Потом я сообразил, что телевизор работает беззвучно. Приветственно голосили люди на улице, здесь, в Сан-Франциско, как и я, смотревшие на Анастасию на двадцатидюймовом экране.
Книги на подпись. Размахивают томами у нее перед лицом, роняют под ноги. Напечатана пара миллионов экземпляров, сказал Саймон. Не представляешь, что значат подобные цифры, пока они не пригрозят тебе физическим насилием. Рука на ее плече.
– Добро пожаловать в Нью-Йорк, Анастасия, – сказал Фредди Вонг. – И мои поздравления с вашей номинацией. Если поедете со мной, вскоре доставим вас туда, где потише.
– Но нам нужно успеть на самолет. Ночной рейс на Сан-Франциско.
– Саймон решил, что вы задержитесь тут на пару дней. Чтобы повысить продажи.
– Но ведь уже и так много продано, разве нет?
– Никогда не бывает продано достаточно.
– И вы так их и продаете?
– Согласно плану.
– Тогда мне не нужно писать другую книгу.
– Теперь вам как никогда нужно писать другую книгу.
Через раздвижные двери они вышли на стоянку. Дорогу им пересек черный лимузин, последовали какие-то ливрейные формальности, в результате коих Анастасия обнаружила, что с бокалом шампанского в руке сидит в движущейся машине, а последние пять минут собственной жизни проходят у нее перед глазами на экране беззвучного мини-телевизора.
– Тост, – предложил Фредди.
– Прошу вас, – сказала Анастасия, – мы можем посмотреть что-нибудь другое?
– Что вы хотите увидеть?
– Что угодно.
Саймон пожал плечами. Фредди переключился на другой канал. Она была и там, ракурс менее лестный, но сомнений нет: там, на экране, была женщина, которую она видела каждый раз, разглядывая свое отражение в витринах и больших зеркалах или на снимках рядом с Саймоном на любом из сотни приемов, банкетов и балов. Она отвернулась. Посмотрела сквозь тонированное стекло прямо на – быть того не может! – полноразмерный дорожный рекламный щит, подсвеченный прожекторами, где была она, огромная, как гора Рашмор.
– Сюрприз! – сказал Фредди. – Пока вас не было, мы купили десять щитов в Нью-Йорке и десять – в Калифорнии. И как минимум по одному будет в каждом городе, который вы посетите.
– Мы только что посетили Рим, – ответила Анастасия. – Это было мило, но с меня хватит.
– Ваш тур в поддержку книги по тридцати городам, я имею в виду. Ваши чтения…
– Нет, – сказала Анастасия.
– Жанель уже договорилась с нами…
Анастасия посмотрела на мужа. Саймон посмотрел на Фредди.
– Нет, – сказал он, – ей нужно писать следующую книгу.
Анастасия кивнула.
– Мне нужно заняться другим романом, – услышала она собственные слова.
– Мы дадим вам отсрочку. Шрайбер не знал, как все пойдет. Мы изменим ваш контракт, дадим вам еще год. Самое важное для нас сейчас – реклама.
– А для моей жены самое важное сейчас – покой. Ее творчество – вот что важнее всего.
Она снова кивнула. Она допила свое шампанское и тянулась к бокалу Саймона. Он отдал.
– Я согласен, ее творчество важнее всего. Но мы с Жанель обсуждали…
– Забудьте обо всем, что сказала Жанель. В дальнейшем будете разговаривать непосредственно со мной.
– Вы были в Италии.
– А сейчас я здесь, с вами в машине. Я полностью в вашем распоряжении, Фредди. – Он пристально посмотрел на жену, которая плеснула себе шампанского из бутылки и пила, глядя в темноту за стеклом. – Полностью в вашем распоряжении.
– Войдите в мое положение. Десять городов.
– Нет.
– Из-за этой книги я рискую моей репутацией.
– Как я понимаю, после того как вы напечатали Джонатона, у вас нет репутации, которая стоит риска.
– Джонатон, – сказала Анастасия, но на этом замолкла. Все поняли, что она уже пьяна и говорить о ней можно что угодно.
– Может, когда я подписывал контракт с Анастасией, собственное дочернее издательство мне и не светило. Мы оба неплохо поработали. Все-таки стоит отдать мне должное.
– Согласен. Но не ждите, что я принесу Анастасию в жертву вашим маркетинговым фантазиям. Она, конечно, ваш автор, Фредди, но еще она моя жена.
– Значит, все дело в вас. Вы не хотите, чтобы она оставалась сама по себе. Вам не нравится то внимание, что ее окружает.
– Блядь, я женился на художнике, а не на знаменитости. И я намерен так все и оставить.
– На знаменитом художнике, – пробормотала про себя Анастасия. Она уже влила в себя большую часть знаменитого шампанского. Завязала волосы шелковой ленточкой с горлышка бутылки. Безучастно глазела на встречные машины.
– Вы только взгляните на нее, Фредди. Мы не можем показывать ее людям в таком состоянии. Мне стоило немалых затрат и времени привести ее в презентабельный вид. Ей нужна защита. Она двадцатилетняя девочка из пригорода, у которой и друзей-то было немного. У меня месяцы ушли только на то, чтобы научить ее вести себя на званых обедах. Поставь ее перед грязной толпой – она опустится моментально.
– Если она получит Американскую книжную премию…
– Это другое дело. Там приличные люди. Я не против ее появления перед публикой, которая сможет понять ее работу.
– А что скажете насчет очерка в «Алгонкине»? Если это будет эксклюзив, его могла бы написать сама Глория Грин.
– Очерк в журнале от Глории Грин. Уже намного лучше. Это мы с радостью сделаем. «Алгонкин» – та аудитория, что сможет по достоинству оценить нашу совместную жизнь.
– Сомневаюсь, что он будет о вас обоих.
– Я ее муж, – провозгласил Саймон. – Без меня нет никакой истории.
– Без истории, – повторила Анастасия, сбрасывая туфли и сворачиваясь под боком у Саймона, – нет никакой меня.
Дневной свет. Очередная белая постель. Две белые таблетки аспирина на ночном столике, тоже белом. Стакан воды, в нем плавают три маленьких кубика льда. Запотевшее стекло под пальцами мокрее, чем вода в глотке, будто стакан вывернули наизнанку. Будто ее саму – нет. Она насухо вытерла руки о несмятую подушку рядом. Закрыла глаза. Легла неподвижно, прислушиваясь к движению за соседней дверью.
Так Саймон провел ночь с Жанель. Они, по сути, не спали вместе – на самом деле они не спали вообще, – хотя в какой-то момент между двумя и восемью часами пополуночи заново столкнулись со сложностью ситуации, лежащей в соседней комнате, и, словно родители вундеркинда, решили, что брак их интересов перевешивает все личные разногласия.
Они согласились, что Анастасии нельзя слишком много светиться на публике или затмевать Саймона. Ее нужно защищать, раз она должна творить великие романы, и хорошо с ней обращаться, раз она должна вверить Саймону свое будущее.
– Но если мы ее потеряем, – подытожила Жанель со своей половины гигантской кровати, – она не единственная юная писательница на планете.
– Ты забываешь одно, – сказал ей Саймон. Он сидел на белом письменном столике на другом конце комнаты, раздетый до рубашки, положив ноги в носках на белый стульчик, – одну очень важную вещь.
– Какую? Абсолютное отсутствие у нее личных амбиций? Я не верю в это, Саймон. Она не инженю. Она спала с профессором в колледже, поскольку думала, что он поможет ей с аспирантурой. Мы ее спасли – пускай считает, что ей повезло. Я не возражаю против этих ее шалостей в интересах рекламы, но будь я проклята, если позволю тебе поверить, что она просто вовремя явилась с «Как пали сильные» без малейшего представления о том, что у нее есть или что она может за это получить. Она хотела статуса МИССИС и кого-нибудь солидного, кто обеспечил бы ей респектабельность, которую не смог дать работяга-отец, и теперь она своего добилась. Но от этого она отнюдь не стала меньшей блядью. Она продала свою пизду за…
– Ты забываешь о том, Жанель, если будешь так любезна и дашь мне закончить, что я люблю Анастасию.
– Ты любишь ее такой, какой себе представляешь, но это не делает маленькую шлюху более…
– Прекрати, Жанель. Это бесполезно.
– Отлично. Люби ее. Очевидно, людям надо кого-то любить.
– Вот именно. Тебе самой не мешало бы попробовать.
– Я уже почти жалею эту тупую потаскушку.
– А я уже почти жалею тебя.
– Ну да, если ты вообще способен что-нибудь чувствовать.
– Да способен, неужели ты не понимаешь? Я люблю свою жену.
– Ее гонорар?
– Не ее гонорар. Это совсем другое.
– Тогда зачем тебе нужна я, Саймон?
– Я не могу справиться с ней один.
– Пять футов два дюйма – такая женщина для тебя чересчур?
– Сейчас нужно сделать кучу денег. Не знаю, напишет ли она когда-нибудь второй роман. Не знаю, насколько она стабильна.
– Поэтому ты просишь меня обобрать эту ненормальную, перед тем как ты выкинешь ее в помойку?
– Я прошу тебя помочь мне обеспечить будущее «Пигмалиона», у которого, как ты, возможно, помнишь, все еще долгов на четыреста тысяч и который, как ты, вероятно, тоже помнишь, по-прежнему является основным источником твоего дохода.
– Ты просишь меня обобрать ее ради моего собственного блага? Как мило.
– Это будет ради всех нас. Я говорил тебе, что случилось с ней в медовый месяц.
– Ты прав. Тебе действительно нужна моя помощь.
– Спасибо, Жанель.
– Начнем с управления продуктом.
– С книги?
– С девчонки. Ты считаешь, что она нестабильна, потому что однажды дал ей валиум для успокоения?
– Не только. Она слишком много пьет.
– Как и Эрнест Хемингуэй. Это американская традиция.
– Я видел, как она курила в ванной. От нее пахло табаком.
– Еще полгода назад она была заядлой курильщицей. Она бросила ради тебя. Вполне естественно, что она…
– И она слишком озабочена. Ей надо слишком много меня.
– Научись имитировать оргазм, Саймон. Женщинам это помогает со времен райского сада.
– Я не об этом.
– Нет, ты об этом.
– А если она захочет детей?
– Не давай ей отвлекаться. У нее есть задача. Ее задача – писать романы. Твоя задача – никогда не давать ей об этом забыть.
– А если она забудет?
– Тогда она, вероятно, захочет детей, и кто знает?
– Ты не хотела детей.
– И до сих пор не хочу.
– Это нормально?
– Я – не твоя проблема.
– Думаешь, Анастасия – это проблема?
– Ты не хочешь знать, что я о ней думаю. Ты уже чертовски ясно дал это понять, Саймон.
– Значит, мы установим ей срок для завершения нового романа.
– Мы навяжем ей срок, определенный издателем.
– Мы обеспечим ей тишину. Изолируем ее. Удалим из ее жизни всех остальных, все средства информации.
– И людей типа Мишель. Она может вбить Анастасии в голову что угодно.
– Мы должны подготовить ее к жизни в обществе.
– То есть ты все еще хочешь хвастаться женой-писательницей?
– Ради галереи.
– Отчасти в этом ее ценность, – признала Жанель. – Мы это сможем, если я буду надзирать.
– Она тебе не нравится.
– Мне большинство людей не нравится. Я похожа на тебя, Саймон. Меня привлекает успех.
Саймон слез со столика, где просидел почти всю ночь. Накинул пиджак. Пересек комнату и посмотрел через щель в задернутых шторах на небо Нью-Йорка в свете нового дня. Сорока этажами ниже люди брели на работу, взвалив на плечи тяжесть новой недели. Солнце достигало их только молвой, что разносилась по отражениям в стеклянной коже небоскребов Парк-авеню.
– Думаешь, она уже проснулась? – теперь уже шепотом спросил Саймон у самого уха Жанель.
– Еще есть время, – сказала она.
– Я лучше проверю, – сказал он.
Она пожала плечами, но он уже возился с задвижками и цепочками на закрытой двери.
– Делай что хочешь, – сказала она. – Можешь меня не слушать.
Он сделал так, и он так не сделал. Он пошел к жене. Сдвинув в сторону табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ», которую повесил, уложив Стэси в постель, и открыл дверь своим ключом. Подошел на цыпочках.
Спит. Две таблетки аспирина на ночном столике, там, где он их и оставил. Стакан воды, полупустой. Она пила. Слышала что-нибудь?
– Анастасия? – спросил ее муж, не приближаясь. Потом ближе, чтобы не услышала Жанель: – Ты не спишь?
– Где… – спросила она слабым, непослушным после сна голосом. – Где твои туфли?
Несмытый макияж склеил ее губы, ее веки. Саймон принес теплую махровую мочалку из ванной. Наполнил стакан.
– Давно не спишь? – спросил он.
– Не помню. Где твои туфли?
Саймон вытер ей мочалкой лицо там, где она пропустила.
– Прими аспирин, – сказал он.
– Не нужен мне никакой аспирин.
– Тебе станет лучше.
– Мне хорошо.
– По тебе не скажешь.
– Я приму ванну.
– Важно, чтобы ты хорошо выглядела, Анастасия. На тебя смотрят люди. Я описать не могу, как это важно.
– Ты же сказал, что мне не нужно ехать в книжный тур.
– Не нужно. И никаких журналистов. Самое время писать, сколько угодно времени, при условии, что уложишься в срок.
– Но…
– Но тебя узнают люди. Куда бы ты ни пошла. Ты же не хочешь создавать у них неправильное представление.
– Какое представление?
– Если люди решат, что ты на куски разваливаешься, они вообразят, что ты больше ни на что не способна.
– И что тогда?
– Они перестанут интересоваться. Насладятся спектаклем и забудут.
– Они не забыли… Анну Каренину.
– Она была трагична.
– Они не забыли Офелию.
– Она была загадочна.
– Они выкинут меня из головы, Саймон?
– Да.
– Когда мое интервью с «Алгонкином»?
– У тебя не будет интервью с «Алгонкином». – Он вышел из комнаты, чтобы наполнить ванну. – Никаких журналистов, не забыла?
Она поднялась. Зашла к нему в ванную.
– Мне показалось, Фредди говорил…
– У Фредди нет права голоса. Важно, чтобы ты уложилась в срок согласно контракту, Анастасия. Я обсудил это с Жанель, и мы так решили.
– Твои туфли у нее? – Анастасия стояла перед Саймоном во вчерашней одежде, вернее – в платье, которое надела в Риме два дня назад.
Саймон попробовал рукой воду в ванне. Закрыл кран.
– Еле теплая, как тебе нравится. Залезай.
– Не хочу, чтобы ты на меня смотрел. Хочу поговорить с «Алгонкином».
Саймон пожал плечами. Потом развернулся и оставил ее приводить себя в порядок.
X
Она пошла на интервью одна. Бросила Саймона на заднем сиденье лимузина, доставившего ее к Столетнему клубу и вхолостую урчащего на обочине. С ним остались и Фредди, и Жанель. У них было заказано место в «Рыбе раз, рыбе два, рыбе красной, рыбе синей». Но Саймон не позволил шоферу их увезти.
– Мы должны быть здесь, если что-нибудь вдруг случится, – объяснил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42