— Я читал что-то о коротковолновой рации, — сказал Саймон, — по которой он поддерживал связь с Токио.
— Они врали. Судя по отчетам, ни один японец в этой стране не совершил ни единого акта саботажа или шпионажа, хотя, Бог свидетель, у них были для этого причины после того, что с ними сделали. У Джона не было ни коротковолновой, ни какой-либо другой рации. Власти знали правду и пытались ее скрыть.
— Ты сказала, что у него не было никакой помощи. Мне так кажется, что ты ему помогала.
— Я имела в виду помощи, чтобы выбраться из лагеря. А в том, что я ему помогала, ты, конечно же, прав, но это было гораздо позже.
Саймон посмотрел на Канна. Мистер Спокойствие. Стоит не шелохнется, как будто кто-то накачал его успокоительными.
— Что случилось, когда вы увидели Линдера?
— Я убил его.
Констатация факта. И никаких сожалений.
— Вы его не спрашивали, почему он сделал это, почему он нарушил слово?
— Меня не интересовали причины, что бы он ни сказал, я бы не передумал.
Строго вперед, как стрелка, указывающая на север. Однонаправленность ума, талант для занятий бизнесом. Саймону это нравилось.
На сегодняшний день Джон Канна был удачливым экспортером рыбы, жил тихо-мирно, выращивал розы-рекордсмены и состоял в членах торговой палаты. Он никогда не был женат. Так как не было срока давности за убийство, он по-прежнему находился в розыске, и ему грозило наказание за убийство трех человек. Но по просьба Алекс он согласился что-нибудь сделать, чтобы вылечить покалеченные ноги Саймона.
— Что сделать? — спросил Саймон. — Покрасить одну в красный цвет, другую в зеленый, а потом использовать в качестве светофора для маленьких машин?
Когда Алекс злилась, ее ноздри начинали раздуваться, а нос краснел. Сейчас ее нос был свекольно-красным.
Я, с искалеченными ногами, все время пытаюсь подставить ножку, черт возьми, подумал Саймон. Она всего лишь пытается помочь. Если он давно махнул на свои ноги рукой, то его мать нет. Хотя, с другой стороны, он уже много раз проходил через это: его лечил то один специалист, то другой, но это приносило лишь новые разочарования. А кем, собственно говоря, был этот Джон Канна, кроме как человеком, замочившим двух охранников и одного стряпчего? Его мать, Господи, Боже мой, она никак не успокоится. Скоро она начнет ему говорить, что пройдет совсем немного времени, и он будет отбивать чечетку, позабыв обо всем, что с ним случилось.
Он сказал матери, что сделает все, что она захочет. Потом он посмотрел на море, на два только что стартовавших каноэ, мчавшихся наперегонки. Когда он обернулся, его матери уже не было. Джон Канна сидел на ее стуле. Не шевелясь и не издавая ни звука. Мистер Спокойствие Канна. На столе между Канна и Саймоном лежала цветная фотография Алекс в желто-зеленом муму, снятая здесь, на аэрарии. Канна постучал по фотографии указательным пальцем.
— Плюнь на нее.
Саймон всегда гордился своей выдержкой, но, если бы не ноги, он бы перескочил стол и засветил бы ему в оба глаза.
Канна взял фотографию и пристально посмотрел на нее.
— Почему ты отказываешься делать то, что я тебя прошу? Это всего лишь кусочек бумаги и ничего больше.
— Но не для меня. И вы знаете об этом.
Канна слабо улыбнулся.
— Итак, для тебя это не просто кусочек бумаги. Перед тобой символ, имеющий определенную значимость, символ, который пробуждает сильные эмоции. То, что будит в тебе силы сражаться с человеком, который приказал тебе плюнуть на это. Ну что ж, посмотрим, сможешь ли ты понять другие символы, сможешь ли ты постичь их силу. Американский флаг — это символ, не так ли? Вероятно, он что-то значит для тебя. Медаль, полученная на легкоатлетических соревнованиях — тоже символ. Так же, как подарок на память от хорошенькой девушки, может быть, одной из тех, на телефонные звонки которых ты отказываешься отвечать. Есть люди, которые считают море и небо символами Бога.
Голос Канна был завораживающий. Очаровывающий. Гипнотизирующий. Именно так. Гипнотизирующий. Глаза Саймона теперь были прикованы к рукам Канна, покоящимся на столе, но на самом деле они не были неподвижны. Он выделывал какие-то странные вещи своими пальцами. Саймон слышал, как он сказал:
— Сильная воля пронзает камень. Твоя воля должна стать сильной.
Саймон, который с трудом удерживался, чтобы не закрыть глаза, поплыл в своих мыслях: «По-моему, он мне ничего не говорил. Господи, его пальцы никак не успокоятся. Сначала они сплелись вместе в сторону Канна. Потом они сплелись указательными пальцами в сторону Саймона. Затем один кулак поверх другого, большой палец в сторону Саймона. Захватывающее зрелище, но очень непонятное. Канна вроде бы не производит впечатление психа. Так почему же он такой дерганный?»
— Саймон? Саймон?
Его мать. Стоит рядом со стулом и трясет его. Разбудила от глубокого сна. Можно ли в это поверить? Только что он говорил с Канна, а в следующее мгновение заснул. И вдруг он почувствовал такой голод, какого не испытывал уже месяцами.
— Принесла тебе кое-что поесть, — сказала Алекс. — Ничего с тобой не случится, если ты и наберешь несколько лишних фунтов. Сэндвич из мяса цыпленка и черного хлеба. Шелушеный рис. Фрукты. Джон сказал, чтобы ты был осторожен в выборе еды.
— Сколько я спал?
— Больше двух часов.
— Ты что, издеваешься?
Она показала ему часы. Было двенадцать дня.
— Ешь, — сказала она. — Когда поешь, Джон просил тебя зайти в дом, он будет в комнате сразу же у аэрария, в той — с алтарем.
Саймон впился в сочный кусок манго. Он закрыл глаза всего лишь на минуту, а минута оказалась более чем двумя часами. Канна загипнотизировал его. Миккио. А что еще это могло бы быть? И сон был самым лучшим со времени Трубы.
Он обратился к матери:
— Ты знала, что он собирался сделать, не так ли?
— Джон сказал, что ты был очень зажат и давно уже нормально не спал.
— В этом он прав.
— Он прав и во многом другом. Он уже наблюдает за тобой...
— Наблюдает за мной?
— Он приходил несколько раз в госпиталь.
— Никогда его не видел. Он приходил, когда я спал?
— Только один раз. В другое время он приходил, когда ты бодрствовал, но ты никогда не видел его.
— Ты говоришь, что я не спал и не видел его в моей комнате? Погоди-ка, до меня дошло. Он выдавал себя за доктора или еще за кого?
Алекс бросила себе в рот виноградинку.
— Ты узнал его, когда только что увидел. Почему же ты не мог его узнать, когда он был переодет доктором? Если он, конечно, переодевался вообще.
Саймон перестал жевать и посмотрел на дом.
Алекс, не сводя глаз с сына, потянулась еще за одной виноградинкой.
— Джон ждет. Заканчивай с едой.
* * *
Канна определил цель. Совершенствование духа и тела, развитие духовной и физической силы. Внутренняя сила более значительна. Она умиротворяет разум, придает уверенность в себе и даже может омолодить тело. В бою или в повседневной жизни сильная воля делает человека неуязвимым. Но сначала Саймон должен поверить в эту силу. Он должен много работать, чтобы выявить ее в себе. Понять на собственном опыте, что эти чудеса случаются в жизни, что они ни сверхъестественны, ни необъяснимы. Ни слова, ни книги не смогут передать это знание. Он должен будет его постичь на собственном опыте. Если он справится, то возвращение былой силы его ногам будет всего лишь одной из наград.
Они тренировались с ним вместе дважды в день, на рассвете и вечером. Канна, как узнал Саймон, был строгий и требовательный учитель с безупречной техникой бойца, и в этом-то и была трудность. Он был непримирим в своих требованиях, чтобы Саймон жил в соответствии с его наставлениями. А как можно было угодить такому человеку? Никак. На этом можно было только надорваться.
Канна был само совершенство. Неделя тренировок с ним — и Саймон понял, как Канна смог выбраться из Тул-Лейк и отослать Уильяма Линдера в комнату судебного заседания на небесах. Нанося ли удар, демонстрируя ли упражнения на гибкость, показывая ли, как можно бесшумно войти и выйти из запертого дома или посвящая его в древние принципы Миккио, он оставался законченным, совершенным воином, которого легко было уважать, но трудно полюбить.
Тренировка. Физическая часть состояла из каратэ и нинзютцу. Канна запретил инвалидное кресло. Саймон и он садились друг напротив друга на аэрарии и делали упражнения на растяжку, потом различные удары руками, после этого — техника ударов ногами. Удары ногами Саймона были достойны жалости. Ему надо было собрать все свои силы, чтобы оторвать ногу хотя бы на дюйм от пола аэрария. Но постепенно дела пошли лучше. Через две недели после первой встречи Саймон уже мог поднимать каждую ногу на два фута в воздух, и ему уже не нужно было инвалидное кресло.
Саймон сам снял скрепы на ногах, занявшись нинзютцу. Ниндзя были «проникатели», коммандос, которые проникали в наиболее укрепленные замки и крепости. Канна изобрел собственную методику обучения Саймона прониканию. Саймон должен был проползти по темному дому без единого звука, без ударов о мебель, перевертывания торшеров и диких криков кошки, которой отдавили лапу. Где бы Саймон ни наделал шуму, Канна, прятавшийся в темноте, бил его по голове или плечам бамбуковой палкой.
Канна исправлял его ошибки довольно-таки больно, но Саймон наслаждался игрой, так как для него она значила, что он снова участник состязания. Он преуспел в проникании и стал делать это настолько хорошо, что Канна начал расставлять ловушки на его пути: битое стекло, консервные банки, колокольчики. В большинстве случаев Саймон обходил их, но все же не всегда.
Саймон задавал все больше вопросов о ниндзя. Канна рассказал ему, что все они были супер-эскейписты, шпионы и мастера маскировки, они могли замаскироваться под солдата, дерево, священника. Ниндзя могут использовать темноту, дождь, чтобы стать невидимыми для окружающих. Они могут убивать. Ниндзя сделает все, чтобы выжить, и он постоянно совершенствует свои возможности, которые, в сущности, безграничны. На вопрос Саймона, есть ли здесь какие-нибудь ниндзя, Канна ответил утвердительно, но предупредил, что он никогда не покажет их. Жизнь ниндзя зависит от секретности. У большинства есть враги. Канна сказал, что наверняка нинд-зя-тренировка Саймона подарит ему врагов. Если она вернет мне мои ноги, сказал на это Саймон, она будет того стоить.
* * *
Миккио. Канна повел Саймона по пути к внутренней силе с куи но ин, овладения девятью символами, практикой сплетения пальцев для того, чтобы загипнотизировать противника или увеличить уверенность в себе в минуты опасности. Дважды в день Саймон тренировался перед маленьким алтарем Канна. Он садился на циновку — спина прямая, глаза закрыты — и пытался очистить свое сознание от посторонних мыслей и сосредоточиться на внутренней силе. Затем надавливал указательным пальцем на основание своего черепа пятьдесят раз для стимуляции работы мозга. Потом руки на бедра и повороты головой влево-вправо пятьдесят раз, затем то же самое, только корпусом, расслабив шею и позвоночник. После этого — потирание ладоней друг о друга для стимуляции циркуляции внутренних токов. Все это завершалось упражнениями на контролирование дыхания, медленные глубокие вдохи-выдохи в полном молчании.
Все девять символов имели свои индивидуальные положения пальцев и дыхательные упражнения, как и специфические духовные и физические цели. Каждый символ складывался из девяти горизонтальных и вертикальных линий, прочерченных пальцами в воздухе. Каждый взаимодействовал с определенным центром духовной и физической силы в теле. Каждый имел свои цвета и предполагал свою форму в теле. Саймон должен был выполнять это все по памяти. И без ошибок. Иногда он работал над одним символом целыми неделями, а иногда осваивал один символ за другим — под неустанным контролем со стороны Канна. Резкое движение кисти Канна — и ошибка наказывается ударом бамбуковой палки. В конце концов Саймон поверил, и не потому, что его мать или Канна убеждали его, а потому что его ноги становились сильнее. Потому что он сам увидел и ощутил силу Миккио.
* * *
Рин. Первый символ. Тренирует сознание и тонизирует все органы тела. Указательные пальцы вытянуты, остальные сжаты. Указательные пальцы попеременно чертят пять горизонтальных и четыре вертикальных линии в воздухе, изображая заранее известную фигуру. Затем руки на коленях, глубокий вдох и выдох восемьдесят один раз. На последнем выдохе — задержка дыхания и сосредоточение на внутренней силе. Воздух задерживается на восемьдесят один удар сердца.
То. Второй символ. Наполняет тело полезной энергией и увеличивает восприятие. Ладони вместе. Средние пальцы сверху вытянутых указательных, другие пальцы сжаты. Снова чертятся пять горизонтальных и четыре вертикальных линии в воздухе, изображая заранее известный знак.
Кай. Третий символ...
* * *
Саймон вернулся к занятиям спортом. Он плавал, занимался подводным плаванием и бегал милю за милей по пустынным тропинкам, влажным от дождя, в лесу Маунт-Танталус. Он мог драться, обладая такими свирепыми навыками рукопашного боя, о которых он не мог и мечтать, будучи боксером. Он вернулся к серфингу, но не чаще двух раз в неделю и не подвергая себя опасности.
Теперь серфинг не вызывал у него чувства наслаждения. Он говорил себе, что стал старше, и в двадцать своих лет считал себя закончившим «школу пляжных мальчиков». И что его тренировки с Канна, даже если только одна в день, дают ему гораздо больше, не оставляя времени для другого.
И у него появилась работа. Работа, как говорит Канна, защищает человека от скуки. Она для него и услада, и награда. Он нанял Саймона палубным матросом в один из своих флотов, промышлявших в акватории Кевло Бейсин около Гонолулу. Саймон не находил в этой работе ни услады, ни награды. Наоборот, ему это было скучно. Какая-то чистой воды мура. Унылая, занудная работа. Саймон стряпал для команды, тянул сети с рыбой до саднящих мозолей, потом, после возвращения с ловли, часами потрошил рыбу на фабрике Канна. Чтобы избавиться от рыбной вони, Саймон мылся по три раза в день и брал с собой на работу смену чистой одежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63