Пальмира попросила их успокоиться: сегодня они должны сосредоточиться, как того требуют чувства, давно теснящиеся в груди у каждой.
– Должны же мы отпраздновать приезд Каэтаны! Эти добрые слова тронули Джоконду, да еще Пальмира принесла ей чашечку кофе. Она его пила, по-прежнему уверенная в том, что Полидоро не простит ей появления проституток на вокзале, к тому же они забрызгают грязью бархатный плащ Каэтаны, наверняка уже вытершийся и выцветший.
Диана была непреклонна. В знак того, что не отказывается от своего мнения, она не потрудилась подать Джоконде даже стакан воды, чтобы смочить горло, пересохшее от бесконечных бесплодных споров.
Несмотря на разногласия, все они мазали волосы касторовым маслом; промывая их, пользовались средствами, от которых волосы развевались бы по ветру; мазали ногти лиловым лаком – этот цвет напоминал Себастьяне драпировки в церкви в пятницу на Святой неделе. Диана меж тем поднялась на третий этаж посмотреться в овальное зеркало, которое безжалостно отразило все поры ее усталого лица.
– Как мы постарели за эти годы! Надеюсь только, что Каэтана видит не так уж хорошо, – проворчала Диана, с тоской думая о домике, который исчезал за горизонтом: после свиданья с зеркалом она всегда расстраивалась. Чтобы убить время, меняла прическу, накладывала макияж, подводила глаза, точно звезда немого кино, силилась восстановить красоту былых времен, когда она под вечер бегала к Каэтане перед началом представления.
Ее усилия растрогали Себастьяну: ведь она тоже была жертвой годов, которые не остановишь. Себастьяна достала батистовый платок, подарок Виржилио, и высморкалась.
– Ты помнишь, как Каэтана давала мне конфетки, когда я пугалась бродивших по арене домовых и принцев?
Джоконда обняла Себастьяну, чтобы та вовсе не расчувствовалась, но Себастьяна гордо освободилась, сочтя подобные объятия унизительными.
– Не знаю, принимала ли Каэтана всерьез мои слезы и огорчали ли они ее. Знаю только, что она их аккуратно слизывала, я даже боялась, как бы она языком не натерла мне кожу, и не позволяла Полидоро сразу же вести ее в гостиницу.
Выслушав это признание, Пальмира зажгла сигарету длинной спичкой из тех, что должны будут украшать камин, который Джоконда обещала построить в гостиной. Зимой они будут греть суставы у огня, перед тем как пойти с клиентом в свою комнату.
Джоконда в конце концов смирилась; женщины показали ей зубы и одержали победу.
– Полидоро заслуживает того, чтобы его гладили против шерсти, – сказала Диана, продолжая красить ногти. – Он самый настоящий диктатор.
– А разве не диктаторы все мужчины? – рассудительно поддержала ее Пальмира.
Себастьяна быстренько пробежала историю Бразилии. Благодаря Виржилио, с которым часто делила ложе, она довольно свободно могла вспомнить тот или иной эпизод.
– Так было с самого открытия Бразилии, начиная с трех императоров, которые жили в Петрополисе.
Домашний мятеж набирал силу. Однако Джоконда следила за его проявлениями с доброй улыбкой: эти женщины составляли ее семью. Особенно ее трогала Себастьяна.
– На этот раз ты ошиблась, Себастьяна. У нас было два императора. Причем, знаешь, Педро I был настоящий жеребец. Ни один мужчина в Триндаде ему в подметки не годится. Но зачем ему было шастать по чужим крышам, как ошпаренному коту, если сегодня никто о нем не вспоминает?
В этот день Джоконда, готовя обед, не поскупилась на специи. Наспех приготовленная мясная поджарка, щедро приправленная чесноком, перцем и лавровым листом, не понравилась женщинам.
– Сегодня никто не пойдет со мной в постель, раз от меня воняет чесноком, – заявила Диана.
Три Грации еще до рассвета принялись готовить торт. Вытащив бисквит из духовки, осторожно построили трехступенчатую круглую башню, затем обмазали ее взбитым с сахаром и лимонным соком белком. Так как торт создавал праздничную атмосферу, они все время распевали церковные гимны, главным образом о Пресвятой Деве в майский день, что напоминало и о невестах.
– Если бы не Себастьяна с ее памятью на даты, мы бы и не вспомнили, что сегодня у Каэтаны день рождения. Она родилась под знаком Близнецов, но по характеру – под знаком Льва. Африканская безгривая львица, – сказала Пальмира, аккуратно снимая лопаточкой излишек глазури с торта.
– И день приезда она выбрала не случайно. Чтобы нас испытать – забыли мы ее или нет. – Себастьяна гордилась своей памятью, которая хоть и заставляла ее иногда страдать, но и поддерживала, позволяя углубиться в прошлое, а прошлое во всех отношениях было лучше настоящего.
Усевшись за стол, они без аппетита поели. Себастьяна не спускала глаз с торта, боясь, как бы тот не развалился.
– Кто бы подсказал Полидоро, что у нее день рождения, чтобы он преподнес ей жемчужное ожерелье в четыре нитки соответственно четырем временам года? – мечтательно и со вздохом сказала Пальмира.
Диана набросилась на нее.
– Ты, видно, забыла, что в Триндаде весна ничем не отличается от лета? И январский бриз точно такой же, как июльский, возвещающий начало зимы?
Джоконда посмотрела на часы.
– Нам пора идти. Посуду помоем, когда вернемся.
Вокзал был далеко от центра города и от дома Джоконды. По счастью, в своем квартале они никого не встретили. Облупившееся здание вокзала говорило о запустении. Внутри находился начальник полиции Нарсисо, которому было поручено следить за порядком, он то и дело поглядывал на карманные часы, подвешенные к поясу брюк. Он никогда не терял надежды, что в любой день и час может прийти телеграмма, извещающая его о переводе в какой-нибудь из пригородов Рио-де-Жанейро.
По стуку в дверь Нарсисо понял, что пожаловала женщина. Стучали робко, нерешительно. Он с трудом открыл дверь, так как петли заржавели. Увидев целую процессию, в страхе отступил. Дневная жара туманила ему глаза.
– Зачем вы здесь? – Он сурово оглядел Диану, Пальмиру и Себастьяну. – Мне приказано пропустить только Джоконду. – Тут в его голосе появились галантные интонации. – Это потому, что она держится как королева.
Джоконда невольно пожала плечами. Она чувствовала себя усталой. Встала в шесть утра. И от дома к вокзалу они шли окольным путем, чтобы не возбуждать подозрений.
– В Бразилии нет королев, сеньор начальник. А рыцарей и подавно. – И Джоконда решительным жестом потребовала, чтобы начальник полиции пропустил и ее, и Три Грации.
– Минуточку, – сказал тот, пытаясь не пустить проституток.
Джоконда удержала его руку.
– Теперь уже поздно, Нарсисо. – И выдавила из себя улыбку. – Мы на одном корабле, и судьба у нас одна на всех.
Белый тюрбан скрывал курчавые волосы, отчего она казалась старше; бросался в глаза и контраст со смуглой кожей. Нарсисо никогда не умел скрывать секреты, в частности свою зависимость от Полидоро, и теперь счел благоразумным уступить.
Тогда Джоконда, поверив его словам, хоть иногда он безбожно врал, вошла, гордо выпрямившись, а Три Грации гуськом последовали за ней. От стен, покрытых фиолетовыми пятнами, исходил запах мочи и плесени; сырость добралась до потолка. Нарсисо с сержантом пытались ранним утром, при свете свечей, не поднимая шума, навести хоть какой-то порядок: очистили зал от дохлых крыс, паутины, подмели пол, но вокзал все равно оставался жалким и заброшенным.
Женщины следовали за Джокондой в суровом молчании, все их внимание было устремлено на торт, который несла теперь Пальмира; они менялись через каждые десять минут, освободив Джоконду от этой работы, так как она не участвовала в приготовлении торта. Зато она прижимала к груди только что срезанный букет магнолий; руки заняты – и слава Богу, не надо будет ни с кем здороваться за руку.
Женщины были одеты скромно, если не считать заколок с фальшивыми бриллиантами, но Полидоро содрогнулся, увидев проституток, пытавшихся принять облик порядочных женщин. Уверенный, что в этой экстравагантной выходке повинна Джоконда, собрался было напуститься на нее, бросив учителю:
– Подойду к ним!
Виржилио не стал удерживать его: незачем удерживать Полидоро силой, раз уж он решил прогнать проституток обратно в пансион. Он не будет свидетелем публичного унижения этих женщин – ведь каждый понедельник он пил с ними чай, не говоря уже о том, что залезал в постель каждой из трех. Себастьяна же не только дарила ему себя, но еще и проявляла при этом завидное терпение.
Подойдя к Джоконде, Полидоро старался говорить тише: не хотел, чтобы раскаты его голоса под сводами вокзала выдали его присутствие здесь. Всякое проявление жизни в этом здании получает трехкратное усиление.
– Как я вижу, ты со свитой, не хватает только оркестра. Могу я узнать, куда ты ведешь этих баб?
Джоконда поправила тюрбан: сооружение могло развалиться в любую минуту. Полидоро казался ей далекой тенью на горизонте, за пределами вокзала. Этот человек готов попрать собственную гордость, лишь бы Каэтана обосновалась на шестом этаже «Паласа». Он вручил бы ей даже ключи от города. У Каэтаны были завораживающие глаза евро-азиатки, в гневе они расширялись, зато в любую минуту она могла одарить подругу любым подарком, от шпильки до флакончика духов собственного изготовления. Такими подарками она умиротворяла Трех Граций, чтобы те не давали волю сердцу. Этот орган, говорила Каэтана, подвержен бурям, и его надо остерегаться. Однако в противоположность тому, что говорили страдающие сердечным недугом, сердце более тесно связано со смертью, чем с жизнью как таковой.
– Ты слыхала про дона Хосе? Это человек, который во имя любви посчитал себя судьей и владыкой Кармен и ударил ее ножом. Любовники вообще ужасные собственники: овладев чужим телом, не терпят соперников. Не забудь, Джоконда, кто слишком любит, тот совершает ошибку. «Ну, приведи хоть один пример из оперы или литературы, чтобы кто-то любил правильно, в меру», – говорила Каэтана накануне своего бегства из Триндаде.
Задумчивость Джоконды была принята за неуважение. Полидоро не мог позволить, чтобы шлюха оказывала ему непочтение на людях.
– Так ты не только проститутка, но еще и глухая? Три Грации дружно встали на защиту Джоконды. Себастьяна, державшая торт, подняла его перед самым носом Полидоро.
– Ладно, хватит, – сказал Полидоро, опасаясь, как бы торт не упал на землю, и помог Себастьяне, – не то все испортите.
Себастьяна, настроенная по-боевому, не поняла его намерений и крикнула:
– Испортите день рождения Каэтаны! Она вам этого не простит.
Несправедливо обиженный Полидоро отступил. Попробовал разъяснить недоразумение: у него и в мыслях не было причинять зло подругам, которых давно знал, имел возможность наблюдать, как лица их темнеют и морщатся от палящего солнца и прожитых лет. Джоконда была не в состоянии слушать его и решила искать защиты у представителя власти.
– Нарсисо, будьте свидетелем. Для чего же, в конце концов, полиция? Если надо, найму и адвоката. Думаете, проститутку и защитить некому? – И выпятила грудь, точно горлица.
Полидоро извинился. Он, конечно, сказал гневные и обидные слова, но убивать никого не собирался. Зачем же теперь стрелять в него отравленными стрелами?
– Значит, я больше не гожусь вам в друзья? И не могу в декабре послать какое-нибудь жаркое к праздничному столу? Или в июле доброй кашасы, чтоб было чем согреться? – От волнения голос у него сел, так что подошедший Виржилио его не слышал.
– Что вы там затеваете втихомолку? – спросил Виржилио. – Я тоже вхожу в делегацию, придающую блеск празднику! Если бы не я, любовь Полидоро и Каэтаны осталась бы заурядной историей. Вспомните Ромео и Джульетту. Если бы не Шекспир, эти юные влюбленные не включались бы так часто в бразильское меню в виде излюбленного сладкого блюда. А кто из нас откажется от компота из гуаявы с сыром?
Озадаченная Джоконда решила не давать волю сильным чувствам и придерживаться законов своей профессии: спрятав лицо под любезной маской, улыбнулась Виржилио, а Полидоро вежливо посторонился, чтобы пропустить ее. Он первым признал капризы дружбы, подобные приливам и отливам, возмущающим сердце под воздействием луны. Стало быть, нужно всем вместе посодействовать учителю, трудами которого их тайны будут в свое время поведаны миру в прозе или в стихах.
– Беда, коли не найдется соседа, который сделал бы нас героями своей повести! Виржилио прав. Кто подумал бы, что в Триндаде есть такие люди, как мы, влюбленные вроде Ромео и Джульетты?
Когда страсти поутихли, Нарсисо присел на скамью. Этой ночью спать ему не пришлось: вымел вокзал так, что нигде не осталось ни соринки. Пусть эта работа немного принижает его достоинство, но за нее он будет вознагражден. Уже давно он домогался перевода в полицейский участок одного из пригородов Рио-де-Жанейро, ведь, пребывая в Триндаде, он был обречен на безвестность, почти не упоминался в списках, публикуемых в столице.
Озабоченный такими мыслями, Нарсисо посмотрел на Джоконду. Она пряталась от солнца, проникавшего сквозь слуховое окно. Своим подопечным она указала на деревянные стулья, стоявшие у стены рядом с окошком кассы, где когда-то продавали билеты.
– Отдыхайте, девочки, у нас еще девять минут. Будем молить Бога, чтобы торт не развалился. И зачем было строить его в три этажа? Верхний вроде получился кривой.
У Пальмиры, державшей торт, слабели руки. Она тоже побаивалась, как бы бисквит от жары и тряски не рассыпался. Уж лучше бы такая беда случилась, когда торт был у Себастьяны, та любит проливать слезы при посторонних, одновременно подкручивая завитки волос пальцами, увешанными кольцами.
Пальмира поставила поднос с тортом на скамью. Дабы убедиться в целости драгоценного изделия, приподняла бумагу, которой оно было прикрыто: пять сахарных голубков, украшавших верхний этаж, как будто спали, клювики у трех из них торчали вызывающе, у самого маленького обломилось крыло.
Диана пришла на помощь подруге. Когда она обходила скамью, в разрезе юбки выглядывали могучие ляжки, но глаза мужчин были устремлены на висевшие на стене часы, и никто не обратил на нее внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52