Валли, ревнивая до болезненности, была готова на все ради ласки или просто доброго взгляда. Она была некрасива, и это усложнит ее будущую жизнь. Ей придется все время искать подтверждения своей привлекательности и женственности. А Джанни одолевала страсть накопительства. Он воровал всякие мелкие вещицы, прятал их в своей комнате, а потом в одиночестве наслаждался ими.
У всех троих был на лбу особый знак, отметка, присущая членам семьи Монтальдо.
А что будет с маленькой Лолой? Какое будущее ждет ее? А она, Эстер, со своим больным сердцем, увидит ли она своих детей взрослыми?
Но вместо того чтобы загрустить при мысли о смерти, она почувствовала облегчение. Эстер знала, что все ее оставшиеся дни будут отравлены угрызениями совести из-за супружеской неверности, из-за того, что она вступила в плотскую связь со служителем бога, и не видела для себя ничего хорошего в будущем. И все же, несмотря ни на что, она продолжала любить Себастьяно. Тем более угнетало ее то, что это чувство, которое позволяло ей ощущать себя женщиной, она должна была прятать как постыдное.
Эстер спустилась в желтую гостиную, где ее уже поджидал муж, единственную из трех гостиных первого этажа, которой в доме пользовались, – она была самая красивая и уютная.
Кроме Эдисона, в гостиной была его сестра Полиссена, чувствовалось, что приход Эстер прервал их бурный разговор. Глаза Полиссены блестели от слез, а лицо Эдисона казалось нервным и озабоченным.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, вставая с дивана и делая шаг навстречу жене.
– Если судить по вашим лицам, то, наверное, лучше вас обоих, – улыбаясь, ответила Эстер.
Полиссена резко встала, толкнув коленом палисандровый столик, вытерла слезы и поспешно вышла из комнаты.
Эстер вопросительно взглянула на мужа.
– Муссолини объявил войну Франции и Англии, – пояснил он. – А сестра плачет, потому что ей не пишет ее возлюбленный.
– Я не знала, что у Полиссены есть возлюбленный, – сказала Эстер, придавая более важное значение любовной истории золовки, а не известию об объявлении войны.
– Возможно, он и сам об этом не знает. Такова моя сумасшедшая сестра, – проворчал муж.
Эстер села на маленький диван у окна. Матовая бледность была ей к лицу. От нее она казалась еще более хрупкой, чем обычно. Эдисон наполнил бокал портвейном и предложил ей.
– Выпей, тебе полезно, – заботливо сказал он.
Эстер пригубила вино. Оно было хорошим и приятно согревало ее.
– Что сделал Муссолини? – спросила она равнодушно, просто чтобы продолжить не очень-то важный для нее разговор.
– Он объявил войну, – повторил муж. – Он полез вслед за Гитлером в эту авантюру, чтобы не упустить свой кусок пирога.
– Италия вступила в войну, и никто об этом не знает? – удивилась она.
– Объявление войны неминуемо, – ответил Эдисон. – Но я узнал это окольным путем.
Эстер хотела возразить, что сейчас все делается окольными путями: и в семье, и в стране, и в международной политике, – но лишь зябко передернула плечами и промолчала.
Отпив еще глоток, она поставила бокал на палисандровый столик и сказала:
– Значит, мы тоже оказались втянутыми в эту бойню?
– Это будет быстрая война, – попытался успокоить ее Эдисон.
– Знаменитый блицкриг? – с иронией спросила она.
– Вот именно, – подтвердил муж, немного поколебавшись.
Он всегда был убежденным фашистом, горячо поддерживал Муссолини и разделял его взгляды. Эдисон верил в то, что близится конец демократических режимов в Европе, что сулило фашистской Италии грандиозное будущее – эпоху процветания и прогресса. Но решение дуче вступить в войну впервые поколебало его уверенность в вожде.
– Почему ты рассчитал мадемуазель Ювет? – спросила Эстер, приступив к делу, которое без этого объявления о начале войны было бы жизненно важным, но теперь казалось банальным.
– Она пьяница и к тому же не способна уследить за детьми. Когда мы вернулись в город, Микеле мне сказал, что Валли подглядывала за твоими родами. А Ювет даже не заметила, что девочка сбежала из-под ее надзора, – раздраженно заявил он. – Наверно, дремала в тихом уголке, выпив рюмку-другую.
– Это невозможно! – поразилась Эстер. – Ты говоришь, что девочка видела… видела…
– Она видела все, – подтвердил Эдисон.
– Это ужасно! Я не могу в это поверить. – Эстер попыталась представить, что именно видела ее дочь, и руки у нее опустились. – Валли мне ничего не сказала об этом, даже ни разу не намекнула, – произнесла она, качая головой.
– Что сделано – то сделано, – коротко отрезал муж. – Вот почему мне пришлось уволить гувернантку. Кроме того, как французская гражданка, она все равно теперь не имела бы права оставаться в нашем доме. Ведь мы с Францией находимся в состоянии войны.
Вошел Микеле, шофер, который исполнял также обязанности мажордома на вилле.
– Ужин готов, – объявил он. – Прикажете подавать?
– Подавайте, – ответила Эстер, расстроенная плохими известиями, которые лавиной обрушились на нее с возвращением мужа: потеря мадемуазель, любовные безумства золовки, недопустимое поведение Валли и в довершение всего объявление войны.
– Позаботься, чтобы дети вели себя, как положено, – распорядился Эдисон, обращаясь к слуге, и помог жене подняться.
«Сегодня же вечером я должна поговорить с Валли начистоту», – решила Эстер, выходя из гостиной.
В этот момент зазвонил телефон. Эстер, которая проходила мимо аппарата, стоявшего на столике у двери, подняла трубку.
– Ответьте Милану, – услышала она голос телефонистки.
– Алло? – сказала Эстер, но связь тут же прервалась: позвонивший не захотел говорить.
– Там повесили трубку, – обратилась она к мужу.
– Наверное, неполадки на линии. Перезвонят попозже, – ответил Эдисон, испытывая некоторое замешательство.
Когда ужин подходил к концу, телефон зазвонил снова. Микеле вошел в столовую и сказал Эдисону, что спрашивают его.
– Кто это? – поинтересовалась Эстер, в то время как муж торопливо вставал из-за стола.
– Кто-то, кто не захотел назвать свое имя, – ответил шофер.
Эдисон Монтальдо посмотрел на жену.
– Хочешь, возьми трубку вместо меня, – с вызовом произнес он. – Тогда узнаешь все, что тебя интересует.
– Эдисон, мы оба знаем, кто тебе звонит. У меня есть заботы и поважнее, – строго сказала она и вернулась к еде.
Монтальдо вышел из комнаты, раздраженно бросив на пол салфетку, дети вопросительно уставились на мать. Полиссена тут же снова заплакала и вышла из-за стола. Эстер тоже поднялась.
– Эмилиано, навести своего наказанного брата и посмотри, чем он занимается. А мы с Валли пойдем в мою комнату, – обратилась она к детям.
– Я еще не доела пудинг, – запротестовала девочка.
– Доешь потом. А сейчас иди со мной, – приказала мать.
Проходя по коридору мимо Эдисона, который стоял, приложив трубку к уху, Эстер не смогла удержаться, чтобы не уязвить мужа.
– Постарайся не забыть, – прошипела она, – что завтра крестины моей дочери. Не забудь, что ты должен на них присутствовать.
Поднимаясь по ступенькам, Эстер расслышала, как муж говорил в телефонную трубку:
– Сейчас у меня нет времени слушать твою болтовню. Мне не до этого. Как бы то ни было, я его прочту, этот твой новый шедевр.
Общая нервозность передалась и дочери – у нее уже были слезы на глазах. Плач Валли усилил дурное настроение Эстер.
– Перестань хныкать, ради бога, – одернула она дочь.
– Ты сердишься на меня, потому что папа разговаривает по телефону с другой женщиной, – запротестовала девочка.
Эстер повернулась, бледная от ужаса. Сколько еще вещей, неподходящих для ее возраста, знала ее странная дочь? Она не стала комментировать последнюю фразу Валли, а втолкнула девочку в спальню и сразу приступила к делу.
– Ты была в ванной, когда родилась Лола? – спросила она, овладев собой.
Девочка тут же перестала плакать и уставилась на кончики своих туфель. У нее не хватило смелости посмотреть матери в глаза.
– Почему ты мне об этом не сказала? – спросила Эстер, спокойно садясь на постель.
– Я боялась, что ты меня накажешь, – ответила Валли, стоя перед ней.
– Подглядывать нельзя. И ты это знаешь, – отчеканила Эстер, но без особой строгости. – То, что ты видела, – некрасивое зрелище, но все дети рождаются так. Так родилась и ты, и твои братья. Все мамы страдают, когда производят на свет своих детей. Но боль забывается, и остается радость от того, что на свет появился новый человек. Что же касается твоего отца, – продолжала она уже другим тоном, – занимайся лучше своими делами, маленькая проныра, а в дела взрослых не лезь.
Она протянула руки и привлекла дочь к себе, чтобы обнять. Валли кинулась целовать ее.
– Мамочка, мамочка, не переставай любить меня! Я не хочу, чтобы ты любила Лолу сильнее, чем меня.
– Я очень тебя люблю, малышка, – прошептала Эстер, прижимая ее к себе. – А теперь иди к братьям. – От всего пережитого за этот вечер она совершенно обессилела.
Едва дочь ушла, Эстер разразилась слезами. Она плакала, думая о Себастьяно, о невозможности быть рядом с ним, и вспоминала ту первую их встречу на пляже в Кастильончелло.

1939 год
ЭСТЕР
Страсть к Себастьяно вспыхнула в ней внезапно, словно пожар.
Когда Эдисон отправился в Соединенные Штаты, до начала учебного года оставалась еще пара недель. Вместо того чтобы вернуться в Милан, Эстер с детьми прямо из Генуи уехала в Кастильончелло, где у Монтальдо была вилла.
По сути дела, именно Эстер настояла на ее покупке. Муж предпочел бы романское побережье, и в особенности Риччоне, где дуче и многие из его сподвижников проводили свои отпуска, но Эстер настояла на своем.
– Я не хочу жить среди приспешников твоего Муссолини, – упорствовала она. – Я их не переношу. Я терпеть не могу их вульгарных женщин, жен или любовниц, кем бы они ни были. Я не хочу, чтобы наши дети общались с их детьми.
Она была неумолима, и мужу пришлось уступить. Их выбор пал на дом в Кастильончелло, расположенный на мысу. Прямо по крутой извилистой лестнице, высеченной в скале, можно было спуститься на небольшой песчаный пляж, купленный вместе с домом.
Пока Монтальдо плыл в Соединенные Штаты, его жена наслаждалась вместе с детьми теплом первых сентябрьских дней. К ужину она часто приглашала близких друзей: писателей, художников, театральных критиков и актеров. Все эти люди в той или иной степени были недовольны режимом, хотя и не выступали против него открыто.
Эстер вставала рано и спускалась на пляж, где ее уже ждали шезлонги, зонтики и ивовая корзина с чистыми полотенцами.
В одно великолепное солнечное утро, которое большие бегущие облака делали еще более ярким и красочным, Эстер в красном ситцевом платье с белыми маргаритками спустилась вдоль мыса к пляжу. Держась за скалу, она дотянулась одной ногой до воды и попробовала температуру. Вода приятно освежала. Эстер сняла платье, бросила его в шезлонг и в трикотажном купальном костюме ослепительно красного цвета, который выгодно подчеркивал ее стройную фигуру, вошла в воду. Она отплыла метров на сто и, понежившись в морской воде и понаблюдав за блестящими резвящимися рыбками, которые плыли ей навстречу, нисколько не опасаясь ее присутствия, вернулась назад к берегу. Солнце ласкало ее влажную кожу, капли воды блестели на стройном теле, хорошо сохранившемся, несмотря на три беременности. Схватив из корзины полотенце, Эстер энергично принялась растираться: свежий утренний воздух еще не прогрелся как следует, и по телу побежали мурашки. Купание немного утомило ее. Удобно устроившись в шезлонге, Эстер испытывала приятную усталость и умиротворение.
Горькое чувство неудовлетворенности омрачало ее жизнь, и такое безмятежное и счастливое состояние души у нее бывало нечасто. Эстер закрыла глаза и позволила убаюкать себя монотонному плеску волн, разбивающихся о скалу.
Объективно оценивая свое супружество, она понимала, что Эдисон Монтальдо был не худшим из мужей. Он вел себя так же, как большинство мужчин его круга: за внешней благопристойностью, формальным уважением к святости семейного очага стояли постоянные интриги и связи на стороне, более или менее длительные. Все это она безропотно терпела, хотя деньги, которые она принесла ему в приданое, давали ей материальную независимость.
Эдисон до женитьбы на Эстер Фаббри был мелким типографским служащим. Отец Эстер, человек очень состоятельный, решил отдать ему в жены свою дочь, чтобы покрыть браком бесчестье, нависшее над семьей вследствие ее связи с Витторио Донегани Тестой, молодым и распущенным отпрыском одной знатной моденской семьи. Юная Эстер познакомилась в его компании с азами плотской любви и с вошедшим тогда в моду кокаином. Но семья Донегани Тесты оказалась весьма снисходительной к своему сыну. Мальчика пожурили за легкомыслие и срочно отправили за море, а Эстер осталась в Модене со своим «бесчестьем», о котором тут же затрещали все злые языки. Скорый и решительный в поступках отец тут же выдал ее за Эдисона Монтальдо, и пересуды прекратились.
Эстер пошла на этот брак сознательно. От Монтальдо у нее родилось трое детей, но зачаты они были скорее по долгу, чем по любви.
Супружеская верность, которую ей не стоило большого труда соблюдать, все эти годы была полезна ей, поскольку, кроме спасения души, гарантировала еще и здоровье. По крайней мере, таково было мнение врачей, которые обнаружили у нее болезнь сердца. Заводить новых детей они категорически запрещали.
– Не шевелитесь! Оставайтесь неподвижной, – услышала она вдруг рядом взволнованный мужской голос, который вывел ее из дремоты. – Ваша хрупкая и драгоценная красота – еще одно верное доказательство существования бога.
С удивлением Эстер открыла глаза и, приложив к ним руку козырьком, защищаясь от солнца, взглянула на стоявшего перед ней мужчину.
Сверкающие отблески солнца на воде ослепили ее, и она скорее почувствовала, чем увидела контуры его сильного мускулистого тела. Когда же очертания фигуры, поначалу размытые и нечеткие, сделались резче, Эстер восхитилась красотой этого незнакомца, словно материализовавшегося из ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46