мог быть ответ. Анастасия пожала плечами, но ее румянец выдал, что она кое-что знает о чужой работе. – Твои заметки, Стэси? Джонатон пишет за тебя?
– Исследование, – сказала она, в смущении выдавая единственную правду, которая была совершенно неуместна, но могла прикрыть нас обоих.
– У нее есть вопросы, – объяснил я, не зная, как истолковать ее внезапный румянец, но понимая, что сейчас нужен Анастасии не меньше, чем она мне. – Вопросы относительно Талмуда, на которые я могу ответить лучше, чем она.
– Почему тебя интересует иудаизм? – спросил ее Саймон. – Тебе мало быть писателем? Теперь ты еще и еврейка?
Она так очевидно и сильно вспыхнула в ответ, что я сказал якобы от ее лица:
– Это для новой книги, для ее персонажей.
– Чтобы понять твое прошлое, – вдруг выдала она.
– Откуда мне было знать? – сказал он, крепко обнимая жену. Улыбнулся ей, сжимая объятие. – Она никогда не говорит мне о новом романе, будто ничего и в помине нет. Как мне было понять, что речь обо мне? И как роман, хорош?
– Анастасия может справиться с чем угодно, – сказал я.
– По крайней мере, вместе с Джонатоном, – уточнила Мишель.
Саймон уставился на нее.
– Нам пора идти, – сказал он, – пойдем, Анастасия. Ее рука скользнула по моей.
– Пока, – сказала она нам и последовала за мужем домой.
Пока Саймон раздевался, Стэси забралась в постель прямо в костюме.
– Так нельзя, Анастасия, – сказал он. – Ты будешь помятая.
Тогда она встала и пошла в ванную. Там она не столько освободилась от одежды, сколько позволила ей упасть со своего скелета. В обхвате она была уже не больше готического шпиля. Все висело на этих узеньких плечах, незаметно подколотое английскими булавками. Обнаженная, она заглянула в зеркало и увидела себя маленькой девочкой. Она подросла, это верно, но, встав на весы, обнаружила, что почти сравнялась с собой в детстве: по весу она почти вдвое уменьшила возраст. Она достала из корзины большую фланелевую рубашку. Как и рабочая одежда ее отца во времена жизни дома, эта рубашка полностью скрывала ее, принимая в свои теплые объятья даже ее озябшие пальцы. Она отперла замок на двери ванной. Муж был уже в постели.
Он не спал.
– Иди сюда, – сказал он. Она взяла сигарету и спички с комода. – Нет, оставь их. – Она подошла туда, где он лежал. Наблюдала за ним и ждала. Он потянулся к ней. Притянул к себе в кровать. Но когда он целовал ее, она лишь смотрела на него через очки. Он снял их. Навалился на нее сверху, как был, в пижаме. Попытался стащить с нее Рубашку.
– Пожалуйста, – попросила она, отцепляя его ладони от своего тела. Он направил ее руки к своей промежности. Она нащупала член в разрезе пижамы – слишком вялый, чтобы пробиться через просторную одежду. – Что ты собираешься с этим делать? – спросила она, сжав его, яички и прочее и засунув обратно в пижаму. Потянулась через него, чтобы выключить свет.
В темноте он приподнялся ей навстречу. Ее холодной рукой достал свой пенис из пижамы и, снова взобравшись на нее, засунул ей между ног.
– Мой собственный писатель, – прошептал он. И начал раскачиваться на ней, совершенно невпопад, с закрытыми глазами и гримасой, которую выучился надевать, чтобы демонстрировать удовольствие, столь же чуждое ему, как ей – писательство. Он стиснул ее худое тело. Часто и тяжело задышал, примерно так, как дышат мужчины в приближении кульминации. Предполагалось, что она должна делать то же самое, хотя бы для того, чтобы симулировать оргазм в унисон. Но что-то ее удерживало. Она не отрываясь смотрела в потолок, лишь бы не видеть мужниного спектакля. Она не шевелилась, даже не дышала. Он неуклюже бился на ней, как рыба, вытащенная из воды, которой жена, признаться, нужна была как зонтик.
– Ты скоро кончишь? – уточнил он.
– Я… я уже, – ответила она.
Он остановился на середине толчка. Откатился на свою сторону кровати.
– Хорошо, – сказал он. – Почему ты сразу не сказала?
– Не хотела останавливать тебя, дорогой, – ответила она. – Тебе, похоже, так нравилось.
– Не надо стервозничать.
– Я всего лишь хочу того, что нравится тебе.
– Этот педик Халцедони Боулз отвесил тебе пару комплиментов, и теперь ты уже слишком хороша для меня?
– Я твоя покорная жена. Я сделаю все…
– Например, поставишь меня в идиотское положение на людях? Мы повесили вас в ванной?
– Не я повесила туда этот постер.
– Эстамп, Анастасия. Иногда мне кажется, тебе вообще плевать на все, что меня интересует.
– Ты ничего мне не рассказываешь. Тебя вечно нет дома. У тебя есть Жанель.
– Сегодня вечером я был с тобой. Жанель хотела пойти. Я сказал «нет».
– Естественно. Всем так хочется встретиться с неуловимой Анастасией Лоуренс.
– Вот уж не думал, что ты так рано станешь такой тщеславной.
– С твоим примером перед глазами это совсем не трудно.
Он ударил ее, отдернул руку.
– Прости меня, пожалуйста, – сказал он.
– Все в порядке. Если твой дряблый хер не способен…
Он ударил ее снова. Не извинился. Она встала с кровати, забирая с собой стеганое одеяло.
– Куда ты? – спросил он.
– Туда, где смогу уснуть без изнасилования и побоев.
– Ты моя жена, – возмутился он, когда она стащила покрывало. – Это покрывало не твое. Вся эта квартира – моя собственность, и на моей территории ты будешь поступать, как я скажу. Я заберу у тебя кабинет. У тебя ничего не останется.
– Мне ничего не нужно, – ответила она. – И если бы у меня ничего не было, я бы не оказалась в таком… таком положении.
Если Саймон и ответил что-то, она не слышала. Она уже закрылась в своем кабинете.
XV
НА следующий день она выглядела невыспавшейся, но ее мрачный вид меня тогда не очень встревожил. Прежде всего, несчастье было ей к липу: ничто не придавало ее осанке больше привлекательности, чем страдание, а фигуре больше соблазнительности, чем насилие. К тому же она изо всех сил постаралась это скрыть: не хотела, чтобы кто-нибудь из нас думал о предстоящей неделе, когда она окажется в Нью-Йорке с Саймоном, а я останусь один с Мишель. Она устроила шоу. Сейчас я понимаю, что это делалось как ради меня, так и ради нее самой, чтобы отвлечься от ужасной и вполне реальной перспективы удостоиться за свое преступление высшей награды в американской литературе – приза, который не получил сам Хемингуэй. Но в тот момент у меня не было ни данных, ни желания понять, что мысли ее – не просто опустошение перед нашей временной разлукой.
Она читала мне. Мы вместе сидели на диване, и она читала вслух куски из дневников Саймона, которые нашла недавно в потайном отделении аккурат у себя над головой – под его столом, где она любила сидеть, когда была одна. Раньше она не зачитывала мне эти дневники, да и сама едва их пролистала – такими невыносимо скучными они были в целом. (Он заносил туда каждый день своей жизни, как будто заполнял счета, словно интроспекция сводится к точному учету.) Подозреваю, она начала читать, желая выяснить, что происходило между мужем и Жанель. Она обнаружила, что Жанель в дневниках фигурирует только в связи с деловыми операциями – вполне справедливо, только вот сама Стэси едва упоминалась, да и то исключительно как автор «Как пали сильные», работающий над новым романом, выручку от продаж которого Саймон уже пытался прикинуть. Из фрагментов, которые она мне читала, следовало, что она играла в сознании Саймона ту же роль, что и в сводках новостей, только по телевидению это было не так поверхностно: «А. следует быть сдержаннее и сильнее подводить глаза перед выходом в люди… Метрдотель снова флиртовал с А. Найти новый любимый ресторан. Где едят ведущ. амер. писатели?… А. – подписать 300 книг для второстепенных клиентов к пн…Напомнить А., как себя ведут знаменитые писатели (напр. Плат и Секстон , а не Гертруда Стайн)… Получ. оконч. пл-ж по «Как пали сильные». $42 000 перечисл. в галерею подрядчику + $ 8 000 на мелкие расходы… Написала ли А. речь для получения Амер. кн. пр.? Обсудить с Джонатоном как м/ скорее».
Но никто из нас не хотел это обсуждать, и я спросил Анастасию, на кого она хотела бы походить, на Плат или на Секстой.
– Самоубийство посредством газовой плиты или…
– Не издевайся, Джонатон. Он мне добра желает.
– Он желает продать твою душу. Он только еще не подсчитал, выгадает он больше, продав ее с молотка за наивысшую цену или сдавая по частям в аренду.
– Какая мелодрама. Люди могут подумать, что ты в меня влюблен.
– А Саймон?
– Это не твое дело.
– Ты только что читала мне его личные…
– Разумеется, он меня любит, просто по-своему. Иногда ты не очень-то ко мне добр.
– Я бы мог, если б ты мне позволила.
– Я вижу тебя каждый день. Я вижусь с тобой больше чем с кем бы то ни было за всю жизнь.
– И тем не менее это ни к чему не приводит.
– А к чему бы ты хотел это привести? – спросила она. Я потянулся к ее телу. Она встала. – Лучше, пожалуй, не отвечай. По-моему, нам обоим нужно ценить то, что у нас есть.
– То есть Саймона? Мишель?
– Я имею в виду наши дни вместе. – Она села за стол. – К чему нам этим рисковать?
– Ты уезжаешь с Саймоном в Нью-Йорк.
– Меньше чем на неделю. А пока меня не будет, – она улыбнулась, – можешь смотреть меня по телевизору.
– Возможно, этого хватило бы твоему мужу, но в моем случае…
– Почему ты сегодня так хочешь сделать нас несчастными?
– Потому что я уже несчастен. И потому что ты – нет.
– Откуда ты знаешь, Джонатон?
– Потому что я знаю тебя.
– И ты знаешь все о моем новом романе. Моем еврейском романе.
– Ты о чем?
– Может, это вовсе не для моей книги, все, о чем я тебя спрашивала. Может, на самом деле это для меня.
– Что? Саймон заставил тебя поменять веру? Ты еврейка и теперь раскаиваешься?
– Ты знаешь меня не больше, чем Саймон.
– Ты перешла в иудаизм и Саймон об этом не знает? Если это ради твоего романа…
– Это не ради никакого моего романа. Все вы одинаковые. Даже в университете все, как везде. Тони Сьенна принимает участие в судьбе одной из своих студенток… – Она содрогнулась и закурила. – Выхода нет.
– Возможно, Анастасия, если ты кого-нибудь подпустишь ближе…
– Куда? К себе в трусы?
– Может, это к чему-нибудь приведет.
– Я замужняя женщина.
– Видимо, это не помогает.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.
– По крайней мере, я знаю, что не собираюсь и дальше разговаривать. – Я встал.
– И что собираешься делать? Оставишь меня?
Естественно, я мог ответить только «да», и хотя предпочел бы сказать что-нибудь другое, именно так я и ответил. В одиннадцать утра за день до отъезда я бросил ее одну, оставшись наедине со своим ожиданием. Во вражде история наша больше не принадлежала ни одному из нас, ни даже обоим вместе, а лишь – как это бывает с «колыбелью для кошки» и с настоящей любовью – натяжению в игре между нами.
Выйдя на улицу, я вообразил, что оставил ее умирать. На самом деле оставил я только свое пальто наверху, у нее в квартире.
Днем Мишель позвонила мне на мобильный. Анастасия, видимо, сообразила, что он звенит в кармане забытого пальто.
– Алло? – сказала она.
Стэси?
Мишель?
Джонатон там?
Нет.
Нет?
Нет.
Но…
С какой стати ему быть здесь? Я что ему, сторож? Он твой жених.
Но я звоню…
…так, будто у меня с ним роман. Ты ошиблась номером. И замужняя женщина. Попробуй звякнуть Кики Макдоналд. Может, твой жених у нее.
Она повесила трубку. Мишель перезвонила. Ответа не было.
Вскоре я позвонил Мишель – хотел узнать, когда она будет дома. Не найдя чем заняться, я решил устроить романтический ужин.
С какой бы это стати? Продолжай себе развлекаться с Кики, пока не надоест.
Но я у тебя дома.
Ты привел эту шлюху домой? А я-то думала, что она может позволить себе хотя бы номер в отеле.
Я один.
Стэси говорит совсем другое.
Ее здесь тоже нет.
Мне похуй, кто там с тобой есть. Ты у меня дома, и я хочу, чтобы ты оттуда убрался.
Ты хочешь, чтобы я ушел?
Да.
Она повесила трубку. Я не перезвонил.
XVI
Они отбыли в Нью-Йорк. Анастасия отказалась от еды, которую подавали в первом классе, и Саймон позволил хорошенькой блондинке-стюардессе наливать жене только шампанское.
– Мы празднуем, – объяснил он, хотя выбор спиртного был лишь средством держать жену в сознании.
– Не хочу я ничего праздновать. – Она попросила стюардессу сделать «Бакенбарды Сатаны». – Закрученные, пожалуйста.
– Ты суеверна, – заметил он. – Понимаю. Многие великие писатели суеверны.
– Я просто хочу пить.
– Еще шампанского, – попросил он стюардессу, потом напомнил жене, как ей подобает себя вести.
– Да пошел ты.
Она протиснулась за стюардессой и заняла пустое кресло в эконом-классе.
Саймон попытался вернуть ее силой. Дернул ее за руки. Но сиденья в эконом-классе так узки, что ему удалось лишь растянуть ей запястье.
– В чем проблема? – спросил проходящий мимо стюард, словно дело было лишь во временном недопонимании, а не в фундаментальных противоречиях.
Саймон повернулся к нему в проходе:
– Моя жена по ошибке заняла чужое место.
– Она не должна тут сидеть?
– Ее место не в эконом-классе. – Он показал стюарду билет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42