Но она со всеми была едва знакома – такова печальная правда, и даже те, кого она знала, понятия не имели, как ее воспринимать. Люди не заглядывали к Анастасии в гости, ибо такая мысль просто не приходила им в голову. Она была как персонажи из телевизора: вы можете холить и лелеять их больше собственных домочадцев, но, выключив питание ящика, не переживаете, что кого-то заткнули. Позже у людей появятся причины избегать Стэси из опасения, что она разрушит их представление о ней, но, думаю, в тот период ее читатели, помимо смутного осознания, что она ежедневно часами трудится над новым шедевром, даже вообразить не могли, что над ней властны законы времени и пространства. Вообще-то сомневаюсь, что даже Саймон допускал тогда ее земное бытие.
XII
Я достаточно уверенно описываю эту часть истории Анастасии, потому что в то время оказался, как это часто со мной случается, практически всеобщим доверенным лицом. Я об этом не просил; сомневаюсь, что попал бы – совершенно незаслуженно – в такое привилегированное положение, выкажи я хоть малейший интерес. Я не такой уж привлекательный слушатель, мне не хватает сочувствующего вида Мишель. Но, быть может, именно из-за этого я кажусь нейтральным. Невидимым. Я был в известном смысле противоположностью Анастасии, воплощением анонимности.
Так случилось, что Саймон пригласил меня на ланч в тот день, когда Мишель навещала Анастасию. Думаю, он не знал об их планах. Он просто позвонил мне в начале первого – видимо, клиент в последнюю минуту отменил встречу и Саймону не хотелось упускать заказанные места – и спросил, есть ли у меня какие-то планы на ланч. Когда я сказал, что свободен, это скорее застало его врасплох, чем порадовало, хотя вряд ли он думал, что я занят. Очевидно, он позвонил мне, не задумываясь о последствиях. Чувствуя, что эти последствия могут заставить его задуматься.
Я хочу обсудить с тобой детали «Посмертного предложения», – сказал он в качестве предисловия, пожимая мне Руку. Брак не изменил Саймона. Он не набрал положенных Десяти фунтов и не носил кольца. Безукоризненный в черном На черном, Саймон каким-то образом существовал вне времени, лишь старя всех вокруг.
Несмотря на мой старый твидовый костюм с заплатами на локтях и потертыми манжетами, метрдотель усадил нас у окна кафе. Мы не сочетались друг с другом, но Саймон за столько лет к этому привык. Саймон был самым модным из всех, кого знал. Он не скрывал ни этого, ни того, что пребывание рядом с другими людьми было с его стороны эстетическим компромиссом. Возможно, ему нравился мой стиль, ибо рядом со мной в его внушительности мог бы убедиться даже бегущий сломя голову идиот.
Официантка, которая принесла нам меню, почти узнала Саймона.
– Я вас знаю, – сказала она. – Я точно вас где-то раньше видела. – И отправилась за картой вин.
– Мне все время это говорят, – признался он после ее ухода. – Хорошенькие девушки, которые обслуживают светские рауты, думают, что кто-нибудь вроде меня на них женится.
Она вернулась к нашему столику.
– Теперь я вспомнила, – сказала она. – Вы муж Анастасии Лоуренс.
– Вы знакомы?…
– Видела вас с ней по телевизору. – Она улыбнулась ему. – Позвольте предложить вам наш фирменный ланч? У нас прекрасный нисуаз…
– Спасибо, – ответил Саймон. – Мы позовем вас, если нас что-то заинтересует.
– Напитки?
– Минеральную воду «Пеллегрино», – заказал он. – У нас встреча. – Он повернулся ко мне. – «Посмертное предложение», – с нажимом сказал он.
– Ни малейшего представления, – признался я. – Чего ты от меня хочешь?
– «Посмертного предложения», само собой. Айвен Тул не собирается расставаться со своей наивысшей заявленной пеной на «Пожизненное предложение», но Кики Макдоналд до сих пор желает что-нибудь заполучить. Помнишь Кики?
– Помню.
– Она тебя любит. Только о тебе и говорит. На самом деле может, я ей уже и продал твое «Посмертное предложение». То есть я сказал ей, что приму ее преимущественную заявку, если она купит его заранее и не глядя.
– Ты же понимаешь, что я не художник, Саймон.
– Ты выставляешься в «Пигмалионе».
– Я перевоспитанный писатель.
– Хорошо, что ты об этом заговорил. Меня беспокоит Анастасия.
Вернулась официантка с нашей водой.
– Я еще не читала «Как пали сильные», но как раз собираюсь, раз уж встретила мужа автора. Это настоящая честь, мистер Лоуренс. А теперь вы позволите предложить вам наши фирменные блюда?
– Два салата нисуаз, – сказал он. – И моя фамилия – Стикли.
– Нет, Лоуренс, – заявила она, забирая меню. – Меня не проведешь. – Она кивнула и ушла.
– Вряд ли Кики…
– Не волнуйся об этом, – сказал Саймон. – Я говорил об Анастасии.
– А.
– Я не уверен, что она работает в полную силу.
– Написать роман – не быстрое дело.
– Я вообще не видел, чтобы она писала.
Это обнадеживает. Не писать так же важно, как и писать.
– Сомневаюсь, что ее издатель будет с этим согласен. Существуют определенные сроки.
– Вот поэтому Фредди редактор, а не писатель. Но обычно он дает своим авторам время. Если Анастасия попросит об отсрочке, он наверняка…
– Я не хочу затягивать это навечно.
– Почему?
– Не считаю, что это ей полезно. Она становится эксцентричной.
– Эксцентричной?
– Не одевается. Носит какую-то рвань. Думаю, дело в давлении.
– Но если Фредди отодвинет срок…
– Дело не во Фредди. Дело в читателях. Они хотят новую книгу. Есть такие, кто не верит, что она сможет это повторить. Не хочу, чтобы люди называли мою жену мошенницей.
– Ральфа Эллисона мошенником никто не называл, а за всю жизнь он закончил только один роман.
– Тогда еще не было ток-шоу, Джонатон. Кончай тупить. Мы говорим о женщине, на которой я женат.
– Я пытаюсь помочь.
– А Ральфа Эллисона при этом больше никто не читает. Он почти невидимка.
– Мой первый роман прочитала уйма народу. Второй это успешным не сделало. Фредди не сознается, но он считает, что лучше бы я вообще второй роман не писал.
– Но у тебя нет интриги. После одного такого романа второй людям не нужен. Если бы в твоей жизни что-то случилось…
– В жизни Анастасии что-то случилось?
– Я только что возил ее в Италию.
– Хочешь, чтобы она написала путеводитель?
– Люди верят, что она способна на великие дела. Я не хочу их разочаровывать. – Он увидел, что официантка несет салаты. – Можно вас спросить? – обратился он к ней. – Вы разочаруетесь, если моя жена никогда больше ничего не напишет?
– У нее контракт на миллион долларов.
– Откуда вы знаете?
– Из телевизора. – Она поставила тарелки на стол. – Откуда еще?
– А, нуда.
– Хотите честно?
– Да.
– Я рассчитываю на вашу жену. В наше время такие, как она, очень нужны.
– Спасибо. – Он повернулся ко мне: – Теперь понятно?
– Она даже не читала «Как пали сильные».
– Вот именно. Только вообрази чувства того, кто читал.
– И все же ты не сможешь заставить ее писать, Саймон. Так не получится.
– Я знаю. Но ты, Джонатон, можешь ей помочь.
– Если «Как пали сильные» хоть о чем-то говорит, она намного способнее меня.
– Я не к тому, что ты должен учить ее грамматике. Ты можешь быть ей другом.
– Она мне нравится, Саймон. Очень нравится.
– Отлично. Так, значит, ты для меня будешь раз-другой в неделю проверять, как она там?
– Ты сказал, что хочешь, чтобы я был ее другом. Ты не сказал, что хочешь, чтобы я был твоим шпионом.
– Это в итоге одно и то же. Для ее же блага. Она не доверяет Жанель, а я не доверяю Мишель. Когда вы с ней поженитесь?
Не знаю. – Я потыкал рыбу на тарелке. Саймон свою просто игнорировал. – Как ты мне предлагаешь начать проверять Анастасию?
– Просто появись там. Она всегда дома.
– Ей это не покажется странным?
– Кто она такая, чтобы судить? Она тобой восхищается. Говорит о тебе, думает, что ты способен ее понять. Не знаю почему.
– Я не могу появиться просто так. – Я покраснел. – Я не знаю, что сказать.
– Я же тебя не на свидание посылаю. Просто хочу, чтобы ты поговорил с ней, увидел, что у нее все в порядке. Узнал, о чем она пишет, и убедился, что это хорошо. Ей нужна мотивация. Я купил ей всяких офисных штук, а она, по-моему, их до сих пор не распаковала. Я одолжил ей свой кабинет, а она только и делает, что читает. Повсюду разбрасывает книги, как избалованный ребенок. – Он отпил «Пеллегрино». – Вот что ты сделаешь, – сказал он. Достал из портфеля и передал мне книгу. – Отнесешь ей это.
– Зачем мне… история катания на лыжах в Швейцарии?
– Она просила меня забрать ее из библиотеки. Попозже зайдешь и скажешь, что я попросил тебя закинуть ей книгу по дороге в… куда ты там ходишь, когда не сидишь дома. А потом останешься и выпьешь чаю. Я покупаю ей лапсанг сушонг. – Он поставил портфель. – Ты справишься, Джонатон. Я наблюдал вас вместе. Вы оба с одной планеты свалились.
– Может, мне сначала позвонить?
– Она дома. Никогда не выходит из квартиры. И к тому же редко отвечает на звонки, если, конечно, звоню не я.
– Позвони тогда сам.
– Тогда не будет элемента неожиданности. Не хочу, чтоб она подумала, будто ею манипулируют.
– Ею не манипулируют.
– Верно. Не манипулируют. – Помощник официанта унес наши тарелки с нетронутой рыбой, вполне пригодной для подачи следующим клиентам. – Просто веди себя как обычно. Наверняка даже ты знаешь, как это делается.
Дверь в подъезд Саймона была подперта и оставлена открытой, чтобы упростить доставку антикварных стенных панелей для реконструкции третьего этажа. Я вызвал лифт, обитый войлоком для защиты дубовых панелей от грубых манер плотников и электриков, и поехал на двадцать первый этаж. Он был предпоследним, как и все остальное в жизни Саймона, не считая Анастасии (у него действительно был пунктик всегда обладать «номером два» – будь то этаж в здании, модель машины или класс бриллианта на обручальном кольце жены, – он утверждал, что это вопрос честолюбия, но я думаю, дело скорее в доминировании). Я постучал, чтобы мне открыли. Перед собой я держал «Краткую историю лыжного спорта в Швейцарии, издание второе», чтобы Анастасия сразу увидела, зачем я пришел. Честно говоря, я сомневался, что моего владения речью будет достаточно. Что я мог сказать? В последний раз я видел Стэси – не считая изображений по телевизору, в газетах и журналах – в день ее свадьбы, когда с ней танцевал, – два пьяных тела покачивались на волнах никому не слышной музыки, разделяемые, разделенные Мишель, которой хотелось еще раз повальсировать с подругой в память о старых временах, пока все не изменилось. Но все изменилось, и вот я стоял здесь – ничтожная причина, которую скоро навестит ее величайшее последствие. Даже если бы я не знал, что произойдет, все равно прекрасно запомнил бы странную амнезию, не покидавшую меня всю дорогу после ланча с Саймоном до двери Анастасии: я представлял себе Анастасию только вблизи, как во время танца. Я помнил ощущение плоти, запах пота на шее. Было такое чувство, что я не узнал бы ее на первой странице «Таймc», но узнал бы в темноте в постели. Отчасти то была проекция физического влечения, сексуально обрубленного этим смехотворным браком, но не только. Мне казалось, даже постучать в дверь Анастасии интимнее, чем трахнуть мою невесту.
Она не отвечала. Но, повернув ручку, я обнаружил, что дверь открыта. Пожалуй, я оставлю ей книгу в прихожей, и все. Просто положу… и немножко осмотрюсь, гляну, как она с ним живет. Просто загляну в…
А, это ты, – сказала она, и ее спокойствие при виде меня было обратно пропорционально моему шоку. Она отложила книгу на большой пустой стол, за которым сидела.
Замок на двери… я из библиотеки… – Где же книга? Я уже оставил ее в?… Я проверил карманы, устроил шоу, несколько затянувшееся – на моем пиджаке было много карманов, – но не настолько, чтобы успеть прийти в себя.
Она закурила. Улыбнулась мне и сказала:
– Я так рада тебя видеть.
– Но я не просто так пришел, – возразил я.
– Тебя, конечно, прислала Мишель. Все нормально. Она хороший друг. Она мне рассказывала…
– Мишель здесь?
– Была до тебя.
– Когда? Она ушла?
– Так тебя прислала не она? Ты сам ко мне сюда пришел? Я так и знала! Я приготовлю тебе чай. – Она усадила меня на диван, где Мишель успела расчистить место. И вышла.
Я уже пытался описать, как она выглядела в тот день, включая ее одежду, но должен упомянуть здесь, что ни слова из написанного мною не проистекало из моих воспоминаний; очевидно, то, какой она тогда была, как была одета и как вела себя, казалось мне настолько естественным, что отнимало не больше внимания, чем вид моей собственной руки, движущейся по странице, когда я писал романы. Она так походила на образ, который я всегда воображал, что детали внешности не производили на меня никакого впечатления. Я не хочу сказать, что желал ее меньше, чем тогда, танцуя на ее свадьбе. Я желал ее намного больше.
Я подошел к столу. Сел, где сидела она. Открыл книгу, начал читать ее прозу. Я углубился в повествование, и все бы текло своим чередом, не остановись мой взгляд на странной пометке на полях: прообраз – Хедли X.?
Конечно, я узнал почерк Анастасии – она подписывала мне «Как пали сильные», роман доставили через «Пигмалион», пока она была за границей. Но когда я несколько раз перечитывал книгу в поисках ее автора, меня не слишком волновали литературные предшественники. Что бы это ни значило, заметка в ее личной книге оказалась познавательной: героиня «Как пали сильные» по имени Кэсси, в которой я улавливал так много от Анастасии, обладала отнюдь не мимолетным сходством с Хедли Хемингуэй, первой женой Эрнеста. Я знал, что Анастасия специализировалась на Хемингуэе, и в том, что она выбрала такую личность, как Хедли, и использовала ее в своем романе, был определенный смысл. Нелогичным казался вопросительный знак, поставленный Анастасией в конце примечания. Разве она не знала, что прообразом Кэсси была Хедли? Или она до того углубилась в свою новую работу, что читала прошлую книгу как чужую? Не могла читать ее как свою? Я пролистал дальше. Все ее пометки на полях были написаны будто кем-то посторонним, а не исходили изнутри (в отличие, скажем, от тех замечаний, что делал я сам, перечитывая собственные романы).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42