https://wodolei.ru/catalog/akrilovye_vanny/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Торжество состоится скоро, отец. Но, если хочешь, я пошлю к тебе Пентекостеса и Виржилио с этим самым бюстом и установим его в твоем саду, – нервно сказал он, вставая.
Жоакин поднялся с кресла без помощи сына. Он как будто не видел его. Твердым шагом прошел к двери, которая вела в глубь дома. С порога широко повел тростью, как бы обводя всю гостиную.
– Знаешь, что я тебе скажу? Сунь этот бюст себе в задницу. – И исчез в коридоре, закрыв дверь, чтобы сын не видел, как медленно он идет.
Когда они прошли пол-улицы, Эрнесто спросил:
– Так что мне делать с сеу Жоакином? Полидоро пожал плечами. Во всех отношениях жизнь отца висела на волоске, и в памяти его жили только воспоминания о былых невзгодах. Смотрясь голый в зеркало в ванной, Жоакин видел, в каком жалком состоянии его детородный член.
– Что ж, выполни его просьбу.
И Полидоро продолжал свой путь к гостинице. Эрнесто был явно огорчен.
– Ты что же, забыл, каким верным твоим мушкетером я был и избавлял тебя от всяческих опасностей?
Полидоро постарался вспомнить о мужском инстинкте, который гнал их по городу в поисках приключений и сговорчивых девиц.
– Теперь я всего-навсего фазендейро, живу за счет коровьего молока и навоза, – пробормотал он, ускоряя шаг и не желая слушать друга, но в то же время он не хотел нарушить и странное очарование, которое вызывали в нем воспоминания о мушкетерах, готовых рискнуть жизнью за свою королеву.
– К тому же где эта самая королева? Эрнесто воодушевился:
– В один прекрасный день королева вернется. Не теряй надежды.
При воспоминании об украшенной гребнями и заколками женской головке Полидоро вздрогнул. Лицо его замкнулось: Эрнесто не имел никакого права вторгаться в его мечты.
– Что с тобой? – спросил Эрнесто, видя неприветливое лицо друга.
– Ты не почувствовал, что сегодня утром ветер нес дурные предзнаменования?
Полидоро выразился деликатно, стараясь вернуть Эрнесто в сегодняшний вечер, но аптекарь был склонен ко всему таинственному.
– Или только для меня ветер ржал, как дикий жеребенок?
Это признание приободрило Эрнесто. В ответ он тоже захотел поделиться с Полидоро подобным секретом:
– А Вивина нынче ночью разбудила меня и предупредила, что в Триндаде что-то произойдет. И, чтобы вызвать во мне беспокойство, закрыла глаза и замолчала, как я ни упрашивал ее объяснить, в чем дело. Только утром, после кофе, решила со мной поделиться. И знаешь, что она мне сказала?
– Замолчи, Бога ради! – споткнувшись, крикнул Полидоро.
Но Эрнесто, побуждаемый семейными воспоминаниями, продолжал:
– С тех пор как мы поженились, Вивину одолевают видения. Поэтому, когда она сказала, что ей привиделась женщина с крыльями за плечами, у которой изо рта, как из рога изобилия, сыпались золотые монеты, я содрогнулся. Побежал посмотреть на календарь. Но дети отрывали листы загодя, и там значилось, что сегодня уже пятница.
Полидоро не мог уловить смысла видения Вивины, который как-то ускользал от него. В тревоге он схватил Эрнесто за руку.
– Почему ты столько лет не рассказывал мне о видениях Вивины?
– Да ты бы им все равно не поверил. Разве допустил бы ты, что у женщин более чуткая душа, чем у нас? А ведь на заре цивилизации они были жрицами и весьма почитались. Возможно, поэтому они и сегодня не делают различия между делами повседневными и священными. И то и другое смешивается для них на кухне, в столовой и в постели. Женские боги участвуют во всех будничных делах, например в заправке фасоли.
Видение Вивины заставило Полидоро еще больше заспешить в гостиницу. Эрнесто явно собирался последовать за ним.
Полидоро этого желания не поддержал. Ему требовалось заглянуть в свою душу без свидетелей, и он ускорил шаги, не обращая внимания на разочарование Эрнесто.
Гостиница «Палас» находилась в десяти минутах ходьбы от аптеки «Здоровый дух», и если в баре случалась пьяная драка, Эрнесто приходил оказывать помощь пострадавшим.
– Когда нет ни священника, ни врача, аптекарь – целитель души человеческой, – говорил он. – В обмен на уколы, которые мы делаем, пациенты изливают перед нами желчь и рассказывают о своих трагедиях.
Здание гостиницы, выходившее фасадом на площадь, выделялось среди других домов квартала своей монументальностью. Архитектура во французском стиле начала века была избрана архитектором из Сан-Паулу, приехавшим в Триндаде в начале двадцатых годов. Беспокойный по характеру, этот человек сразу же дал понять, что хочет остаться в этом городе навсегда. Преодолев сопротивление некоторых видных граждан, он за несколько недель создал принципиальный проект гостиницы.
Жоакин первым обратил внимание сына, тогда еще мальчика, на опасности, которыми грозил приезд архитектора из Сан-Паулу.
– Он из тех, кого гоняет по Бразилии жажда разбоя. Этим своим прогрессом, ни во что не ставящим прошлое, он хочет разорить нас до нитки.
В основе бурного протеста Жоакина лежали отнюдь не местные экономические интересы. Эту борьбу он считал для себя делом чести.
Чтобы успокоить мужа, Магнолия предлагала ему подслащенную воду. Его это оскорбляло: такой напиток годится только для девиц. Особенно Жоакин сердился, когда жена подробно рассказывала ему, как выходец из Сан-Паулу снимает шляпу и раскланивается с ней, едва завидит ее в общественном месте. Но он точно так же приветствовал кого угодно независимо от расы, богатства и веры. А сколько разговоров и споров вызывали его сшитые в Париже костюмы!
– Вот еще одна причина, по которой его надо выдворить из города. Он хочет всех нас превратить в паршивых пижонов. Ты тоже хочешь стать модницей, Магнолия?
Взглядом Жоакин предоставлял жене редкую возможность объясниться в любви к нему. Для укрепления семьи она могла бы дать понять детям, что в доме, и особенно в постели, у нее был муж, который избавлял ее от необходимости прибегать к чужим фантазиям, для того чтобы быть счастливой.
Избегая взгляда мужа, она принялась изо всех сил стирать пыль с мебели. Она привыкла к его повышенной чувствительности и боролась с ней, кладя в еду побольше специй.
Споры на эту тему пробуждали интерес Полидоро. Авторитет архитектора из Сан-Паулу грозил расшатать устои семьи, основанные на невозмутимой повседневности. Как всякий подросток, Полидоро давно искал легендарного героя, пересекающего сертаны или Амазонию в костюме цвета хаки и высоких сапогах с хлыстом за голенищем, не забывая о делах и любовных похождениях. Герой этот приезжал бы из дальних краев ради одного лишь удовольствия рассказать о невиданных и неслыханных передрягах. Такой человек, хоть и побывал в местах, где среди пышной растительности царит смерть, к ночи спокойно кладет голову на подушку, не опасаясь гнездящихся в его воображении кошмаров.
Отец разбирался только в коровах, а выходец из Сан-Паулу мог предоставить Полидоро визир, через который был виден мир за пределами Триндаде. Каждый день Полидоро, выйдя из школы, наблюдал за строительными работами. Волей архитектора кирпичи складывались в бесконечные стены. Любопытство Полидоро таило в себе определенную опасность.
– Ты, как я вижу, болтаешься по улице без дела, – сказал однажды Жоакин и пригрозил сыну наказанием: не дай Бог еще прибьется к врагам. Но и сам Жоакин не спускал глаз со строительных рабочих, прибывавших из соседних округов.
– Зачем нам такая большая гостиница? Чтобы собрать в номерах побольше шулеров, проституток и бандитов? – бормотал он, забывая о сыне.
Говоря об архитекторе, Жоакин никак его не называл. Дал ему кличку Бандейранте, желая выставить в смешном свете. И намекал всем, что того выгнали из Сан-Паулу, иначе он и не приехал бы в Триндаде.
Как-то солнечным утром в дверь Жоакина постучали.
В ту самую минуту, когда он собирался призвать к порядку пораспустившихся детей и жену.
– Эй, Магнолия, почему ты не идешь открыть дверь? Жена, занятая хозяйством, не услышала его приказа:
наверно, ушла в курятник собирать яйца. Эту работу она детям не доверяла, сама внимательно изучала запачканную кровью скорлупу и ласково разговаривала с курицей, как с сестрой по женским тяготам.
Жоакин, не понимая этой солидарности, возражал:
– Ну и что? Ты ведь рожала и знаешь, как трудно выпихнуть из себя головку ребенка!
Пришлось Жоакину самому идти открывать дверь – не дадут отдохнуть даже в воскресенье.
– Это я, – сказал архитектор из Сан-Паулу.
Он был в сапогах и галифе для верховой езды, на голове щегольски сидела кепка, какие Жоакину доводилось видеть только в иностранных журналах, изредка попадавших к нему в руки; у подъезда стоял серо-гнедой конь.
Жоакин заколебался: неловко гнать непрошеного гостя, если он уже ступил на порог.
– Входите, – мрачно сказал он, – но с условием, что время вашего посещения будет измеряться самой быстрой стрелкой часов.
В доме Жоакин указал посетителю на мягкий стул, одна из пружин которого наполовину вылезла наружу и не щадила ничьего зада. Скудно обставленная столовая напоминала монастырскую трапезную. Самым роскошным предметом здесь был обеденный стол с выдвижными ящиками для посуды и гнутыми ножками, изумительное произведение ремесленного искусства.
Посетитель сел небрежно-элегантным движением и не показал виду, что ему больно. Лишь ноги его так крепко уперлись в дощатый пол, будто пустили в него корни.
– Что ж, время идет, – напомнил ему Жоакин, разглядывая начищенные до блеска сапоги гостя. Ему хотелось сразу огорошить архитектора, лишить его всякого очарования в глазах своих домашних.
Тот немного наклонился вперед, соблюдая правила хорошего тона, приобретенные в богатом доме Сан-Паулу. Устремив взор на Жоакина, старался прочесть его чувства; несколько мгновений жизнь обоих как бы работала вхолостую.
– Я приехал в Триндаде не затем, сеу Жоакин, чтобы принести вам прогресс. Прогресс – это сказка, а я уже давно оставил передовые взгляды, – сказал наконец архитектор.
Жоакин побоялся, как бы лощеные речи городского жителя не сбили с толку его, деревенщину.
– Говорите напрямик, – сухо произнес он.
– Я хочу сказать, что гостиница – это как моя иллюзия, так и ваша. – Сделав такое признание, он снова откинулся на спинку стула: так ему легче было сидеть.
– Не причисляйте меня к числу тех, кто питает иллюзии, – запротестовал Жоакин довольно пронзительным голосом. Магнолия могла услышать его из сада.
– Вы совершенно правы. Каждая утраченная иллюзия укорачивает наши кишки на один сантиметр. А раз я не знаю, сколько у меня метров кишок, то не стоит их терять. Хотя бы потому, что без них нам нечем будет срать. – Употребив такое неожиданное выражение, уроженец Сан-Паулу сразу же посмотрел на Жоакина.
Чувства Жоакина, задубевшие от коровьего навоза, выдержали этот наскок собеседника, который заговорил на крестьянском языке лишь для того, чтобы убедить его, будто они одного поля ягода.
Архитектор, однако, не хотел отступать и решил не сдавать позиции.
– Но, с другой стороны, иллюзия помогает нам жить. Это искушение, имеющее определенную цену, которую я, например, согласен заплатить. Поверьте мне, чем больше обмана и лжи я возведу на городской площади Триндаде, тем лучше будет для нас всех, в том числе и для вас.
Высказав эту мысль, выходец из Сан-Паулу снова вперил в Жоакина оценивающий взгляд. У этого крестьянина на спине панцирь, как у черепахи. И на нем отметины тысячелетней борьбы за существование, а что у него внутри – не видно.
Жоакин вытащил из кармана табачный лист. Прежде чем покрошить его ножом на столе, понюхал, заметив тем временем, что этот чужак словно прирос к стулу и вовсе не смотрит на стенные часы, висящие над комодом в стиле штата Минас-Жерайс. Стрелки двигались как обычно.
Наконец Бандейранте встал и посмотрел на хозяина сверху вниз. Жоакин забеспокоился: не хватало еще, чтобы в его собственном доме посторонний человек навязывал ему свою режиссуру.
– Вам известно, что Фернан Паэс Леме приказал убить собственного сына? – спросил уроженец Сан-Паулу с задумчивым видом, точно говорил об одном из своих предков.
– За что? – испугался Жоакин.
– Из-за драгоценных камней. Ему пришлось выбирать между изумрудами и сыном, – ответил архитектор с сожалением в голосе.
Жоакин попросил разрешения пройти, так как посетитель стоял перед ним. Бандейранте с утонченной изысканностью выполнил его просьбу, как будто это он был хозяином дома, и Жоакину пришлось его поблагодарить.
Подойдя к окну, Жоакин глубоко вздохнул. Это его приободрило, и он тотчас обернулся. Бросил взгляд на групповую фотографию, висевшую на стене: дети и племянники в праздничных одеждах по случаю крестин. Увидев родичей, содрогнулся, представив себе, что роковая сила вдруг заставляет направить кинжал в грудь члена своей семьи. Ему почудилось, будто он видит кровь на пыльном полу.
Тень Фернана Паэса Леме не давала Жоакину покоя. Он не слыхал о таком диком случае в истории Бразилии. По его мнению, подобные ужасы могли иметь место только в соседних странах, свирепые жители которых готовы были вырезать целые семьи. В то же время упоминание об этом эпизоде показывало хитрость архитектора: наверняка он выдумал эту историю, чтобы Жоакин не гордился тем, что он в своем доме и в любой момент может выставить непрошеного гостя за дверь.
Жоакин взял нож и нарезал табаку. Высыпал щепоть на папиросную бумагу, уверенными движениями свернул самокрутку. Высунув язык, нанес тонкую полоску слюны на край бумаги, положил самокрутку на край стола и вздохнул с облегчением.
– Наверно, нелегко было этому самому Фернану, а? – И посмотрел на чужака так, словно видел его в первый раз.
Голос Жоакина звучал мягко, будто он был исполнен дружелюбия, но гостя это не обмануло. Ему надлежало быстро ответить выпадом на выпад хитрого фазендейро.
Жоакин был уверен, что собеседника ждет поражение, и решил великодушно уделить ему еще несколько минут, чтобы утихомирить его красноречие и вызвать на лице выражение крайнего разочарования, неизгладимое, словно клеймо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52


А-П

П-Я