«Благодарю вас за то, что я снова научилась верить в справедливость».
Я искала эту бедную женщину повсюду, но мне так и не удалось напасть на ее след. Если бы она согласилась, я бы охотно помогла ей и дальше, но, очевидно, она уехала в какие-то далекие края и там ждала конца земных дней, чтобы воссоединиться с доброй душой своего мужа.
Я была восстановлена на своей прежней работе и приняла неуклюжие извинения от редактора «Оридзонти», который говорил мне о «маленьком недоразумении», к счастью, разъяснившемся теперь, когда обнаружились подлинные факты.
Лола Монтальдо пригласила меня к себе на чашку чая, и я приняла приглашение. Это была интеллигентная, приятная на вид женщина, но ей не хватало чего-то, чтобы быть по-настоящему утонченной.
Лола начала издалека. Она показала мне коллекцию своих картин, среди которых было несколько действительно ценных, и поинтересовалась моим мнением относительно пирожных, приготовленных ее поваром, которого она считала подлинным мастером своего дела.
Словно бы случайно она коснулась в разговоре имени Саворелли. В самом ли деле он был такой мерзкий, этот тип, как я его описала? Я ограничилась тем, что напомнила ей все то, что было сказано в статье об этом коварном человеке, и добавила, что за свою жестокость и цинизм он уже понес заслуженное наказание.
К самой Лоле, сыгравшей определенную роль в моей реабилитации, я не испытывала никакой благодарности. Мне не нравилось ее поведение всевластной царицы, хоть я и вынуждена была согласиться, что Эмилиано был прав: Лола Монтальдо умела признавать свои ошибки. При этом у меня не было никаких иллюзий относительно искренности ее поведения. Я бы побилась об заклад, что при первом удобном случае она снова выбросит меня из издательства. Хотя, возможно, и без личной ненависти, а просто по привычке к вседозволенности, свойственной породе хозяев.
В тот же вечер я пересказала Эмилиано содержание разговора за чаепитием в доме Лолы. Я оживляла рассказ, изображая мимику и голос его сестры, а он от души смеялся.
– Ты хорошая подражательница, – похвалил он.
– Ты веселился бы меньше, если бы Лола узнала, что за всем этим кроется твоя лапа.
Эмилиано внезапно стал серьезным.
– Однажды она это узнает, – сказал он. – То есть узнает про нас с тобой, я хочу сказать. И будет вне себя, потому что она ужасно ревнива. Лола всегда терпеть не могла моих женщин.
Эмилиано оказался прав, но, пока он был жив, она, хоть и знала о наших отношениях, никогда не осмеливалась ничего предпринять против меня. В свое время это расследование наделало много шума, но прошли месяцы, годы, и я совершенно забыла историю с торговцем автомобилями.
Саворелли же лишился поддержки политиков и влиятельных друзей, а налоговый инспектор занялся его запутанной отчетностью, и тогда на свет выплыл облик типичного мошенника.
Несколько лет Саворелли отчаянно боролся, всеми средствами стремясь удержаться на плаву, но спасательные круги, за которые он хватался, лопались один за другим, и он снова опустился в ту илистую грязь, из которой и появился. Он разорился, жена с ним в конце концов развелась, детей суд оставил матери, после чего она вышла замуж вновь за пожилого, но вполне респектабельного господина, бывшего конкурента своего первого мужа.
В отчаянии, в котором пребывал Саворелли, его поддерживала только одна мысль, что он должен отомстить виновнице всех его несчастий. Поэтому он и решил убить меня. Первый раз перед моим домом, сбив меня фургоном, второй раз уже здесь, в Римини, где два телохранителя обезвредили его и передали полиции.
– Таким профессионалам было нетрудно обезвредить этого маньяка, – сказал Декроли. – Бессмысленные попытки выжившего из ума алкоголика, которому уже нечего терять.
– Но мы с Эми пережили немало страшных минут по его вине, – заметила я.
– Все кончилось, забудьте, – посоветовал Декроли. – Как вы себя чувствуете сегодня? – спросил он.
– Как королева, – ответила я, глядя на море, которое сегодня было ярко-голубым. – Приятно сознавать, что опасность уже не грозит и можно без телохранителей отправиться куда угодно. Вам же непременно надо отдохнуть. У вас очень усталый вид.
Адвокат весело рассмеялся над моими материнскими заботами.
– Охотно последовал бы вашему совету, но, боюсь, я не могу себе этого позволить, – ответил он. – После обеда у меня административный совет в Женеве. К тому же я должен подготовить почву для вашего вступления в издательский дом «Монтальдо». Вплоть до этого момента мы действовали ловко, и нам везло. Утечки информации не было. Но когда все акты будут официально оформлены, начнется светопреставление.
Я с искренним огорчением посмотрела на него. Декроли мне нравился, и присутствие его придавало мне уверенность. Инстинктивно я чувствовала в нем друга.
– Значит, вы уезжаете? – спросила я с сожалением.
– Да, Арлет, уезжаю, – кивнул он. – Хотя, поверьте, делаю это очень неохотно. Все-таки я вынужден покинуть вас.
Он встал и подошел ко мне. Нежно взял меня за подбородок, приподняв лицо к себе.
– Вы уверены, что у вас все в порядке, Арлет? – озабоченно спросил он.
– Вам недостаточно моего честного слова? – улыбнулась я. – Но, по правде говоря, я беспокоюсь за Эми, – печально сказала я. – Этот вчерашний эпизод мог сильно подействовать на девочку.
– Она ничего не поняла. Для нее это был просто случайный инцидент. Дети быстро забывают такие вещи. Вы это слышали и от педиатра.
Возможно, все было и не так просто, как он меня убеждал, но мне передался оптимизм этого человека, присутствие которого становилось для меня все более важным.
– А ангелы-хранители? – спросила я.
– Они уже уехали, – сообщил Декроли. – Физической опасности для вас больше нет. Но не думайте, что вы освободились от всех проблем. Было относительно легко нейтрализовать этого несчастного безумца. Гораздо труднее будет справиться с кознями наследников Монтальдо.
– Я и не надеялась, что этот путь будет усыпан для меня розами, – пошутила я.
– Сравнение очень уместно. Особенно в том смысле, что вам не обойтись без шипов. И очень острых, поверьте.
– Их будет много? – спросила я.
– Пока еще трудно сказать, – пожал плечами адвокат. – Мы еще только готовимся к бою. Если они начнут войну, я буду рядом с вами. Всегда, – заключил он, крепко пожав мне руку. – На это вы можете рассчитывать.
Глава 3
В середине июля на Милан пала удушающая жара. Воздух был насыщен влажностью, дышалось с трудом. Я отослала дочь в Санта-Маргерита вместе с Федорой, и то, что ей не приходилось изнывать в душном городе, приносило мне чувство облегчения.
Моя мать оставалась в Милане. Она не хотела упускать ни одного нюанса того дела, в котором я, ее дочь, была главной героиней. Многое в происходящем имело отношение и лично к ней, поэтому я ее понимала.
Я припарковала Камиллу, мою верную малолитражку, у тротуара, с краю огромной стоянки издательства «Монтальдо», где почти все сотрудники имели постоянное место для машины. Когда-то оно было и у меня. Но в один прекрасный день его отобрал у меня доктор Навелли, главный редактор «Оридзонти», под довольно-таки обидным предлогом. Он утверждал, что от моего дома я могу добираться и на общественном транспорте, а лучшие места для машин должны быть отданы руководителям.
Общественный транспорт не вызывал моих симпатий, но я нередко им пользовалась из соображений экономии. Мое негодование возрастало при мысли о том, что это было предпринято с целью вынудить меня уйти. Лишение меня места на стоянке было только частью хорошо продуманного плана, направленного на выживание меня из издательства. Уже несколько месяцев мне поручалась только самая черная и неблагодарная работа, и это, разумеется, неспроста. Я все еще сохраняла должность специального корреспондента, которая обусловливалась контрактом, но если главный редактор мог хоть в чем-то ущемить мои права, он делал это с большим удовольствием.
Естественно, такое отношение ко мне диктовалось свыше и после смерти Эмилиано развивалось по нарастающей. Особенно ревностного исполнителя оно нашло в лице редактора этого еженедельника, который реализовывал, таким образом, свое призвание лизоблюда и вымещал на беззащитном человеке свои садистские наклонности. За пять лет он перепробовал все способы притеснения, надеясь, что я сломаюсь. Но он не принял во внимание мою выдержку, приобретенную за годы угнетения. Я чувствовала себя, как выражаются в таких случаях китайцы, сидящей на берегу реки, по которой рано или поздно проплывет труп моего врага.
В то утро я опоздала и появилась в редакции, когда все уже приступили к работе. Официально я была еще на больничном из-за травмы черепа, полученной в июне во время наезда Саворелли. По озабоченным взглядам, которые разом, как один, уткнулись в бумаги и экраны компьютеров, я поняла, что коллеги хотят проигнорировать мое присутствие. А ведь некоторые из них прислали мне цветы и звонили во время болезни. Значит, в воздухе витала какая-то неприятная новость, которая касалась меня, и о которой никто не набрался смелости меня предупредить.
Инициативу взял на себя сам главный редактор, когда я прошла мимо открытой двери его кабинета.
– Аризи, – грубо окликнул он меня. – Ты долго собираешься мутить здесь воду? Дисциплина обязательна для всех! Для тебя она что, не существует?
Я подумала, как бы он сейчас разговаривал со мной, если бы знал новости относительно моего нового положения в издательстве, и не могла удержаться от смеха.
– Могли бы и поздороваться сначала, мой дорогой, – сказала я, одаряя его ангельской улыбкой.
Коллеги обалдело уставились на меня, не веря своим глазам. Они явно подумали, что либо я сошла с ума, либо нашла себе другое место. Второе было, по сути, верно, но знали бы они, что это за место!
– Ты являешься сюда, отдохнувшая и загорелая, после двух месяцев болезни, в то время как твои коллеги надрываются тут за тебя, – проворчал он, но без обычной своей агрессивности.
Моя реакция удивила и сбила его с толку.
– Здесь не нужны бездельники, – продолжал он. – У меня есть сведения, что ты воспользовалась болезнью, чтобы прогуляться на море и отдохнуть. А за последние пятнадцать дней ты даже не удосужилась прислать медицинскую справку. Ты знаешь, что это означает?
– Что в Италии не работает почта, – улыбнулась я, – а также отключены телефоны. Иначе вам ничего бы не стоило позвонить мне.
– Ну, знаешь!.. – уходя в свой кабинет, воскликнул он.
И резко хлопнул передо мной дверью, что было равнозначно увольнению.
В просторном помещении редакции с его белыми стенами, роскошными фикусами, светящимися экранами компьютеров воцарилась сосредоточенная тишина. Мои коллеги продолжали работать, опустив глаза, притворяясь, что ничего не видели и не слышали.
Я и не надеялась, что они поддержат меня из чувства солидарности, но, по крайней мере, хоть кто-нибудь из них мог кивнуть мне. Рядом со мной сидел молодой редактор, принятый на работу несколько месяцев назад. Он только что окончил факультет журналистики и, на мой взгляд, имел все данные, чтобы стать со временем настоящим профессионалом.
– Ты слышал, Этторе? – обратилась я к нему.
– Что? – поднял он голову, непонимающе глядя мне в лицо.
– Хорошо поставленный голос твоего начальника. Его стиль и обхождение, – сказала я.
В моем голосе не было иронии, в этот момент я снова почувствовала себя задерганной сотрудницей, какой была несколько последних лет, терпевшей каждодневные придирки и притеснения.
– Мне очень жаль, Арлет, поверь… – Этторе пытался одновременно и утешить меня, и оправдаться. – Сейчас крутые времена. Ничего не поделаешь…
– И все терпят, – с горечью констатировала я.
Один из моих коллег оставил свой письменный стол и направился ко мне. Это был Фабио Сория, серьезный и честный пьемонтец. Он был старшим редактором еще в те времена, когда я только начинала, и много помогал мне на первых порах.
– Я слышал, тебя хотят перевести, – предупредил он.
– Скорее выгнать, – возразила я, намекая на последние слова Навелли. – Отсутствие медицинской справки – это решающий пункт для возможного увольнения.
– Но ты ее послала?
– Очень возможно, – сказала я.
– На твоем месте я бы не стал шутить с этим. Найди способ, чтобы все уладить. Найти приличную работу сейчас очень трудно.
– Спасибо за участие, Фабио, – ответила я, пожав ему с чувством руку.
Семье Монтальдо не терпелось выставить меня за дверь. Они, которые терпели любовников и любовниц друг друга, не могли позволить мне, подруге Эмилиано, оставаться работать в издательстве. На своем письменном столе я нашла письмо о переводе в телевизионную сеть, которой владели Монтальдо. Скомкав, я бросила его в корзину. Будь это приказ о моем увольнении, он бы доставил мне сейчас больше радости. Приятней было бы впоследствии на них на всех посмотреть.
Я взяла свою сумку и собралась уходить. Проходя мимо кабинета Навелли, я внезапно распахнула дверь и, сделав яростное лицо, резко бросила: «Чао!»
От неожиданности он подскочил на стуле и схватился рукой за сердце.
Глава 4
В Белладжо я приехала в сумерки. Над гладью озерной воды летали последние чайки. Это был мой второй приезд на виллу Монтальдо. Первый раз я была здесь с Эмилиано. Тогда, как и сейчас, гравий аллеи источал жар, а воздух благоухал ароматом роз.
Тогда я была подругой Эмилиано, не связанной с ним законными брачными узами, теперь я была его неофициальной вдовой. Мне всегда чего-то недоставало в жизни, чтобы иметь четкую и определенную роль. Но, возможно, я сама бессознательно этого избегала. Может быть, мне нравилось чувствовать себя в неопределенном статусе.
Я оставила мою малолитражку на площадке, окруженной пышной растительностью с крупными пламенеющими соцветиями, и направилась к входу на виллу. В голубоватом свете сумерек среди ветвей немолчно щебетали птицы.
Проворная и изящная афганская борзая бежала мне навстречу широким элегантным шагом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46