– Держу пари, что будешь, – возразил он, продолжая улыбаться.
И тут лицо Эмилиано расплылось и странным образом превратилось в лицо моей матери, которая, склонившись, нежно смотрела на меня.
– Час, – прошептала я, едва улавливая звук своего голоса.
– С возвращением, – сказала она.
– Что со мной? Где я была?
– Ты была в коме целых две недели. Сегодня ровно четырнадцатый день.
– Что со мной произошло? – спросила я.
– На тебя наехал грузовик. Возле нашего дома. Помнишь?
– А Эми? Где она? – спросила я, боясь, что с ней что-то случилось.
– Она дома. С ней все в порядке.
– А я где?
– В больнице.
– У меня страшно болит голова, – сказала я. – Твой голос доходит до меня как сквозь вату, точно у меня уши заложены.
– У тебя действительно ватные тампоны в ушах, – объяснила мать. – У тебя был воспалительный процесс, но он уже уменьшается. Но пока что ты должна набраться терпения. Худшее уже позади.
Понадобилось еще несколько дней, чтобы головная боль стала терпимой. Половина лица у меня была парализована, и меня кормили через зонд. Глаза опухли, рот был слегка перекошен.
– Вы поправляетесь прямо на глазах, – бодро утешил меня главный врач, который лично наблюдал за моим состоянием. – Понадобится еще физиотерапия, сделаем некоторые анализы, но вы вне опасности. А через пару недель и лицо придет в норму. – У него был уверенный вид человека, который знает, что говорит.
– Спасибо, профессор, – сказала я.
– Благодарите своего ангела-хранителя. Из таких ситуаций выходят живыми лишь чудом.
Я поклялась, что займусь этим немедленно.
Недавнее прошлое было для меня белым пятном, усеянным знаками вопроса. Я только знала, что вышла из дома вместе с дочерью, и помнила, что шла покупать с ней газеты. Потом была полная пустота.
Однако физически я и в самом деле поправлялась, с каждым днем все больше делаясь похожей на человеческое существо: синяки побледнели, рот понемногу принимал свои нормальные очертания. Головная боль давала о себе знать только, при резких движениях. В один прекрасный день мне разрешили сесть и принесли тарелку супа-пюре.
– Какое сегодня число? – спросила я у матери, которая практически жила вместе со мною в больнице.
– Двадцатое июня. – Прошло три недели со дня несчастного случая.
– Если ты мне не приведешь Эми, я сойду с ума, – сказала я.
– Я поговорю с врачом и приведу ее к тебе, – пообещала она. – Поверь мне, несколько дней назад дочь бы просто тебя не узнала.
Позднее мать рассказала мне, что Эми несколько дней находилась в шоке после того, как на ее глазах меня подбросило в воздух наехавшим грузовиком и, словно манекен, я с глухим ударом рухнула на асфальт. Она сообщила мне также о частых звонках адвоката Декроли, который в любой момент готов был вылететь в Милан и сделать официальным мое положение в издательстве.
Постепенно за всем этим раскрылась леденящая истина: красный грузовик, который наехал на меня, управлялся человеком, который хотел меня убить. Это был не несчастный случай, а попытка убийства накануне моего вступления в права в издательстве «Монтальдо».
Глава 4
Я выписалась из больницы прекрасным солнечным днем. Я шла под руку с матерью и жадно глядела на мир, словно видела его в первый раз. Небо было голубым и бездонным, воздух прозрачным, краски яркими и блестящими. Где-то на колокольне пробило полдень, и Протяжный звон колокола своей мелодичностью восхитил меня.
Я вернулась домой на стареньком зеленом «Мерседесе» матери и чувствовала себя королевой. Роскошные петунии пышно расцвели на нашей террасе, наполняя воздух сладким ароматом.
Федора встретила меня в дверях с распростертыми объятиями. Почти спрятавшись за ней, еще робко и недоверчиво, моя маленькая Эми рассматривала меня своими невинными глазками. Все случившееся оставило глубокий след в ее душе, и понадобилось ангельское терпение Федоры и любовная настойчивость моей матери, чтобы изгладить из памяти ребенка ту ужасную сцену. Я знала, что несколько раз Эми кричала ночью во сне, но надеялась, что со временем это пройдет.
Наша квартира казалась оранжереей. Цветы были повсюду: присланные нашими соседями по дому, коллегами по работе и даже парой прежних моих воздыхателей, которые, несмотря на холодность с моей стороны, еще не считали себя побежденными.
Я взяла за руку свою девочку и скрылась с ней в ее комнатке.
– Давай поиграем? – предложила Эми, не дав мне времени оглядеться.
Я уселась рядом с ней на ковер, доказывая этим свою готовность.
– Во что будем играть? – спросила я.
Эми запустила руку в свои густые волосы и на секунду задумалась.
– Игра, игра… Игра в продавца, – после недолгой паузы ответила она.
– А кем буду я?
– Ты покупательница. Приходишь в мой магазин, и я продаю тебе то, что нужно. Потом ты платишь, а я даю тебе сдачу.
Среди ее игрушек был миниатюрный лоток с разными товарами, который она тут же поставила на ковер.
– Добрый день, синьора, – непринужденно начала Эми. – Что желаете?
– Мне нужно килограмм помидоров, – попросила я.
Эми посмотрела на меня и, не обращая внимания на мой заказ, спросила с озабоченным лицом:
– Как вы себя чувствуете, синьора? Давно уже я вас не видела. Вы были нездоровы?
Она подражала взрослым, которые тысячу раз обсуждали при ней эти темы, но в то же время она бросала мне наживку и хотела, чтобы я ее заглотнула.
– Я попала в тяжелую аварию, – откровенно ответила я.
– Ой, бедняжка! – пожалела меня Эми.
– Я вышла на прогулку с моей девочкой, когда один лихач сбил меня, а сам уехал, – объяснила я.
Эми сочувственно приложила ручки к щекам и закрыла голубые глаза.
– Бедняжка, – сказала она. – Наверное, это было ужасно.
– К счастью, я ничего не помню об этом миге, – продолжала я.
– Вы могли умереть, – уточнила Эми.
– Но мой ангел-хранитель меня спас, – возразила я.
– Какое счастье, что в этот момент он оберегал вас, – заметила она. – А ваша дочь? – добавила Эми. – Она, должно быть, очень страдала, ваша девочка.
Вот что ее мучило. У нее изменилось выражение лица, и я поняла, что вот-вот она заплачет.
– Моя дочь, к счастью, храбрая девочка, – сказала я, чтобы подбодрить ее.
– Но теперь вы чувствуете себя хорошо, правда? – с глубоким участием поинтересовалась Эми. – Теперь ты чувствуешь себя хорошо? – воскликнула она, выходя из игры и возвращаясь в действительность.
– Хорошо, любовь моя, – успокоила я, погладив ее по щеке.
– Когда я пришла навестить тебя в больнице с бабушкой, – призналась она, – ты была вся избитая. Глаза вздуты, нос картошкой, рот кривой. Я боялась, что ты навсегда такой останешься.
Две слезинки блеснули в ее глазах, и тугой узел сжал мне горло.
– Ах, мамочка, я все равно любила бы тебя, – призналась она среди рыданий.
Мы плакали вместе, обнявшись. Это был целительный плач, который принес облегчение нам обеим.
Адвокат Овидий Декроли пришел к нам домой через несколько дней после моей выписки. Он запомнился мне сухим и не очень-то привлекательным. А оказался довольно красивым мужчиной. Просто я никогда не смотрела на него прежде с этой точки зрения.
Я приняла его вместе с матерью в ее кабинете, просто обставленной, но уютной комнате. Там всегда витал свежий запах лаванды, которую мать ставила в больших вазах повсюду. Ее стол, на котором в художественном беспорядке громоздились рукописи, книги, безделушки и фотографии в серебряных рамках, занимал добрую треть комнаты. Посредине стола возвышалась ее старенькая пишущая машинка, за которой она написала немало романов. Два небольших дивана, покрытых яркой цветастой тканью, стояли друг против друга, разделенные низким столиком, заваленным книгами и журналами.
– Так на чем мы остановились? – спросила я женевского адвоката, усаживая его на один из них.
Наконец-то мы могли продолжить с ним нить разговора, так внезапно и драматично прерванного.
– На предварительных вопросах, – сказал он. – Я приходил к вам, но вы стали жертвой покушения, – добавил адвокат, как человек деловой, привыкший даже самые неприятные вещи называть их собственными именами.
В душе я не хотела признавать эту реальность, предпочитая думать, что со мной случилось просто банальное дорожно-транспортное происшествие, от которого не застрахован никто. И когда Овидий сообщил, мне, что, не надеясь на официальные органы, поручил расследование одному частному сыскному бюро, я испытала неприятное чувство.
– Разве недостаточно полиции? – спросила я.
Он с сомнением покачал головой и невозмутимо начал перечислять факты. Эми была не единственной, кто видел, как красный фургон мчался прямо на меня, словно специально стараясь сбить. Синьорина Вальтрауде, наша соседка по дому, которая стояла в это время у окна, тоже заявила, что фургон налетел на меня, не снижая скорости. На асфальте не осталось следов от тормозов. Он наехал на меня, подбросив своим капотом в воздух, и тут же, не снижая скорости, свернул на виа Гран-Сассо и умчался.
Синьорина Вальтрауде была не в состоянии определить марку машины, но рассмотрела и запомнила водителя: бородатого мужчину, относительно еще молодого, с копной длинных, как бы отдельными косичками вьющихся волос. «Он был похож, – сказала она, – на одного цветного футболиста, играющего в команде, название которой не помню». Речь, без сомнения, шла о парике «а-ля Гуллит», которые во множестве продавались тогда на лотках вокруг стадиона. Другой свидетель заметил на задней части фургона яркую переводную картинку с изображением краснокожего с копьем.
Еще один уточнил, что фургон был выкрашен в красное и черное. Всплыли и другие подробности, например, то, что на машине не было номерного знака.
Мы с матерью слушали рассказ юриста с крайним вниманием.
– Но точно мы не знаем ничего, – заметила я.
– Ничего, что позволило бы полиции продвинуться в расследовании, – констатировал Декроли. – Но сыскное агентство, которому я поручил расследование, обнаружило фургон, очень похожий на тот, что описывали свидетели, в тупике, в конце виа Пальманова. Он был полуобгоревший и без номерного знака. На том, что осталось от сиденья, нашли несколько длинных черных нитей, которые при первом же рассмотрении оказались синтетическим волосом от дешевого парика.
Я была снова охвачена паникой.
– А что говорит полиция? – спросила я.
– Ничего. Еще и потому, что неясны мотивы преступления, – ответил Овидий.
– Действительно, – заметила я, – кто может хотеть моей смерти? И по какой причине?
Эта мысль была настолько чудовищна и нелепа, что я отказывалась верить в нее. Я и в самом деле не могла представить себе, что кто-то в этом огромном мире может желать моего конца. И желать до такой степени, чтобы пойти ради этого на преступление.
Декроли тоже спрашивал себя, кто может хотеть моей смерти. Инстинктивно я подумала о семействе Монтальдо, но не была в этом убеждена. Женевский адвокат и вовсе исключал эту вероятность. Ведь они еще ничего не знали о моем новом положении, следовательно, у них не было никакой причины убивать меня.
– Нам следует направить наше расследование в другую сторону. Вы должны будете помочь сыщикам, – сказал он.
– Но я не знаю, с чего начать! – растерянно воскликнула я.
– Поговорите с ними и увидите, что они помогут вам сориентироваться. У меня же другая задача. Пришел момент, когда я должен осведомить вас о вашем правовом и финансовом положении в издательском доме «Монтальдо».
На миг я вспомнила, что обещала сегодня Эми забрать ее из детского сада. Но теперь была убеждена, что сообщение Декроли помешает мне сделать это. Ничего не попишешь. Придется позаботиться о ней моей матери.
Тем временем женевский адвокат начал объяснять мне положение дел в фирме, продолжавшей жить по старому уставу, введенному еще Эдисоном. Именно благодаря этому уставу, сама того не зная, уже пять лет я владела частью издательства, без ведома всех остальных.
Действительно, Эмилиано перевел свою долю на одну солидную финансовую компанию, оформив ее номинально на имя моей матери, Анны Гризи, с обязательством уступить мне эту долю в тот момент, когда я потребую ее. Эмилиано владел двадцатью процентами акций, но ему удалось получить доверенность от первой жены, Ипполиты Кривелли, которая держала четырнадцать процентов ценных бумаг. Еще одна доверенность была дана его матерью, Эстер, которая владела одиннадцатью процентами акций. Таким образом, я могла рассчитывать на сорок пять процентов акций. Это не был контрольный пакет, но все же эта доля превосходила те, что держали по отдельности Лола, Валли и финансист Франко Вассалли.
Эмилиано никогда не одобрял удаление от дел младшего брата Джанни, который своим исключительным предпринимательским чутьем был бы полезен фирме. Но Лола и Валли буквально выжили его.
За последние пять лет издательство «Монтальдо» крупно задолжало некоему швейцарскому банку, контролируемому месье Давидом Дубланком. Только Овидий Декроли знал, что эти кредиты, полученные под очень высокие проценты, фактически были взяты из доли Ипполиты Кривелли, первой жены Эмилиано, доли, которыми он управлял за меня. Благодаря этому, хоть я и владела всего сорока пятью процентами акций, но, будучи в некотором роде кредитором Монтальдо, в действительности была абсолютной хозяйкой издательства.
– Все ясно? – с победной улыбкой спросил Овидий Декроли.
– Ясно, как волшебная сказка, – ответила я. – Но только в сказке все легко получается.
– Ваша сказка тоже имеет все шансы, чтобы закончиться хорошо.
Я с сомнением покачала головой и на всякий случай постучала по дереву.
– Будем надеяться, – вздохнула я, глядя на мать. – Мы все в этом очень нуждаемся. Есть одна вещь, которую я не понимаю. Почему Ипполита передала в его распоряжение акции, когда Эмилиано, теперь уже бывший муж, попросил их у нее?
Адвокат Декроли неожиданно стал серьезным.
– У Ипполиты был тяжкий грех на душе, она нуждалась в прощении, – объяснил он. – Кроме того, она всегда верила в предпринимательские способности и абсолютную честность Эмилиано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46