Теперь же, в свои пятьдесят три года, она переключилась на практические дела и надеялась, что Эдисон, ее старший сын, возьмет на себя важную роль в семье и в издательстве.
– А что касается нашей фирмы, – продолжила Валли, – есть те, кому приходится еще хуже. Времена сейчас трудные.
– Но есть и те, у кого дела идут прекрасно, – коротко отрезал Эмилиано, – несмотря на кризис.
– Это те, кто умеет сглаживать конфликты, – возопила Валли, намекая на яростное семейное соперничество, которое сказывалось на деятельности фирмы.
– Мы собрались здесь не для того, чтобы вступать в дискуссию о том, какие отношения царят внутри нашего клана, – резко прервал Эмилиано, окинув взглядом сидевших рядом Коррадо Кайзерлана и Фернандо Принетти.
Оба женились на его сестрах по расчету. Не раз они пытались нанести Эмилиано удар в спину, перехватить у него бразды правления, но в результате только наносили ущерб делу.
– Мы много вложили в теле– и радиосеть, – поспешно заявил Коррадо.
Он был президентом издательского дома и в наибольшей степени нес ответственность за нынешний кризис.
– И потеряли на этом четыреста миллиардов, – тут же осадил его Эмилиано. – Но сейчас речь не об этом, так что перейдем к сути дела. Среди нас присутствует Франко Вассалли. В обмен на дополнительную долю акций он готов вывести из кризиса наше дело.
– Готов, как всегда, – иронически заметила Лола.
– А политики? – спросил Коррадо.
Эмилиано сделал усилие, чтобы сохранить самообладание.
– Политики, конечно же, войдут в игру, – объяснил он, – и попытаются навязать нам свои законы. И если мы будем паиньками, как они ожидают, нам оставят иллюзию, будто мы по-прежнему здесь хозяева. Мы даже сможем принять на работу курьера или парочку секретарш, не спрашивая их разрешения. За все надо платить. Не рискуя, не выиграешь. Есть шанс выправить положение, но гарантий никто не даст! Итог всей этой игры можно будет подвести лишь в конце.
Лола вспыхнула. Помимо того, что она была младшей в семье, она к тому же и выглядела моложе своих сорока пяти лет. Красивая, надменная, дерзкая на язык, она могла двумя словами уничтожить самую прочную репутацию.
– Это может оказаться игрой без конца, – со злостью сказала она брату. – Ставка за ставкой без всякого результата. Поиски вечного двигателя.
– Для кого страсть к азартной игре сделалась пороком, только тот и может проиграть, – сухо ответил Эмилиано. – Но, повторяю вам, мы собрались не из-за этого.
После этих его слов среди присутствующих воцарилось настороженное молчание. Все глаза были устремлены на него, все ждали, что он скажет.
– Я принял решение, – медленно проговорил Эмилиано, – которое и хочу сейчас сообщить вам. Я довожу его до вашего сведения для того, чтобы вы не оказались перед свершившимся фактом.
На озабоченных лицах собравшихся застыло напряженное ожидание. На этом корабле, в трюмы которого уже врывалась вода, каждый хотел бы встать у руля, но ни у кого из них, кроме него, не было для этого ни силы, ни способностей. И все они знали это.
– Если ты решил взять всю ответственность на себя и остаться один на капитанском мостике, я предоставляю тебе полную свободу действий, – вмешался Фернандо Принетти, не дожидаясь его дальнейших объяснений.
Эмилиано улыбнулся, но улыбка тут же погасла из-за резкой, пронизывающей боли в боку. На несколько мгновений у него перехватило дыхание.
Прав был Овидий Декроли: пожалуй, Фернандо выразил общее мнение. Но он уже выбрал другой путь.
– Я не останусь на капитанском мостике, чтобы вести наш тонущий корабль к тихой гавани. Я ничего не беру на себя. Я ухожу от дел, и вам придется действовать без меня, – заявил он.
– Я тебя правильно понял? – удивленно спросил Фабрицио.
Решение старшего брата выдвигало вперед его, а этого ему совсем не хотелось. Эмилиано не мог дезертировать и оставить в такой трудный момент его одного.
– Ты прекрасно понял меня, – ответил Эмилиано. – Недавно я надежно поместил свои двадцать процентов в одну компанию, которой будет руководить мое доверенное лицо. К ним я присоединил одиннадцать процентов маминой доли и четырнадцать процентов Ипполиты. Таким образом, это доверенное лицо владеет сейчас сорока пятью процентами акций издательского дома «Монтальдо» и нашего акционерного общества «Монтефин». Излишне говорить, что это доверенное лицо будет распоряжаться акциями совершенно самостоятельно. Я попытался спасти то, что еще было можно.
Франко Вассалли порывисто вскочил с кресла.
– Ты не имел права так поступать! – крикнул он.
Эстер Монтальдо, которая внимательно слушала сына, решила вмешаться в разговор.
– Ты заблуждаешься, мой молодой друг, – сказала она слегка надтреснутым от старости голосом. – Эмилиано может действовать так на основании устава, принятого нашей семьей. Он ведь не предусматривает никакого преимущественного права. Ты должен бы это знать, мой мальчик. И каждый из вас должен знать.
Мягким движением руки она поправила прядь волос, спустившуюся ей на лоб.
– Каждый член нашей семьи, – продолжала она, – может продать, свою долю, не предлагая ее родственникам. Мой сын Джанни, выйдя из дела, продал свои акции нашему самому ожесточенному конкуренту – издателю Ровести. И чтобы выкупить их, мы уступили тебе, Франко, пятнадцать процентов своих акций. Иначе, мой милый, ты не сидел бы здесь.
Финансист посмотрел на нее с ненавистью.
– Но я не раз предлагал изменить этот проклятый устав, – вскинулся он.
Снова подал голос Эмилиано.
– Отклоняя твое предложение, мы преследовали свои интересы, так же как ты, покупая акции, преследовал свои, – сказал он спокойно. – И тогда мы не встретили особого сопротивления с твоей стороны. Наших пятнадцати процентов тебе за глаза хватило. У тебя от них текли слюнки, и потому ты не настаивал больше на своем требовании. Тебе важно было запустить лапу в сейф издательства «Монтальдо». И не понимаю, почему теперь ты так горячишься. В конце концов, это ничего не изменит. Моя компания не будет вмешиваться в ваши решения.
– Я хочу знать имя этого доверенного лица, – разъярился Вассалли.
– Ты его не узнаешь никогда, – твердо ответил Эмилиано. – И вы никогда не узнаете. – Он обвел глазами присутствующих. – Не тешьтесь иллюзией, что сможете узнать это от моей матери или от Ипполиты. Они его не знают. Они доверили мне свои акции без всяких дополнительных условий.
Игра закончилась в его пользу, но Эмилиано не чувствовал от этого особой радости. С холодной отрешенностью глядел он на растерянность Вассалли, на замешательство и уныние Коррадо и Фернандо, на едва сдерживаемый гнев сестер.
Он поднялся, подошел к матери.
– Я люблю тебя, – шепнул Эмилиано, наклонившись, и нежно поцеловал ее в лоб.
Эстер сжала своей сухой старческой рукой руку сына и улыбнулась ему.
Эмилиано выпрямился и повернулся к Ипполите.
– Еще раз спасибо, – сказал он, слегка коснувшись ее плеча, и, не добавив больше ни слова, твердым шагом вышел из гостиной.
Фабрицио последовал за ним, чтобы проводить его до нижней площадки виллы, где раскаленные солнцем камни испускали жар уходящего дня.
– Куда ты сейчас? – спросил Фабрицио после некоторого молчания.
У него был вид верного пса, надолго покидаемого хозяином.
– Поеду отдохну, – ответил Эмилиано, подходя к своему «Порше», стоявшему в тени аллеи.
Он был очень привязан к Фабрицио, но сейчас ему хотелось оказаться как можно дальше от всех своих родственников, на лицах которых алчность и растерянность распределялись в самых различных пропорциях.
– С кем я теперь должен вести дело? – спросил Фабрицио.
– Спроси лучше себя, кто мог бы вести дело с тобой, – ответил Эмилиано, предлагая ему больше полагаться на себя.
Фабрицио взволнованно обнял его.
– Я всегда хотел иметь дело только с тобой, – пробормотал он.
– У тебя есть и своя голова на плечах. Дальше ты можешь шагать и один. – Эмилиано дружески взглянул на него. – Большую часть пути мы шли вместе. Но я уже почти достиг пункта назначения, Фабрицио.
– Понимаю, – сказал Фабрицио, который, однако же, никак не мог объяснить себе столь странного решении сводного брата. – Если что, можешь рассчитывать на меня.
Было уже темно, когда Эмилиано остановил свой – Порше» перед «Гранд-Отелем» в Римини. Портье встретил его широкой улыбкой, ничем не выразив своего удивления: впервые Эмилиано Монтальдо приезжал в «Гранд-Отель» в одиночестве, без Арлет. Он взял ключ, который портье протянул ему.
– Пришлите мне в номер бутылку виски, – приказал он, направляясь к лифту.
У него был самый лучший номер в гостинице. На крупном столе рядом с окном в гостиной стояла корзина с цветами – амариллисами, георгинами и розами, а рядом большая ваза с фруктами и серебряная конфетница, полная шоколадных конфет.
Эмилиано прошел в одну из двух спален этих обширных апартаментов, в спальню Арлет, окинул взглядом постель с балдахином из белого тюля, кружевные подушки, тканое покрывало с изящным рисунком. На покрывале чьи-то заботливые руки разложили белую шелковую ночную рубашку. Сегодня вечером Арлет не наденет ее. И все же ее нежное присутствие витало в воздухе, в самих этих вещах, хранящих свойственный лишь ей тонкий аромат.
На ночном столике стояли ее серебряные безделушки и цветная фотография в красивой рамке, изображающая их на трапе самолета в одной из поездок.
В книге, которую читала Арлет, был загнут угол страницы, чтобы отметить место, где она остановилась. Эмилиано, который любил книги особенной любовью и терпеть не мог неаккуратного обращения с ними, на этот раз лишь улыбнулся неистребимой привычке Арлет.
Эмилиано отколол булавку от галстука и положил ее на столик рядом с фотографией, снял с руки часы, потом вышел из комнаты, пересек гостиную и направился к своей спальне.
Когда-то он договорился с дирекцией «Гранд-Отеля» обставить один номер в гостинице так, как этого хотелось им с Арлет: обить блестящей светло-голубой тканью, застелить персидскими коврами с цветочным орнаментом, повесить картины. Особенно Эмилиано нравились пейзаж Телемака Синьорини и два венецианских эскиза восемнадцатого века, купленных им на аукционе в Лондоне. Предметы сервировки из английского серебра и изящная посуда были размещены в резном дубовом буфете. Номер сто четыре в гостинице в Римини был их постоянным спокойным приютом, который дирекция сохраняла за Эмилиано весь год.
Освежившись под душем, в белом купальном халате Эмилиано вернулся в гостиную и нашел на столике бутылку виски, хрустальную вазу со льдом и стакан. Он налил себе виски, сел на диван. Посмотрел стакан на свет и выпил большими глотками его содержимое. Через мгновение острая боль пронизала его бок, ледяной пот выступил на лбу. Минуту он сидел неподвижно, словно парализованный. Вскоре боль прошла, оставив тоскливое чувство бессилия. Эмилиано перевел дыхание, поднял трубку телефона и набрал номер в Барселоне, который запомнил на память днем раньше.
– Отель «Принцесса София», – ответил голос телефонистки.
– Синьорину Арлет Аризи, – попросил Эмилиано.
Он подождал несколько секунд, которые показались ему вечностью. Наконец снова послышался голос телефонистки:
– Синьорины нет в гостинице. Желаете передать что-нибудь?
– Да. Скажите ей, что я люблю ее. – И повесил трубку.
Неуверенная улыбка скользнула по его губам. Где могла быть Арлет в это время? «Но, в конце концов, какая разница?» – подумал он, вставая и направляясь в гардеробную.
Десять минут спустя Эмилиано в безукоризненном костюме спустился на первый этаж. Через стеклянную дверь он заметил на террасе группу англичан, которые оживленно разговаривали, пили и смеялись. Монтальдо пересек салон и гостиные с высокими лепными потолками и стенами, увешанными гобеленами, и остановился на пороге бара. На диванчиках и креслах в стиле девятнадцатого века никого не было.
Джанни Луда, пианист, узнав его, заиграл старую неаполитанскую песню «Без тебя», которую они так любили с Арлет.
– Добрый вечер, доктор Монтальдо, – поздоровался Доменико из-за стойки бара.
Эмилиано ответил на приветствие и занял свой обычный столик в углу.
Бармен тотчас же подошел к нему.
– Обслужить вас сразу или подождать синьору? – спросил он, наклонившись к нему: впервые Эмилиано Монтальдо появился в «Гранд-Отеле» один.
Эмилиано посмотрел на него долгим взглядом и медленно произнес:
– Сегодня вечером ее не будет.
Было что-то странное в его тоне.
Бармен исчез за стойкой, но вскоре вернулся с бутылкой шампанского в серебряном ведерке, наполненном колотым льдом. Он поставил на поднос фужер, обернул бутылку белой салфеткой и налил шампанского Эмилиано.
– «… ты одна поешь и умираешь», – пел Джанни Луда.
– Выпей со мной сегодня, Доменико, – пригласил Эмилиано бармена, – и предложи выпить маэстро.
– Благодарю вас, доктор Монтальдо, – ответил молодой человек, своей элегантностью чем-то напоминающий артиста.
– Ненавижу одиночество, – пробормотал Эмилиано, поднимая фужер. – Пить в одиночку нелепо.
Доменико отошел и через несколько мгновений вернулся еще с двумя фужерами, налил шампанского себе и пианисту.
– Выпьем за жизнь! – предложил Эмилиано. – Даже если она великий обман. Или просто мошенничество. Моя чувствительность – это обман. Нежность Арлет – тоже обман.
Доменико привык к исповедям клиентов, особенно если они выпили лишнее. Но Эмилиано Монтальдо был всегда сдержан и молчалив.
Бармен вежливо слушал его, ничего не понимая.
– В детстве кто-то рассказал мне, что в одной африканской стране есть благородная порода лошадей, которые перегрызают себе вену зубами, когда чувствуют, что исчерпали свои силы, а их продолжают погонять, предпочитая быструю и достойную смерть унизительно долгой агонии. Это метафора жизни, в которой нет уже выхода и все пути перекрыты.
Слушая тихо наигрывавшего для него пианиста, Эмилиано пил бокал за бокалом.
– Еще шампанского, Доменико, – приказал он юноше, улыбаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46