Качество, закажу еще
Поскольку все в обществе знали, как плохо Кики водила свою бедную старую машинку, дамы сочли часовое ожидание пустяком. В конце концов, огуречных сэндвичей было ужасно много, а арфист, исчерпав весь репертуар своего инструмента с пластинки Дебюсси «Лунный свет», пытался исполнить вещь, в которой одна из еще не окончательно оглохших пожилых леди опознала мелодию Скотта Джоплина. Тут арфисту пришлось как следует потрудиться. Дамы восторгались его усердием. Прошел еще час. Управляющий попросил освободить зал для другого торжества. Скрывая ажитацию, дамы отправились ужинать без невесты.
Не знаю, пили ли они за Анастасию в ее отсутствие; я упустил возможность спросить об этом свой источник с того Девичника до того, как она в девяносто три года тихо, согласно некрологу, скончалась во сне. Зато я знаю, что за жениха пили все и каждый. Капитан Айвен Тул говорил первым. Он был шафером, он достаточно пожил на этом свете и понимал: по крайней мере с такими людьми, как Саймон, проживающими жизнь как одну предопределенную линию повествования, каждый тост оставляет следующему оратору на порядок меньше возможностей сказать что-то оригинальное. Должен заметить, что к тому времени все мы сидели за массивным столом на внушительных стульях из темной древесины, из которой была сделана и остальная мебель, а также полы, стены и потолок. Комнату словно одели в костюм красного дерева с накрахмаленной белой скатертью вместо рубашки, а галстуком служило одинокое растение без цветов в центре стола. Конечно, сие впечатление могло быть вызвано алкоголем; воодушевляемый призрачным свиданием с хорошенькой блондинкой-официанткой, я заказал еще три скотча во все усложнявшихся комбинациях со льдом и содовой, дабы создать видимость растущей близости. Поэтому не исключено, что в памяти моей сохранились сугубо нетрезвые очертания происходящего. Но мы все изрядно набрались под конец – все, кроме Саймона; мне приходится верить, что это искажение моей психики, как и изогнутые линзы моих очков, навело на резкость вечер, который иначе мог оказаться непостижимым – как мир, который я вижу, снимая очки.
Многочисленные медали Айвена Тула брякнули, когда он попытался встать.
– Проклятые колени, – пробурчал он и полез в карман за своими записями. Он прочистил горло, причем с таким звуком, что будь тогда какой-то разговор, он волей-неволей прекратился бы. Айвен Тул подождал еще минуту, пока Саймон отдавал последние распоряжения метрдотелю, и начал: – Джентльмены, я знаю Саймона Стикли добрые восемнадцать месяцев, и это были чрезвычайно успешные полтора года, за которые он продал мне… хммм… за которые он продал мне чертову прорву искусства. Но я бы с радостью отдал все, что имею, за одно… ммм… за его будущую жену, Анастасию. Я заходил во многие порты и сам был несколько раз женат, но, должен признаться, она самая очаровательная молодая женщина из тех, что я встречал. Я имел счастье познакомиться с ней на одном особом мероприятии в галерее полгода назад, и единственное несчастье в том, что я встретил ее, когда Саймон уже заполучил… ээээ… когда Саймон уже добился ее нежной привязанности. Тогда я был поражен ее великолепным самообладанием, потрясающим… В любом случае она… У нее… Она бы… Я хочу поздравить Саймона с тем, что он нашел такую девушку, и выпить за его брак с прекрасной писательницей и несравненным… несравненной… несравненным спутником жизни.
Он поднял свой бокал, мы все тоже, правда, стол был настолько большим, а растение в центре настолько мощным, что со стаканом Саймона почти никто не чокнулся.
– Спасибо, – сказал Саймон и добавил, будто на собрании совета директоров: – Кто-нибудь еще хочет высказаться?
На другом конце стола Брэд и Тед загалдели, что хотят прочесть стихотворение собственного сочинения.
– В нем даже есть рифма! – сообщили оба. Но они были всего лишь клиентами средней руки. А Саймон заметил Донателло Сан Марко, древнего историка современного искусства, чья малоподвижность достигла состояния, в котором даже животные рефлексы функционировали в масштабе геологического времени.
– Это все замечательно, ничего не скажешь, – многообещающе начал старик, – но, полагаю, я выражу мнение большинства собравшихся, если скажу, что лучше бы я был на девичнике с Анастасией…
Для этого ему пришлось бы оказаться примерно в трех кварталах южнее в дешевом погребке под названием «Каждый за себя». Назвать это место погребком означало выказать ему чрезмерное почтение: сейчас это слово часто употребляется с уважением, и архитекторам платят большие деньги, чтобы они придавали своим фешенебельным проектам обшарпанный и неряшливый вид. В «Каждом за себя» нечем было восхищаться и тем более нечему подражать. Бар. Бармен. Электрическая лампочка, свисавшая с потолка на голом проводе. Выключателя не было, потому что не было окна – свет должен гореть постоянно. «Каждый за себя» был открыт двадцать четыре часа в сутки, восемнадцать из которых работал легально, а в остальные шесть привлекал людей, которые иначе просто болтались бы на улице. Так что, с точки зрения полиции, бар выполнял общественную функцию, а копы просто сторонились этого вонючего замусоренного переулка.
Кики была завсегдатаем. Изменяя любовникам, она назначала здесь свидания. Бармен обожал ее за то, что она всегда давала чаевые банкнотами, а не продовольственными талонами, но в особенности за то, что она была из людей определенного стиля, которых он всегда рисовал в воображении своими клиентами. (Когда он говорил «стиля», создавалось отчетливое впечатление, что на самом деле он подразумевал вид Кики с тыла, который и впрямь заслуживал обожания.)
– Ты уверена, что Жанель назначила встречу здесь? – спросила Анастасия. Она сидела на высоком табурете, между Мишель (на низком) и Кики (на шатком). У дальнего конца стойки сидела или, скорее, раскачивалась на трехногом стуле Лара. – По-моему, все сюда просто не поместятся…
– Жанель назвала мне это место, – пожала плечами Кики. – Сказала, встретимся в «Каждом за себя», выпьем лонг-айлендский чай со льдом. – Когда принесли первый кувшин, она сказала: – Я хочу предложить тост.
– Мы не будем ждать? – Анастасия посмотрела на Мишель – та глядела в пол, чтобы ничего не выдать. Потом Анастасия посмотрела на Лару. Лара тоже была никудышным лжецом, но Кики не посвящала ее в свои планы. В любом случае она была хорошо знакома с нравом Кики и во всем ей подчинялась. Такова была ее роль в отношениях. Роль всякого, кто был не так красив, как Кики, то есть каждого знакомого Кики, за необъяснимым исключением Анастасии. По всем общепринятым стандартам и стандартным меркам Кики, без сомнения, была физически более красивым экземпляром, но она, как и все остальные, чувствовала, что химия источников привлекательности Анастасии питалась ситуативным блеском, с которым обычное совершенство, что зависит от хорошо знакомых нам законов природы, существовало в разных плоскостях. Анастасия не представляла опасности для Кики, но и не попадала в обширную группу физического подчинения. Поэтому Кики пила за нее. Подняла бокал, и, когда заговорила, даже бармен прекратил чесаться и прислушался:
– Моя дорогая, даже не думай принять мои слова за эпитафию – брак ничего не меняет, кроме, быть может, количества бриллиантов у тебя на пальцах и, будем надеяться, количества нулей у тебя на счете. И все же, я думаю, важно, чтобы замужняя девушка сказала кое-что девушке, которая только собирается пройти через это суровое испытание. Мой первый совет: добиться взаимного доверия, потому что если он не будет тебе доверять, чертовски сложно будет его обманывать. Он, конечно, тоже будет тебя обманывать. Вот почему доверие должно быть взаимным: если он не будет считать, что ты доверяешь ему, он заподозрит, что причина твоей слепоты к его интрижкам – в безразличии к нему самому. Мой второй совет: не беременеть от другого мужчины – разве только твой муж сам пытается сделать тебе ребенка, а ты считаешь, что у другого мужчины гены получше. Муж никогда не поверит, что его средства предохранения дали сбой, но при этом никогда не усомнится в происхождении младенца, чья внешность польстит его наследственному эго. В-третьих, если тебя когда-нибудь застанут в компрометирующей ситуации, иди на компромисс: пускай у тебя будет что-нибудь стоящее, дабы предложить ему в нужный момент, – такое, что поможет ему простить, попытаться оправдать или почувствовать себя в достаточной мере отмщенным за непредусмотренный износ твоего тела. (Считай, тебе повезло, что выходишь за бизнесмена; художники, как Саймон скоро узнает от своей очаровательной молодой жены, не настолько уверены в своих желаниях, отчего компенсация бывает затруднительнее, чем она того заслуживает.) И последнее, моя дорогая: теперь никто не чинит сломанную кухонную технику – и так же не починишь современный брак. Поэтому, если девушка не хочет обречь себя на поиски нового мужа с частотой поломки блендера, она не должна слишком часто им пользоваться. Чаще обедай вне дома, тогда можешь рассчитывать, что твой «остерайзер» прослужит дольше, чем если в тебе вдруг проснется американская любовь к семейному уюту и яблочным пирогам. За всю жизнь у меня был только один блендер и один муж, потому что меня кормит профессиональный шеф-повар, а мужчины, за которыми я не замужем, обеспечивают почти все остальное. То, о чем не знает мой муж, только на пользу нам обоим. А теперь я хочу поздравить тебя с грядущим замужеством за моим большим другом Саймоном Стикли. Я его знаю очень близко и могу лишь сказать, что вы прекрасно друг другу подходите.
Даже бармен настоял на том, чтобы выпить за это, что и сделал, вновь наполнив свой стакан виски. Похоже, он уже относился к Анастасии с тем же уважением, что и к Кики, то есть крайне уважительно. Он смешал еще кувшин «Лонг-Айленда» за счет заведения и наполнил всем бокалы.
– Спасибо, – сказала Анастасия. Она посмотрела на Кики, потом на Мишель. Мишель выглядела больной. – Что случилось? – Не успела Мишель ответить, Кики предложила допить и продолжить где-нибудь еще.
– Но как нас найдут остальные? – спросила Лара, и это был первый звук, который она издала за вечер, не считая приступа кашля, одолевшего ее, когда Кики усадила ее рядом с Мишель на заднее сиденье «порше» на пути в «Каждый за себя».
– Может, вы с Мишель хотите остаться, а мы поедем первыми? – предложила Кики.
Это вызвало еще один приступ кашля, сквозь который прорывалось по одному-два слова, вкупе изъявлявшие готовность проследовать за Кики, если потребуется, хоть до Фортуны. Но Мишель оборвала эту резолюцию, сказав:
– Они не приедут.
– Не приедут? – спросила Анастасия Кики, потом добавила: – Спасибо.
– Они, наверное, нас ищут, – сказала Мишель.
Кики посмотрела на часы, мужской хронограф странной необтекаемой формы, который тем не менее якобы побывал на Луне на запястье одного ее знакомого астронавта:
– Нечего беспокоиться. У них осталось еще полчаса в «Великой герцогине».
– Я не понимаю, – сказала Лара.
– У вас есть сигареты? – спросила Анастасия. Кики кивнула. Ловким движением заядлого курильщика Стэси извлекла сигарету из предложенной Кики пачки, прикурила у бармена, выдохнула.
– Ты же бросила, – напомнила Мишель.
– Только для Саймона.
– И?…
– Его здесь нет.
– Ты имеешь в виду, здесь нет Жанель?
– Без разницы.
По этим словам Мишель поняла, что ее дорогая подруга напилась. Анастасия могла сбить с толку почти любого: у нее была такая тренированная дикция, что иностранцы обычно принимали ее за англичанку, и даже сильная интоксикация почти не сказывалась на мастерском обращении ее гибкого язычка со словами. Но, по опыту Мишель, когда Стэси перебарщивала со спиртным, у нее начинали заплетаться мысли. Мишель, разумеется, многое поняла, когда Стэси сказала одно, имея в виду другое, и вряд ли об этих вещах стоило знать малонадежным людям вроде Кики Макдоналд. Мишель сознавала, что Кики способна рассказать кому угодно что угодно только собственного развлечения ради. (Весьма проницательно с ее стороны: Кики выдала мне всю историю без купюр двумя днями позже на свадьбе, а много времени спустя, когда я сам не был уверен, точно ли помню, смогла в подробностях воссоздать сцену, которую вы сейчас читаете.)
– Может, поедешь домой? – спросила Мишель Анастасию, – раз уж больше никто не придет?
Анастасия выдохнула дым ей в лицо.
– Нет, – сказала она и повернулась к Кики. – Куда?
– На партию в покер, естественно. Будешь учиться блефовать.
– Азартные игры вне закона, – сообщила им Лара, которой вбили это в голову на курсах по ценным бумагам.
– Там, куда мы едем, – заявила Кики, выталкивая всех за дверь, – абсолютно все вне закона.
На Саймона там не наткнешься. Саймон даже не позволил стриптизерше, которая показывала нам свои прелести, пока мы ели стейки, сесть к нему на колени и с ним поиграть. По-видимому, ее представление, заявленное в программе как литературное, являлось вольной интерпретацией набоковской «Лолиты», только у этой нимфетки были седые корни волос и имплантаты, не позволявшие ей снять подержанную школьную форму без изрядной порции смазки. Избавившись от одежды, она стала передвигаться лучше, хотя груди ее вели себя несколько самостоятельно, из-за чего казалось, что она выступает с багажом. Гумберт Гумберт огорчился бы – как, впрочем, надо отдать ему должное, и Саймон. Лишь капитан со своими бутафорскими медалями на груди был покорен атакой силикона со всех фронтов, в то время как реплики Лолиты из последней киноверсии превратились из намеков в алогизм – перемена неуловимая, это правда, – в исполнении светски пронзительного голоса стриптизерши.
Вот таким манером она и пробиралась вокруг стола. Взгромоздилась на колени к Донателло, сместив при этом его катетер настолько, что старику пришлось пропустить свадьбу вследствие срочной госпитализации. Разлеглась на коленях у Брэда и Теда, пока они не вытолкнули ее кончиками пальцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Не знаю, пили ли они за Анастасию в ее отсутствие; я упустил возможность спросить об этом свой источник с того Девичника до того, как она в девяносто три года тихо, согласно некрологу, скончалась во сне. Зато я знаю, что за жениха пили все и каждый. Капитан Айвен Тул говорил первым. Он был шафером, он достаточно пожил на этом свете и понимал: по крайней мере с такими людьми, как Саймон, проживающими жизнь как одну предопределенную линию повествования, каждый тост оставляет следующему оратору на порядок меньше возможностей сказать что-то оригинальное. Должен заметить, что к тому времени все мы сидели за массивным столом на внушительных стульях из темной древесины, из которой была сделана и остальная мебель, а также полы, стены и потолок. Комнату словно одели в костюм красного дерева с накрахмаленной белой скатертью вместо рубашки, а галстуком служило одинокое растение без цветов в центре стола. Конечно, сие впечатление могло быть вызвано алкоголем; воодушевляемый призрачным свиданием с хорошенькой блондинкой-официанткой, я заказал еще три скотча во все усложнявшихся комбинациях со льдом и содовой, дабы создать видимость растущей близости. Поэтому не исключено, что в памяти моей сохранились сугубо нетрезвые очертания происходящего. Но мы все изрядно набрались под конец – все, кроме Саймона; мне приходится верить, что это искажение моей психики, как и изогнутые линзы моих очков, навело на резкость вечер, который иначе мог оказаться непостижимым – как мир, который я вижу, снимая очки.
Многочисленные медали Айвена Тула брякнули, когда он попытался встать.
– Проклятые колени, – пробурчал он и полез в карман за своими записями. Он прочистил горло, причем с таким звуком, что будь тогда какой-то разговор, он волей-неволей прекратился бы. Айвен Тул подождал еще минуту, пока Саймон отдавал последние распоряжения метрдотелю, и начал: – Джентльмены, я знаю Саймона Стикли добрые восемнадцать месяцев, и это были чрезвычайно успешные полтора года, за которые он продал мне… хммм… за которые он продал мне чертову прорву искусства. Но я бы с радостью отдал все, что имею, за одно… ммм… за его будущую жену, Анастасию. Я заходил во многие порты и сам был несколько раз женат, но, должен признаться, она самая очаровательная молодая женщина из тех, что я встречал. Я имел счастье познакомиться с ней на одном особом мероприятии в галерее полгода назад, и единственное несчастье в том, что я встретил ее, когда Саймон уже заполучил… ээээ… когда Саймон уже добился ее нежной привязанности. Тогда я был поражен ее великолепным самообладанием, потрясающим… В любом случае она… У нее… Она бы… Я хочу поздравить Саймона с тем, что он нашел такую девушку, и выпить за его брак с прекрасной писательницей и несравненным… несравненной… несравненным спутником жизни.
Он поднял свой бокал, мы все тоже, правда, стол был настолько большим, а растение в центре настолько мощным, что со стаканом Саймона почти никто не чокнулся.
– Спасибо, – сказал Саймон и добавил, будто на собрании совета директоров: – Кто-нибудь еще хочет высказаться?
На другом конце стола Брэд и Тед загалдели, что хотят прочесть стихотворение собственного сочинения.
– В нем даже есть рифма! – сообщили оба. Но они были всего лишь клиентами средней руки. А Саймон заметил Донателло Сан Марко, древнего историка современного искусства, чья малоподвижность достигла состояния, в котором даже животные рефлексы функционировали в масштабе геологического времени.
– Это все замечательно, ничего не скажешь, – многообещающе начал старик, – но, полагаю, я выражу мнение большинства собравшихся, если скажу, что лучше бы я был на девичнике с Анастасией…
Для этого ему пришлось бы оказаться примерно в трех кварталах южнее в дешевом погребке под названием «Каждый за себя». Назвать это место погребком означало выказать ему чрезмерное почтение: сейчас это слово часто употребляется с уважением, и архитекторам платят большие деньги, чтобы они придавали своим фешенебельным проектам обшарпанный и неряшливый вид. В «Каждом за себя» нечем было восхищаться и тем более нечему подражать. Бар. Бармен. Электрическая лампочка, свисавшая с потолка на голом проводе. Выключателя не было, потому что не было окна – свет должен гореть постоянно. «Каждый за себя» был открыт двадцать четыре часа в сутки, восемнадцать из которых работал легально, а в остальные шесть привлекал людей, которые иначе просто болтались бы на улице. Так что, с точки зрения полиции, бар выполнял общественную функцию, а копы просто сторонились этого вонючего замусоренного переулка.
Кики была завсегдатаем. Изменяя любовникам, она назначала здесь свидания. Бармен обожал ее за то, что она всегда давала чаевые банкнотами, а не продовольственными талонами, но в особенности за то, что она была из людей определенного стиля, которых он всегда рисовал в воображении своими клиентами. (Когда он говорил «стиля», создавалось отчетливое впечатление, что на самом деле он подразумевал вид Кики с тыла, который и впрямь заслуживал обожания.)
– Ты уверена, что Жанель назначила встречу здесь? – спросила Анастасия. Она сидела на высоком табурете, между Мишель (на низком) и Кики (на шатком). У дальнего конца стойки сидела или, скорее, раскачивалась на трехногом стуле Лара. – По-моему, все сюда просто не поместятся…
– Жанель назвала мне это место, – пожала плечами Кики. – Сказала, встретимся в «Каждом за себя», выпьем лонг-айлендский чай со льдом. – Когда принесли первый кувшин, она сказала: – Я хочу предложить тост.
– Мы не будем ждать? – Анастасия посмотрела на Мишель – та глядела в пол, чтобы ничего не выдать. Потом Анастасия посмотрела на Лару. Лара тоже была никудышным лжецом, но Кики не посвящала ее в свои планы. В любом случае она была хорошо знакома с нравом Кики и во всем ей подчинялась. Такова была ее роль в отношениях. Роль всякого, кто был не так красив, как Кики, то есть каждого знакомого Кики, за необъяснимым исключением Анастасии. По всем общепринятым стандартам и стандартным меркам Кики, без сомнения, была физически более красивым экземпляром, но она, как и все остальные, чувствовала, что химия источников привлекательности Анастасии питалась ситуативным блеском, с которым обычное совершенство, что зависит от хорошо знакомых нам законов природы, существовало в разных плоскостях. Анастасия не представляла опасности для Кики, но и не попадала в обширную группу физического подчинения. Поэтому Кики пила за нее. Подняла бокал, и, когда заговорила, даже бармен прекратил чесаться и прислушался:
– Моя дорогая, даже не думай принять мои слова за эпитафию – брак ничего не меняет, кроме, быть может, количества бриллиантов у тебя на пальцах и, будем надеяться, количества нулей у тебя на счете. И все же, я думаю, важно, чтобы замужняя девушка сказала кое-что девушке, которая только собирается пройти через это суровое испытание. Мой первый совет: добиться взаимного доверия, потому что если он не будет тебе доверять, чертовски сложно будет его обманывать. Он, конечно, тоже будет тебя обманывать. Вот почему доверие должно быть взаимным: если он не будет считать, что ты доверяешь ему, он заподозрит, что причина твоей слепоты к его интрижкам – в безразличии к нему самому. Мой второй совет: не беременеть от другого мужчины – разве только твой муж сам пытается сделать тебе ребенка, а ты считаешь, что у другого мужчины гены получше. Муж никогда не поверит, что его средства предохранения дали сбой, но при этом никогда не усомнится в происхождении младенца, чья внешность польстит его наследственному эго. В-третьих, если тебя когда-нибудь застанут в компрометирующей ситуации, иди на компромисс: пускай у тебя будет что-нибудь стоящее, дабы предложить ему в нужный момент, – такое, что поможет ему простить, попытаться оправдать или почувствовать себя в достаточной мере отмщенным за непредусмотренный износ твоего тела. (Считай, тебе повезло, что выходишь за бизнесмена; художники, как Саймон скоро узнает от своей очаровательной молодой жены, не настолько уверены в своих желаниях, отчего компенсация бывает затруднительнее, чем она того заслуживает.) И последнее, моя дорогая: теперь никто не чинит сломанную кухонную технику – и так же не починишь современный брак. Поэтому, если девушка не хочет обречь себя на поиски нового мужа с частотой поломки блендера, она не должна слишком часто им пользоваться. Чаще обедай вне дома, тогда можешь рассчитывать, что твой «остерайзер» прослужит дольше, чем если в тебе вдруг проснется американская любовь к семейному уюту и яблочным пирогам. За всю жизнь у меня был только один блендер и один муж, потому что меня кормит профессиональный шеф-повар, а мужчины, за которыми я не замужем, обеспечивают почти все остальное. То, о чем не знает мой муж, только на пользу нам обоим. А теперь я хочу поздравить тебя с грядущим замужеством за моим большим другом Саймоном Стикли. Я его знаю очень близко и могу лишь сказать, что вы прекрасно друг другу подходите.
Даже бармен настоял на том, чтобы выпить за это, что и сделал, вновь наполнив свой стакан виски. Похоже, он уже относился к Анастасии с тем же уважением, что и к Кики, то есть крайне уважительно. Он смешал еще кувшин «Лонг-Айленда» за счет заведения и наполнил всем бокалы.
– Спасибо, – сказала Анастасия. Она посмотрела на Кики, потом на Мишель. Мишель выглядела больной. – Что случилось? – Не успела Мишель ответить, Кики предложила допить и продолжить где-нибудь еще.
– Но как нас найдут остальные? – спросила Лара, и это был первый звук, который она издала за вечер, не считая приступа кашля, одолевшего ее, когда Кики усадила ее рядом с Мишель на заднее сиденье «порше» на пути в «Каждый за себя».
– Может, вы с Мишель хотите остаться, а мы поедем первыми? – предложила Кики.
Это вызвало еще один приступ кашля, сквозь который прорывалось по одному-два слова, вкупе изъявлявшие готовность проследовать за Кики, если потребуется, хоть до Фортуны. Но Мишель оборвала эту резолюцию, сказав:
– Они не приедут.
– Не приедут? – спросила Анастасия Кики, потом добавила: – Спасибо.
– Они, наверное, нас ищут, – сказала Мишель.
Кики посмотрела на часы, мужской хронограф странной необтекаемой формы, который тем не менее якобы побывал на Луне на запястье одного ее знакомого астронавта:
– Нечего беспокоиться. У них осталось еще полчаса в «Великой герцогине».
– Я не понимаю, – сказала Лара.
– У вас есть сигареты? – спросила Анастасия. Кики кивнула. Ловким движением заядлого курильщика Стэси извлекла сигарету из предложенной Кики пачки, прикурила у бармена, выдохнула.
– Ты же бросила, – напомнила Мишель.
– Только для Саймона.
– И?…
– Его здесь нет.
– Ты имеешь в виду, здесь нет Жанель?
– Без разницы.
По этим словам Мишель поняла, что ее дорогая подруга напилась. Анастасия могла сбить с толку почти любого: у нее была такая тренированная дикция, что иностранцы обычно принимали ее за англичанку, и даже сильная интоксикация почти не сказывалась на мастерском обращении ее гибкого язычка со словами. Но, по опыту Мишель, когда Стэси перебарщивала со спиртным, у нее начинали заплетаться мысли. Мишель, разумеется, многое поняла, когда Стэси сказала одно, имея в виду другое, и вряд ли об этих вещах стоило знать малонадежным людям вроде Кики Макдоналд. Мишель сознавала, что Кики способна рассказать кому угодно что угодно только собственного развлечения ради. (Весьма проницательно с ее стороны: Кики выдала мне всю историю без купюр двумя днями позже на свадьбе, а много времени спустя, когда я сам не был уверен, точно ли помню, смогла в подробностях воссоздать сцену, которую вы сейчас читаете.)
– Может, поедешь домой? – спросила Мишель Анастасию, – раз уж больше никто не придет?
Анастасия выдохнула дым ей в лицо.
– Нет, – сказала она и повернулась к Кики. – Куда?
– На партию в покер, естественно. Будешь учиться блефовать.
– Азартные игры вне закона, – сообщила им Лара, которой вбили это в голову на курсах по ценным бумагам.
– Там, куда мы едем, – заявила Кики, выталкивая всех за дверь, – абсолютно все вне закона.
На Саймона там не наткнешься. Саймон даже не позволил стриптизерше, которая показывала нам свои прелести, пока мы ели стейки, сесть к нему на колени и с ним поиграть. По-видимому, ее представление, заявленное в программе как литературное, являлось вольной интерпретацией набоковской «Лолиты», только у этой нимфетки были седые корни волос и имплантаты, не позволявшие ей снять подержанную школьную форму без изрядной порции смазки. Избавившись от одежды, она стала передвигаться лучше, хотя груди ее вели себя несколько самостоятельно, из-за чего казалось, что она выступает с багажом. Гумберт Гумберт огорчился бы – как, впрочем, надо отдать ему должное, и Саймон. Лишь капитан со своими бутафорскими медалями на груди был покорен атакой силикона со всех фронтов, в то время как реплики Лолиты из последней киноверсии превратились из намеков в алогизм – перемена неуловимая, это правда, – в исполнении светски пронзительного голоса стриптизерши.
Вот таким манером она и пробиралась вокруг стола. Взгромоздилась на колени к Донателло, сместив при этом его катетер настолько, что старику пришлось пропустить свадьбу вследствие срочной госпитализации. Разлеглась на коленях у Брэда и Теда, пока они не вытолкнули ее кончиками пальцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42