Лола родилась из мечты, – сказала она, взглянув на меня горячим испытующим взглядом. – Много раз я собиралась сказать ей правду о ее отце, но так и не нашла в себе достаточно храбрости, чтобы сделать это.
Обычно Эстер удавалось скрывать свое волнение, когда она вызывала в памяти самые важные моменты своей жизни, но на этот раз голос ее задрожал.
– Лола так и не узнала правду, – помолчав, проговорила она. – И когда Себастьяно умер в семидесятом году, она даже не вспомнила о нем.
– Как он умер? – спросила я.
– Он был в это время где-то в лесах Амазонки. Укус ядовитого насекомого, как мне сказали. Я получила известие о его смерти лишь через много недель. Странная вещь, но я не испытала горя, – призналась Эстер, склонившись ко мне. – Была лишь тоска по нашей далекой юности и желание вернуться назад, чтобы прожить все сначала. Хотелось бы прожить эти годы как-то иначе, но что уж думать о том, чего нам все равно не дано.
Она слегка покачала головой, улыбаясь каким-то своим далеким мыслям.
– Многое я начинаю уже забывать. Бывает, кто-то говорит мне о прошлых событиях, и я киваю, словно бы помню, а на самом деле это для меня белые страницы.
Слуга-филиппинец бесшумно возник на пороге, ожидая знака, чтобы убрать со стола блюда, к которым так никто из нас и не притронулся, но Эстер не замечала его.
– Эмилиано мне очень не хватает, – с горечью сказала она. – Фабрицио заполняет лишь часть этой огромной пустоты. Он больше других бывает рядом со мной. Он в самом деле мой сын, хоть и не я произвела его на свет. Он многое взял у Эмилиано. Оба они, я думаю, унаследовали лучшие качества Эдисона: способность заглядывать далеко и способность творить.
Неторопливо, задумчиво, с частыми остановками, чтобы передохнуть и собраться с мыслями, Эстер продолжала рассказывать мне о семье.
– Дочери, – сокрушалась она, – очень недальновидны в делах. Совершают ошибки, признают их, в конце концов, и вновь продолжают ошибаться. Исключили Джанни из дела и тут же совершили новую ошибку, занявшись приобретением телевизионной сети. Они зашли здесь в тупик и бьются в тщетных поисках выхода, не понимая, что нужно сменить курс и пойти новой дорогой.
Я уже знала, что инициатором в этом деле выступил Коррадо Кайзерлан, который считал, что издательство «Монтальдо» не может игнорировать такую важную и быстро развивающуюся отрасль, как телевидение. Эмилиано предупреждал их, но Валли и Лола, подстрекаемые своими мужьями, и здесь взяли верх. В конце концов, Эмилиано уступил. Он не хотел развязывать новую внутрисемейную войну, а его личное состояние в любом случае обеспечивало ему спокойную жизнь. Детей у него не было, и я, по заключению врачей, не могла иметь их. Ради кого ему было сражаться на новом фронте? Вот он и позволил им ввязаться в незнакомое дело.
Оказалось, что для этого требуются знающие люди и новые капиталы. Ипполита, первая жена Эмилиано, нашла им такого человека: Франко Вассалли. Он был многообещающим финансистом, имел уже две действующие телевизионные сети и считался экспертом в области телевидения. Неизвестно, знал Франко об этом сам или нет, но он тоже ведь был Монтальдо. Новый человек, считавшийся очень способным начинающим бизнесменом, носил на лбу родовой знак семьи. Так что семейное дело продолжалось, когда Эмилиано принял это трагическое решение выйти из игры и одновременно уйти из жизни.
– В тот момент, когда мы больше всего в нем нуждались, он покинул нас, – сказала Эстер. – А оставшиеся члены семьи делали одну глупость за другой, и издательство, которое как-то еще сводило концы с концами, оказалось по уши в долгах и на грани банкротства.
Мы перешли в желтую гостиную. Слуга-филиппинец принес травяной отвар для Эстер и кофе для меня.
– Вы в самом деле считаете, синьора Монтальдо, что с моей помощью оно может как-то выбраться из этого лабиринта? – спросила я.
– Теперь, когда ты стала зрелой и рассудительной, я действительно так думаю, – ответила она. – У тебя есть энергия, и ты накопила жизненный опыт. Это твой час, Арлет, – подбодрила она меня. – И знаешь что, не зови меня больше синьорой Монтальдо. Зови меня лучше Эстер.
– Попробую, – пообещала я.
– Но ты не сможешь развернуться по-настоящему до тех пор, пока не будешь владеть контрольным пакетом акций, – предупредила она. – Ты располагаешь только сорока пятью процентами, а у них пятьдесят пять. Тебе нужно еще шесть процентов, если ты хочешь взять над ними верх.
Эта информация явилась для меня неожиданной. Возможно ли, чтобы Овидий Декроли заставил меня пуститься в такую авантюру, не предупредив о столь важном обстоятельстве?
– Где же мне взять недостающие шесть процентов? – растерянно спросила я.
– Их даст тебе Джанни, – успокоила меня Эстер. – Он хочет вернуться в наше семейное дело, и у него есть такая возможность. Валли и Лола разделили свои доли с одним швейцарским финансовым обществом, контролируемым Овидием Декроли. А капиталы, соответствующие этим долям, предоставил именно Джанни. Теперь ты понимаешь? – лукаво закончила она.
Я была слегка обескуражена этими новыми фактами.
– Но почему вы считаете, что Джанни позволит мне распоряжаться его долей? – спросила я. Достаточно много зная об этом человеке, я понимала, что он не из тех, кто остается на вторых ролях.
– Потому что я этого хочу, – заявила Эстер. – А мое желание много значит для него. Тут вопрос не только престижа.
Мы так и не притронулись к еде, обсуждая большую часть вечера нынешнее положение дел и будущее издательства. Всплыли некоторые новые факты, которые мне не удавалось еще полностью осмыслить, но в лабиринт которых я уже не рискнула углубиться.
Эстер явно утомилась и посреди разговора уже раз или два подносила руку ко рту, чтобы, как воспитанный человек, скрыть невольный зевок.
– В мои годы приходится ложиться пораньше, – с извиняющейся улыбкой сказала она, вставая со стула.
Я последовала ее примеру.
– Спокойной ночи, Эстер, – сказала я, протягивая ей руку.
Она дружески обняла меня.
– Почему бы тебе не остаться ночевать сегодня здесь, на вилле? – предложила она.
Я вежливо отклонила приглашение.
– Завтра утром у меня в Милане свидание с Декроли, – сказала я.
Это была правда, хотя я не была уверена, что буду ждать до завтра и не позвоню ему прямо этой же ночью. Я еще должна была выяснить у него, почему он не просветил меня заранее относительно включения в эту операцию Джанни Монтальдо.
У меня создалось впечатление, что Эстер, Ипполита и сам Декроли просто хотят воспользоваться мною, чтобы помочь новому взлету этого преуспевающего бизнесмена, самого незаурядного представителя семьи Монтальдо.
Глава 2
Было жарко, и к тому же влажность делала воздух невыносимо душным. Я чувствовала себя в квартире, словно в какой-то парилке. К тому же встреча с Эстер Монтальдо в конечном счете лишь увеличила мою растерянность, и домой я явилась в невеселом расположении духа.
Этой столь великодушной и дружелюбной матери семейства, готовой во всем содействовать мне, согласно плану, составленному пять лет назад ее умершим сыном, не удалось во всем убедить меня и развеять полностью все мои сомнения. Ее позиция казалась мне несколько странной. Она шла против дочерей и внуков, чтобы выступить на стороне «бедной Арлет», которая, в сущности говоря, была лишь последней любовницей ее покойного сына. На чем основано ее столь безграничное доверие ко мне? И почему в делах издательства мне удалось бы то, в чем все другие терпели поражение? Мои сомнения лишь только усиливало то обстоятельство, что Джанни Монтальдо, как оказалось, без ведома всех остальных, владел шестью процентами акций издательства.
Я обошла квартиру и распахнула все окна на улицу и на террасу, оставляя по пути обувь, чулки и прочие лишние предметы туалета. А струя прохладной воды из душа мгновенно освежила меня, и ум мой прояснился. В конце концов, я пришла к единственно верному заключению: так или иначе, а я отныне очень богатая женщина со всеми привилегиями, которые мне это дает. Я невольно улыбнулась при мысли, что могу позволить себе большую и удобную квартиру с мощным кондиционером, и эта перспектива примирила меня даже с теперешней духотой.
Я надела халат из тонкой индийской ткани, включила завертевшийся с мягким приглушенным жужжанием вентилятор и ткнула пальцем в клавишу своего автоответчика.
Был звонок от Эми, которая из Санта-Маргерита желала мне спокойной ночи. Потом я услышала голос матери, которая добросовестно перечисляла все пустячные события этого дня там у них, на море. А в конце магнитофонная лента передала мне послание от Овидия Декроли: «Я остановился в отеле «Принчипе». Будьте уверены, что завтрашняя встреча состоится. В случае чего-то непредвиденного звоните в любое время».
Я взглянула на часы: было около двенадцати ночи. «Частная жизнь священна, – учил меня мой отец. – После девяти звонить никому не следует». Мне хотелось позвонить женевскому юристу, но я колебалась. И тут я вспомнила, что сижу на куче денег, а богатым позволено очень многое, вернее, почти все. И, не колеблясь больше, позвонила Декроли в эту глухую полночь.
– Алло, – после нескольких тягучих гудков ответил мне его сонный голос.
– Это Арлет. Извините, что я разбудила вас, – сказала я сожалеюще, но с ноткой садизма.
– Ничего страшного, – ответил он. – Слушаю вас.
Не будь я такой важной и богатой клиенткой, он бы, наверное, даже не взял трубку. Несмотря на все проблемы, которые тревожили меня в этот поздний час, в голове вдруг возникла фривольная мысль: один он сейчас или с какой-нибудь женщиной?
– Странно, Овидий, но я даже не знаю, женаты ли вы.
– Вам это кажется очень важным? – спросил он нейтральным голосом.
– Нет. Но мне интересно знать это, – ответила я.
На другом конце провода послышалось сдержанное ворчание.
– Я в разводе, – ответил он. – У меня есть сын. Работает в Соединенных Штатах.
Я вошла во вкус и продолжала безнаказанно демонстрировать свою наглость.
– В какой-нибудь солидной адвокатской конторе, – предположила я первое, что пришло в голову.
Сама не понимаю, зачем я ввязалась в этот нелепый бесцеремонный допрос. Видно, и вправду говорят, что богачей всегда отличают эгоизм и бестактность. Теперь я могла это проверить на собственном опыте. Я не удивилась бы и не обиделась, если бы он просто оборвал разговор, но Овидий не сделал этого.
– Сын изучает античную литературу в Гарварде, – ответил он вместо этого весьма добродушно.
– Замечательно! – воскликнула я. – А интересно, вы быстро засыпаете после того, как вас разбудят среди ночи?
Последовала пауза в несколько секунд, в течение которых Декроли явно сменил выражение. Когда он ответил, в голосе его слышалось раздражение.
– Арлет, – сказал он, – вы ведь не для того звоните мне среди ночи, чтобы узнать историю моей жизни. Вы хотите, чтобы мы встретились? – деловым тоном уточнил он.
Декроли все больше нравился мне. Он был на службе у моих миллиардов и даже не пытался скрыть этого.
– Было бы неплохо прояснить несколько моментов, – ответила я, не прибегая к притворным извинениям и бесполезным сетованиям.
Когда час спустя он приехал ко мне, я отставила в сторону ненужные формальности и сразу приступила к делу. Я обнаружила у себя в эти дни улыбчиво-нахальную физиономию и неведомую мне прежде напористость, которая позволяла в разговоре с людьми запросто задавать самые щекотливые вопросы.
– Что это за новость, что Джанни Монтальдо владеет шестью процентами акций? – спросила я. – Почему я единственная, кто ничего об этом не знает?
Лицо Декроли приняло спокойное и умиротворенное выражение доброго отца семейства. Он уселся на круглый табурет рядом с вентилятором и сложил на коленях руки. Если он и сожалел сейчас о потерянном сне и кондиционированном воздухе шикарного гостиничного номера, то никак этого не показывал.
– Так вот в чем проблема, – сказал он без удивления.
– Да. И мне кажется, не пустяковая.
– Вы это узнали от Эстер Монтальдо?
Его твердокаменная невозмутимость раздражающе действовала на меня, лишая душевного равновесия.
– Я бы хотела услышать ответ, а не новый вопрос, – сухо отпарировала я.
– Ответ прост, – согласился Декроли. – Вы, Арлет, ничего не знали, потому что не должны были этого знать. Этой информацией вы не должны были еще обладать в данный момент.
– Да здравствует искренность! – воскликнула я. – А я-то уже приготовилась услышать, что у вас просто не было времени, чтобы сообщить мне о ней.
Я была напряжена, озабочена и задириста, как всегда бывает, когда низкая самооценка и неуверенность в себе заставляют думать, что весь мир объединился против тебя. Опять я была соломинкой, несомой сильным ветром, но теперь моя хрупкость была не видна. И это было неоспоримым преимуществом. Когда-то Эмилиано мне говорил, что я страдаю обычной болезнью людей честолюбивых, но неуверенных, но в эти дни кое-что во мне изменилось. Впервые я ощущала себя крепко сидящей в седле лошади – фаворита скачек и чувствовала в душе спокойную волю к победе. Поэтому я и хотела полной ясности и определенности. Я хотела знать людей, на которых могу рассчитывать, и тех, кто попытается вышибить меня из седла. И если уж мне суждено быть в этой пьесе главной героиней, я хотела самостоятельно сыграть свою роль до конца.
– Это все благодаря тому старому уставу акционерного общества, принятому еще Эдисоном Монтальдо, – начал объяснять Декроли. – По нему получалось, что правая рука не должна знать того, что делает левая. Сестры Монтальдо нуждались в деньгах, чтобы заткнуть бреши, образовавшиеся в результате их глупой политики.
– Это мне уже известно, – заметила я, делая над собой усилие, чтобы сохранять спокойствие.
– Джанни Монтальдо был среди компаньонов того банка, в который они обратились. И именно он перекупил у них эту долю. Но я не хотел говорить вам об этом.
– Почему же, если вы мой адвокат?
– Потому что я еще и адвокат Джанни Монтальдо, – заявил наконец Декроли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46