Она шла из глубины сада, где голубая вода бассейна сквозила через сочную пестроту зелени, отчего еще больше напоминала русалку.
– Добрый день! – приветливо поздоровалась она.
Эдисон, отвлеченный этим прекрасным видением от своих мыслей, в замешательстве поднялся.
– Вы в самом деле меня не узнали? – спросила девушка. – Я Ипполита Кривелли, – улыбаясь, добавила она.
– Ах, да… Но платье… и это солнце… Они превратили тебя в какое-то сказочное создание. Теперь я узнаю тебя. Здравствуй, – приходя в себя, ответил Эдисон.
Ипполита села в кресло и пригласила гостя сделать то же. Она смотрела, не отрываясь, ему прямо в глаза, чем приводила его в смущение.
– Позволите принять это ваше замешательство за комплимент? – спросила она.
– Я бы сказал, да, – ответил Эдисон, принимая свой обычный уверенный тон.
И, наклонившись к ней, тихо добавил:
– Я тебе очень признателен.
– За что? – притворно удивилась она.
– За знакомство с одним интересным автором, который стоит теперь в моей «конюшне». Ты первая заметила его.
Ипполита взмахнула своими густыми длинными ресницами и с лукавым видом взглянула на него.
– Такой человек, как Монтальдо, всегда обязан только самому себе, – возразила она, беря сигарету из деревянной коробки, стоящей на столике рядом с креслом.
– Джеймс Вилдинг – весьма перспективный писатель, с которым я никогда бы не познакомился без тебя, – убежденно сказал Эдисон.
Он поднес зажигалку, стараясь вспомнить, пока она прикуривала, сколько лет Ипполите, и спрашивал себя, как бы он реагировал, если бы его дочь Валли вела себя столь же развязно. К счастью, Валли было всего двенадцать лет, а Ипполите, теперь он вспомнил это, недавно исполнилось восемнадцать. «К тому же Валли брюнетка», – подумал Эдисон, и успокоился.
Он оценивающе посмотрел на девушку, которая сидела перед ним. Если бы она не была дочерью Кривелли, Эдисон вел бы себя совершенно иначе. Он бы ответил на те ожидания, которые, очевидно, девушка имела на его счет. Но он понимал, что, учитывая обстоятельства, должен действовать максимально осмотрительно. Она же тем временем с лукавым видом взирала на него, похоже, угадывая его мысли.
– Вы знаете, синьор Монтальдо, мне нравятся мужчины, которым сопутствует в жизни успех, – сказала она, словно поддразнивая его.
Эдисон вспомнил рассказы, которые ходили насчет сексуальных аппетитов молодой Кривелли. Она становилась уже несчастьем своей семьи. Один за другим от нее отказались все молодые женихи, которых родители подыскивали для нее, и теперь они уповали на какого-нибудь опытного зрелого мужчину, способного укротить ее. Но, несмотря на ее красоту и богатство, не нашлось еще претендента, достаточно храброго, чтобы взять ее в жены.
– Мне надо идти, Ипполита, – сказал Эдисон, в то время как улыбка ее делалась все более вкрадчивой. – У меня дела.
– Боитесь? – уколола она. – А ведь я обожаю зрелых мужчин.
– Уверен, что ты найдешь мужчину, которого хочешь, – вставая с кресла, ответил Эдисон.
– А если я его уже нашла? – с лукавым видом спросила она.
– В таком случае рад за тебя, – отрезал Монтальдо и, взглянув на часы, добавил: – Мне в самом деле нужно идти. А тебя прошу передать от меня привет твоему отцу.
И он торопливо вышел из беседки, сопровождаемый коротким пронзительным смехом девушки.
Глава 3
Эстер сидела возле окна в гостиной и штопала детям носки, пользуясь последним светом дня.
За время войны она обнаружила в себе такое умение приспосабливаться к самым разным условиям жизни, какого прежде не знала за собой. К тому же работа, особенно та, что не требовала напряжения, позволяла думать о своем. Все источники дохода иссякали. Но, к счастью, оставались еще драгоценности, накопленные за прежние годы, которые позволяли семье Монтальдо жить пристойно в их скромной квартире в Лугано. Хотя это и было несравнимо с тем уровнем жизни, к которому они привыкли в прежние годы.
В утешение себе они могли бы сказать, что среди беженцев были и те, которым жилось куда хуже их. Новости, передаваемые по радио и вычитанные из газет, позволяли надеяться, что конец войны близок.
– Мама, ты мне поможешь с сочинением? – спросил Фабрицио, который тихо подошел к ней.
В руке у него были тетрадь и ручка. Эстер встретила его теплой улыбкой.
– Ну конечно, дорогой. Иди, садись сюда, рядом со мной, – с готовностью ответила она.
Эстер испытывала странное чувство, слыша, как этот робкий и тихий ребенок, который не был ей сыном, зовет ее мамой. Мальчик называл ее мамой по собственному побуждению. Он начал так обращаться к ней уже здесь, вскоре после бегства в Швейцарию.
Эстер положила иголку с ниткой и протянула руку, чтобы привлечь его к себе.
– Какая тема сочинения? – спросила она.
– «Мой самый лучший друг», – ответил Фабрицио.
– Прекрасная тема, – кивнула Эстер. – Ты уже решил, что будешь писать?
– Я уже начал. Я написал: «Мой самый лучший друг – это мой брат Эмилиано». А теперь не знаю, что писать дальше.
– Тебе не хватает доводов?
– Нет, у меня их много. Но я не знаю, как расположить их.
– Попробуй приводить их по порядку один за другим.
– Я мог бы сказать, что для меня он не просто брат, а гораздо больше, – выпалил Фабрицио одним духом, немного смутившись своих собственных слов.
У него был робкий дрожащий голосок, а большие темные глаза выражали любовь и признательность. После смерти своей настоящей матери Фабрицио никогда больше не говорил о ней, а если кто-то начинал вспоминать ее, мальчик незаметно выходил из комнаты. Было ясно, что никто никогда не сможет заменить ему мать, но Эстер стала самой близкой и дорогой для него женщиной.
Мария, приходившая по вечерам домработница, прервала их разговор.
– Извини, Фабрицио, но мне нужно поговорить с синьорой, – входя в гостиную, сказала она.
– Что новенького ты нам принесла? – пошутила Эстер.
– Запах шоколада, – поддержала шутку женщина, которая работала на шоколадной фабрике.
Она жила в лагере беженцев, а свободное время проводила в доме Монтальдо, где помогала Эстер в хозяйственных делах.
– Пришел синьор Франци с женой, – объявила она. – Говорят, что нужно поговорить с вами.
Эстер побледнела. Этторе и Эмануэла Франци, флорентийские антиквары, с которыми она и ее муж были связаны тесной дружбой в Кастильончелло еще в те времена, когда война казалась лишь отдаленной перспективой, укрылись в Швейцарии сразу после объявления республики Сало. Как и у всех беглецов, у них было туго с деньгами. И уже не раз они обращались к ней, чтобы попросить в долг. В пределах своих возможностей Эстер пыталась помочь им, но делать это ей становилось все труднее. Кроме того, ей претила та вульгарная настойчивость, с которой эти двое требовали помощи. Несколькими днями раньше они уже приходили за этим и снова, несмотря на предшествующие отказы, просили денег.
– Времена тяжелые, – оправдывалась Эстер, – и мы сами не знаем, когда вернемся домой.
– Однако вы и здесь, кажется, находите деньги, – многозначительно заметила Эмануэла.
– На что ты намекаешь? – с ноткой досады спросила Эстер.
– На ваших друзей, – вмешался Этторе. – Все знают, что Кривелли с вами весьма великодушны.
Эстер холодно взглянула сначала на мужчину, потом на женщину.
– Боюсь, я плохо вас поняла. – Было в этом разговоре что-то похожее на попытку вымогательства. – При чем здесь Кривелли?
Этторе наклонился вперед с медоточивой улыбкой.
– Ты, возможно, этого не знаешь, но мы сделали тебе большое одолжение, – сказал он.
Эстер спросила себя, на что он может намекать.
– Возможно ли, чтобы я этого не заметила, – удивилась она. – И потом, даже если вы сделали мне одолжение, почему я должна давать вам деньги взаймы, когда, моей семье едва хватает на жизнь.
Марионеточное фашистское государство, провозглашенное в Северной Италии в 1943 году после захвата юга полуострова англо-американскими войсками. Главой республики считался Муссолини, однако реальная власть принадлежала немецким военным властям.
Этторе пробормотал что-то похожее на оправдание, но непонятно, что именно. Похоже, роль вымогателя давалась ему нелегко.
Эмануэла поспешила мужу на помощь.
– Это вопрос выживания, – решила она помочь себе с помощью примера. – Спасательная шлюпка только одна, и мы не хотим оставаться на тонущем корабле. Я полагаю, что мы с тобой настоящие друзья.
– Я начинаю питать серьезные сомнения на этот счет. Во всяком случае, лучше уйти от игры словами и уклончивыми фразами.
– Только этого мы и хотим, – сказала Эмануэла, которой все же нелегко было продолжать эту тему. – Ты должна признать, что мы умеем хранить тайну, и даже очень деликатную, – добавила она. – Это доказывает тот факт, что мы никогда и никому не рассказали, что видели тебя на вилле Памфили в Кастильончелло с одним весьма привлекательным синьором.
Эстер покраснела.
– Что вы выдумываете? – попыталась защититься она.
– Твой муж уехал в Америку, – начал Этторе, который, казалось, был нерешительнее жены в ведении этих скользких переговоров. – Помнишь?
– Что я должна помнить? – Эстер старалась держать себя в руках, но сердце ее учащенно забилось.
– Что под тяжестью одиночества ты уступила домогательствам мужчины, который не был твоим мужем, – закончил Этторе.
– Другие на нашем месте, – вставила Эмануэла, – распустили бы сплетни со всеми подробностями, какие только можно вообразить. Мы же всегда молчали.
– До тех пор, пока не явились сюда. И занялись вульгарным и грубым шантажом. А если я вам скажу, что вы ошибаетесь?
Эмануэла ликовала. Казалось, она только этого и ждала.
– Нуда, ошибаемся, – иронически сказала она. – И выдумали, пожалуй, что этот человек… один священник, который остановился на несколько дней в Кастильончелло… Надеюсь, мы освежили твою память?
Это был открытый шантаж. Козырь, который они держали про запас, чтобы извлечь его в самый благоприятный момент, вексель без даты, по которому требовали теперь оплаты.
У Эстер не было сил прореагировать на это даже словом.
– Постарайся понять, Эстер, – продолжал Этторе. – Нам нужны деньги. Мы не хотим оказаться в лагере для беженцев. По сути, мы делаем тебе одолжение, а ты сделай одолжение нам. Друзья должны помогать друг другу, – заключил он.
Эстер трепетала при мысли, что этот эпизод, столь важный в ее жизни, станет предметом анонимных писем или сплетен. Но было необходимо реалистически взглянуть на неизбежное. Сумма, которую просили эти двое, была велика: десять тысяч швейцарских франков. Кроме того, было ясно, что, несмотря на обещания, этот платеж не будет последним, и двое шакалов будут впоследствии донимать ее.
Поэтому она попросила несколько дней, чтобы найти, по крайней мере, часть этой суммы. И тут же позвонила в Лозанну Себастьяно Бригенти.
– Я должна видеть тебя, – коротко сказала она.
В тот же день он приехал к ней в маленькую гостиницу за городом.
– Мы похожи на двух тайных любовников, – через силу улыбнулась она, когда Себастьяно открыл дверь комнаты, которую Эстер сняла под вымышленной фамилией.
– Нет, на мужчину и женщину, которые не имеют права на любовь, – возразил Себастьяно ровным тоном, с которым контрастировали его горящие глаза.
Ей было нелегко снова увидеть этого мужчину, которого она любила по прежнему, и сдерживать себя от того, чтобы броситься в его объятия. Прошло пять лет с их последней встречи, а ей казалось, словно они не расставались никогда.
– Как ты живешь? – спросил Себастьяно.
На нем был серый фланелевый костюм, безупречная рубашка и синий галстук. В густых темных волосах поблескивала седина.
– Кое-кто пронюхал про нашу историю, – волнуясь, сказала она.
– Я спросил, как ты поживаешь, – мягко повторил Себастьяно, с любовью глядя на нее.
– Ах, даже не знаю. Я потрясена тем, что снова вижу тебя. И запугана, потому что кое-кто шантажирует меня, – ответила Эстер, избегая смотреть ему в глаза.
Их последняя встреча произошла на крестинах Лолы. Когда же семейство Монтальдо бежало в Швейцарию, кто-то сообщил ему об этом, и он сделал все, чтобы сразу после необходимых формальностей их не удерживали больше в лагере для беженцев.
Эстер узнала об этом от Эдисона.
– Представь себе, монсеньор Бригенти разрешил нашу проблему, – сказал ей тогда муж. – Скоро мы сможем поселиться на квартире. Пока же он передает нам привет. Мы должны как-то отблагодарить его за эту поддержку, – заключил он.
Но Эстер и так тысячи раз мысленно благодарила его за все. Теперь же он был здесь, рядом с ней, а она даже не осмеливалась взглянуть ему прямо в глаза.
– А ты как поживаешь? – спросила Эстер в свою очередь, набравшись наконец смелости и поднимая взгляд.
– Живу потихоньку, – ответил он. – И каждый день думаю о тебе и о нашей девочке.
Эстер была прекрасна и желанна, такая нежная и женственная. Пышные волосы, собранные на затылке в мягкий пучок, придавали ей целомудренный вид матроны.
– Ты прекрасна, – прошептал Себастьяно, приближаясь к ней. – Но красота внешняя – это только бледное отражение твоей внутренней красоты.
Эстер коснулась пальцами его рукава. Себастьяно взял ее руку, поднес к своим губам и поцеловал.
– Я хочу тебя, – прошептал он.
– Разве мы совершим великий грех, если будем любить друг друга? – едва слышно сказала она.
– Нам нельзя…
Но Эстер не позволила ему продолжать.
– Я знаю, что ты мне хочешь сказать. Ты мне это уже объяснял когда-то, но не убедил меня. – Она улыбалась, и в ее голосе, немного хриплом, в этот момент звучали и ирония, и желание.
– Этим не шутят, – попытался он образумить ее.
– Да, я знаю. И все же я не могу расстаться с тобой, не пережив еще раз этого счастья. Я хочу чувствовать тебя, хочу ощутить себя в твоих объятиях, чтобы понять, что я еще живу, – прошептала она, слегка коснувшись пальцами его губ.
Себастьяно мягко отвел ее руку и наклонил голову, чтобы скрыть овладевшее им волнение. Крупные горячие слезы полились из ее глаз.
– Твое поведение унижает меня, – прошептала Эстер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46