— Можно подумать, что мы нет.
Алекс продолжала:
— Этот агент рассказал мне, что в японском бизнесе позволяется пятьдесят процентов всех прибылей относить к представительским расходам. За них не нужно отчитываться и объяснять, куда они были потрачены. Могу поспорить, что якудза знает, как получить свое при таком раскладе. В Японии две с половиной тысячи группировок якудза, со ста десятью тысячами членов. Вполне достаточное количество мерзости, дружище.
— А как это по сравнению с американской мафией?
— Как мне сказали, в Нью-Йорке пять семейных кланов имеют около тысячи трехсот членов.
— Похоже, что японцы по численности вырываются вперед. Мы сами завели различного рода досье на якудзу.
— Да?
— Строго по политическим соображениям, как это ни странно. Нас интересуют различные социальные группы на Дальнем Востоке, которые так или иначе могут оказывать влияние на свои правительства. В Гонконге и Китае есть подпольные организации, которые называются Триады и Тонги. Оказывается, Китай контролирует, или, скажем, оказывает заметное влияние на эти криминальные элементы сейчас, и никогда не брезговал использовать их в прошлом по своему усмотрению. Кроме того, мы узнали, что и якудза играет определенную роль в японской политике. Они используются как ударная сила некоторыми ультраправыми политиками. Немножко переломов, избиений и нанесений тяжких телесных повреждений со стороны этих психов. В тридцатых годах военщина захватила власть в Японии с помощью таких вот головорезов, выполнявших за них грязную работу. Били журналистов, шантажировали тех, кто был за мир, убивали либеральных политиков. Было так, как если бы ваш Аль Капоне приложил все свои уникальные способности, чтобы посадить Герберта Гувера в президентское кресло.
На вопрос Алекс, взаимодействует ли сейчас якудза с японскими политиками, Марвуд ответил, что да. И на самом высоком уровне. Это взаимовыгодное дело: якудза вводит человека в большую политику, а взамен получает его политическую защиту и поддержку. В Японии низкий социальный статус гангстеров вынуждает их искать респектабельности, признания и славы. Поэтому они окружают себя ореолом романтической тайны, который всячески раздувают вокруг себя, романтизируя свои жизни наподобие робингудовских персонажей, защищающих слабых от тиранов. Они считают себя последними из самураев, единственными в Японии, кто все еще верит в бушидо. Банды, по словам Марвуда, организованы в корпорации и занимаются законным бизнесом наравне с незаконным. Крупные группировки имеют собственные здания в Токио и других городах, гордо поднимают на мачте свой собственный флаг, а все члены банды носят собственные значки.
— Экскрементум церебеллум винцит, — сказала Алекс. — Дерьмо обмануло мозги.
— Согласен, — сказал Марвуд. — Между прочим, этот их ритуал по отрезанию пальцев. Знаешь, откуда пошло? Один из наших рассказал мне об этом недавно. По всей видимости, это началось сотни лет назад, когда токийские проституки отрезали себе палец в знак преданности своим сутенерам и любовникам. Якудзы сейчас делают то же самое. Некоторые отрезают себе пальцы, чтобы показать, какие они крутые, жесткие и несгибаемые, какими не похожими на других и какими непредсказуемыми они могут быть в таком конформистском обществе, как японское. Кровавый выпендреж. Этот же выпендреж заставляет многих их них также покрывать себя татуировкой с головы до ног.
Якудза, рассказал он Алекс, буквально значит «проигравший». Слово состоит из трех цифр: Я — восемь, КУ — девять, ДЗА — три. В общем — двадцать, что является проигравшим номером в ханафуда, одной из разновидностей карточной игры, завезенной в Японию в шестнадцатом веке голландскими моряками. Проигравшие того времени в феодальной Японии: крестьяне, бездомные, мелкие чиновники — сбивались вместе, чтобы как-то противостоять самураям, которые, не имея постоянной службы у своего военачальника, рыскали по стране, грабя и убивая тех, кто слабее. Присоединившись к этим проигравшим, ты становился бураки-мин, тем, кто делает то, что считается недостойным человека. Это были мясники, кожевенники, переносчики мертвых тел, те, кто убирает из храмов грязь и дохлых животных. В Японии среди самых презираемых людей они были вообще «неприкасаемыми». Настоящими проигравшими или якудза.
— Мы говорим о сутенерах, торговцах наркотиками, убийцах. Действительно, дряни. Почему бы их не презирать? Де Джонг должен чувствовать себя в их среде как дома.
— Итак, что я могу сделать для тебя в отношении этого неуловимого мистера де Джонга? О котором я каждый раз вспоминаю, когда цепляю свою деревянную ногу к своему стареющему остову.
Алекс отложила вилку. Вот он, решающий момент.
— Ты говорил о MI-6, что у тебя здесь есть кое-какие контакты.
— Это не то, о чем, как мне кажется, стоит распространяться, но вообще-то, да, мы поддерживаем связи с нашими спецслужбами. Не то, чтобы они всегда оправдывали свою репутацию знающих людей, но, впрочем, это совсем другая песня.
Алекс наклонилась вперед.
— Пусть они выйдут на него в Японии, сделай это для меня.
— Только-то? И все? — Он улыбнулся. — Ну предположим, мы перевернем тот самый камешек, а под ним копошится дорогой мистер де Джонг. И что тогда?
Алекс откинулась назад и уставилась в тарелку с едой.
— Я собираюсь убить его.
Марвуд собрал в куриную гузку свой маленький рот и изучающе посмотрел на нее.
— Я думаю, у тебя есть какой-то план. По крайней мере, мне так показалось.
Алекс не подняла глаз от тарелки.
— Один друг как-то сказал мне, что знать и не действовать — это все равно, что не знать. Я знаю, что де Джонг жив. И, когда я найду его, я буду действовать. Я должна действовать.
— Ну что ж, у тебя мудрый друг.
— Был.
— Был?
Алекс покачала головой, показывая тем самым, что она больше не хочет распространяться на эту тему. Она не хотела говорить о Джоне Канна и оживить боль и скорбь по поводу его смерти. Он был среди четырех японцев, которые погибли десять лет назад, когда двое американцев, ветераны Вьетнама, набросились на буддийский храм в Гонолулу. Выведенные из умственного и душевного равновесия наркотиками ветераны были полны ненависти к буддийскому храму, потому что он напоминал им вьетнамские. Как думала Алекс, Джон наверняка был первым, кто оценил иронию этой смерти. Он сумел спастись от армии США и прятался от нее годами. Но в конце концов армия США убила его.
Алекс и Марвуд провели еще час в разговорах, в то время как неприветливый телохранитель Алан Брюс нес свою службу. Марвуд обещал сделать все, что в его силах, хотя вряд ли он сумеет ей помочь до его возвращения в Лондон. Алекс было достаточно уже и того, что ее просто хотя бы выслушали. Она была уверена, что они еще свяжутся.
Марвуд улыбнулся.
— Что-то говорит мне, что ты еще дашь о себе знать. Твое упорство сконцентрировано. И это так на тебя похоже!
— Ты хочешь сказать, что я готова укусить собаку, которая укусила меня.
И они чокнулись бокалами с вином.
Глава 11
Англия
1937
Однажды, еще в Итоне, Майкл Марвуд совершил добрый поступок, из-за которого страдал впоследствии всю жизнь. Он и его товарищи частенько развлекались, крича вслед проплывающим по реке баржам: «Кто съел пирог с щенками под мостом Марлоу?» Сто лет назад некая кухарка, служившая тогда при Тоне, обнаружила, что с кухни стала пропадать пища. Чтобы это больше не повторялось, она собрала трупики щенков-дворняжек, утопленных слугой, положила их на огромное блюдо, на котором обычно подавался пирог, и прикрыла все аппетитной хрустящей корочкой, которую она специально приготовила. Оставив гостинец на кухне, она удалилась. Как и следовало ожидать, через некоторое время пирог исчез. На следующий день остатки пирога были обнаружены под мостом Марлоу. Видно, похитители в ужасе бежали, добравшись до начинки, не слишком-то напоминавшей привычную еду.
В последний год обучения в Итоне Марвуд занял такое место в обществе, о котором не могли мечтать его отец и дед, также выпускники привилегированных учебных заведений. Он был избран членом аристократического клуба «Поуп», куда входило десятка два старших мальчиков. Все они обязаны были носить белые галстуки-бабочка, стоячие воротнички, клетчатые брюки, а также цветок в петлице. Высокое положение Марвуда не могло не вызывать зависти и восхищения прочих учащихся. Одно то, что он был старшеклассником, давало ему почти беспредельную власть над младшими школьниками, и он мог теперь по мере желания либо притеснять их, либо осыпать милостями. Вполне естественно, ему не терпелось воспользоваться своим преимуществом, дабы познать радость собственного превосходства. Так случилось, что однажды ему-таки удалось пресечь попытки группы старшеклассников, силой пытавшихся накормить испуганного новичка мясом задушенного ими же щенка дворняги.
Новичок, родом из Хартфордшира, был наказан за излишнее высокомерие. Марвуд знал, что парень отличался ослиным упрямством и своим нежеланием перед кем бы то ни было раскланиваться. К тому же у него были вызывающие и даже оскорбительные для окружающих манеры и весьма дерзкий язычок. Он упорно не желал признавать над собой главенство старших. Это был довольно-таки тщедушный, невысокого роста юноша, сын лорда. Но зато его мать — помоги нам, Господи — была опереточной певичкой, это уже само по себе было непристойным и приравнивало ее по социальному положению к евреям и бродячим комедиантам. Итонские старшеклассники вознамерились наказать непокорного хартфордширца — прежде всего, за его мать, а затем уже — за непонятное высокомерие. Этот педик должен был, наконец, научиться уважать старших.
К их огорчению, новичок оказался весьма толстокожим, и их оскорбления с трудом достигали цели. Нервы у старших не выдержали, и игра приняла опасный оборот — затащив его на нижний этаж, разгоряченные школьники стали засовывать ему в рот окровавленные куски мяса. Марвуд прекратил безобразие. Нельзя сказать, чтобы он так уж сочувствовал парню — просто ему хотелось проверить свою власть над соучениками. Ну и, разумеется, после этого у него на душе осталось приятное ощущение исполненного долга.
С тех самых пор, стоило Марвуду только пожелать снова испытать нечто подобное, он шел и спасал новичка от садистских проделок старших. Новенький был в общем благодарен Майклу, но благодарность выражал весьма сдержанно. Марвуд и сам находил его слишком уж высокомерным. Казалось, юный педик не только не стремился быть заодно со всеми, но наоборот, всячески старался этого избежать. К тому же, патриотические чувства были ему неведомы. Для хартфордширца люди, принадлежавшие к низшим слоям общества, все до единого были кретинами — так, по крайней мере, он неоднократно заявлял Марвуду. Что же касается высших слоев, то, по его мнению, их излюбленным занятием было причинять боль своим ближним. Похоже было, что он и бровью бы не повел, если бы старушка-Англия в один прекрасный день провалилась в тартарары.
Будучи неплохим спортсменом, новенький так и не стал настоящим игроком. Коллективизм и солидарность спортивной команды были ему глубоко чужды. Он слишком зациклен на себе — так думал о нем Марвуд. Общение с самим собой он предпочитал любой компании. Его повадка внезапно приходить и еще более неожиданно уходить напоминала кошачью. Но при случае новенький вполне мог постоять за себя. Однажды он отколотил крикетной битой одного юного насмешника, а другому в трех местах проткнул руку пером авторучки. Чем больше к нему придирались — и студенты, и преподаватели — тем большее желание отомстить зрело в его груди. Даже Марвуд время от времени искренне восхищался юным педрилой.
С другой стороны, когда хартфордширец поклялся поубивать в Итоне всех, за исключением Марвуда, старшие сочли его угрозу несерьезной, поскольку она, по их мнению, исходила от существа, стоявшего на низкой ступени интеллектуального развития. Впрочем, подобная оценка оказалась ошибочной. Хартфордширец со временем доказал, что обладает весьма острым умом, не говоря уже об отчаянной смелости, что, как впоследствии узнал Марвуд, превращало его угрозу — несколько сократить численность британской расы, — во вполне реальную опасность.
Парнишку из Хартфордшира звали Руперт де Джонг. Несколько лет спустя, на заснеженной дороге в швейцарских Альпах де Джонг отплатил Марвуду за его доброту, прострелив ему левую ногу. Боль тогда была ужасная. Однако смириться с потерей конечности оказалось еще трудней. С другой стороны, нельзя было не признать, что Марвуду еще повезло. Алекс Бендор и многие другие куда сильнее пострадали от рук де Джонга, поскольку его безжалостность превосходила человеческое разумение. Таким образом, две пули, которые Марвуд заполучил в левое колено, можно было даже рассматривать как проявление своеобразного милосердия. Милосердия, впрочем, довольно странного, поскольку Марвуд превратился в калеку и стал влачить жалкую жизнь, стыдясь своего положения и мучаясь комплексом вины.
Чтобы жить дальше после того, что случилось сорок лет назад в Швейцарии, Марвуд приналег на алкоголь.
В последнее же время, когда воспоминания становились просто непереносимыми, он пристрастился и к героину.
* * *
Вашингтон
1983
Несколько минут назад Марвуд высадил Алекс Бендор около ее отеля, поблагодарил за прекрасный вечер и поцеловал на прощание в щеку, втайне надеясь, что с Божьей помощью дела еще могут утрястись. В конце концов, что такое работа дипломата, как не вечная попытка убедить мир, что и более важные проблемы так или иначе но будут решены в будущем? Теперь Марвуд и его помощник Алан Брюс находились в президентском номере на верхнем этаже отеля, который выходил окнами на Белый дом и мемориал Джефферсона. Марвуд годами не ночевал на территории Британского посольства, поскольку ужасно его не любил. Ни малейшей возможности по-настоящему уединиться. Почти невозможно расслабиться во время бесконечных званых обедов, приемов с коктейлями и брифингов с журналистами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63