– Эта писака Гризи ни с того ни с сего бросила твоего мужа.
«В конце концов эта новость не должна, кажется, огорчить Эстер», – подумала Полиссена.
– И кто же его новая фаворитка? – спросила Эстер, которая прекрасно знала, что ее муж не проживет и дня без любовницы.
– Секретарша. Некая Джемма. Она дочь Астори, рассыльного со второго этажа.
– Что она собой представляет? – равнодушно поинтересовалась Эстер, как будто это вовсе ее не касалось.
– Двадцать лет. Хорошенькая. Вульгарная и хитрая, – в телеграфном стиле сообщила Полиссена. – Она ему еще наделает хлопот.
– Как тебе удается всегда быть в курсе личных дел твоего брата? – спросила Эстер. – Живешь здесь, со мной, далеко от света и умудряешься все знать про Эдисона. – Ревность была ей незнакома, и сообщения о супружеских изменах мужа она выслушивала так, словно ей говорили о постороннем человеке.
– У меня свои осведомители, – с таинственным видом сообщила золовка.
Осведомителями – Эстер это знала – были несколько сотрудников издательства, с которыми Полиссена часами болтала по телефону. А все сплетни быстро распространялись в коридорах издательства «Монтальдо». Постельные истории Эдисона почти не затрагивали жену, но вызывали повышенный интерес и возбуждение у Полиссены, очень чувствительной к его альковным и сердечным делам.
– Ты говоришь, что Гризи сама бросила его? – переспросила Эстер. – Я правильно поняла? – Если эта провинциальная девчонка отказалась от курицы с золотыми яйцами, значит, она не простая штучка, а содержанка высокого класса.
– То-то и оно, – с удовольствием подтвердила Полиссена. – Бросила и балаган, и кукол. Ушла, оставив все.
– Дом, наряды, деньги, драгоценности? – допытывалась Эстер.
– Не знаю, как насчет денег и драгоценностей, но квартиру вместе со всей обстановкой оставила. – Полиссена говорила о Гризи уже с восхищением, как о какой-то героине романа, а не о любовнице брата. – В такой момент – ведь война разгорается – нужна немалая смелость, чтобы принять подобное решение. Ты не находишь?
– Скорее всего, она нашла другого покровителя, – иронически заметила Эстер. – Такого, который способен заменить Эдисона даже и в смысле, скажем так, сентиментальном?
– Это интересно. Надо выяснить, – озадаченно пробормотала золовка, сбитая с толку таким замечанием.
– Как бы то ни было, ты права. Чтобы бросить такого влиятельного мужчину, как Эдисон, нужна смелость, – согласилась Эстер, которая тоже почувствовала некую симпатию к Анне Гризи. – А Эдисон? Как он все это переварил? – полюбопытствовала она.
– Очень плохо, – заявила Полиссена.
– С его мстительностью можно всего было ожидать.
– Думаю, он объявил ей войну. Эдисон даже вынудил Пьер-Джорджо Комотти, редактора «Новеченто», вычеркнуть ее из списка сотрудников.
– И Комотти его послушался? – засомневалась Эстер.
Она знала Пьер-Джорджо и уважала его за прямоту характера и честность.
– Комотти подал в отставку.
– Эдисон ее принял?
– Мне кажется, да, – пожала плечами Полиссена.
– Это судьба всех отставок, – кивнула Эстер, решив позвонить Комотти и в деликатной форме узнать, не сможет ли она чем-нибудь помочь ему.
В противоположность Эдисону, который относился к своим сотрудникам сугубо прагматически, у нее складывались дружеские отношения с некоторыми из них. Пьер-Джорджо был ее другом.
На тенистой аллейке парка они встретили няню, которая гуляла с Лолой. Эстер заглянула в коляску: девочка спокойно спала. Малышка хорошо росла. Лицо Лолы было розовым, словно персик. Эстер нежно коснулась губами лобика дочери.
– А где дети? – спросила она няню, удивленная тишиной, царившей в парке.
– Анджелина увела их на озеро, – ответила та. – Эмилиано захотел порыбачить, а остальные присоединились к нему.
– Будь любезна, – обратилась Эстер к Полиссене, – посмотри, что они там делают.
Эстер мужественно противостояла своему недугу, но, когда дело касалось детей, ей всюду мерещились болезни, травмы и прочие опасности, подстерегающие их на каждом шагу. Никакая предосторожность не казалась ей излишней, никакой присмотр достаточным.
– А об обеде я позабочусь сама, – добавила она, забирая у нее корзинку с грибами.
Полиссена направилась по тропинке к озеру, а Эстеp зашагала к вилле. Хотя она ходила по лесу не так уж долго, усталость давала себя почувствовать. Войдя в дом со служебного входа, она остановилась в небольшом коридоре, чтобы перевести дух, и посмотрела на себя в зеркало, которое висело на стене в резной раме. Лицо было бледным, губы казались бесцветными, под глазами легли легкие тени.
– Бедное мое сердце, – сказала Эстер, ободряюще улыбнувшись себе.
Она провела пальцем по губам, чтобы хоть немного вернуть им яркость, но губы по-прежнему оставались бледны.
А если ее сердце вообще перестанет биться? Эта перспектива – увы, вполне реальная – вызывала у нее противоречивые чувства: с одной стороны, ей хотелось положиться на судьбу – и будь что будет, а с другой – хотелось жить, чтобы как можно дольше сопровождать детей на их жизненном пути.
Жалобные всхлипывания прервали ее мысли. Она приоткрыла кухонную дверь и увидела Джильду, которая безутешно плакала, закрыв лицо руками. Эстер поставила корзины с грибами на стол и подошла к ней.
– Что случилось, Джильда? – участливо спросила она.
Джильда попыталась прикрыть передником письмо, лежащее на коленях, и вытерла платком залитое слезами лицо.
– Ничего, синьора, – неуклюже оправдывалась она, встав со стула в знак уважения к хозяйке.
– Никто не плачет просто так, – заметила Эстер, садясь за стол и жестом приглашая повариху сделать то же самое.
– Извините меня, синьора, – ответила та. – Наверное, настроение плохое, тоска нашла. Извините, пожалуйста, – смущенно повторила она. – Уже десять, а я еще и не начинала готовить, – спохватилась она.
– Ты получила письмо из дому? Плохие вести? Разве не так? – настаивала Эстер в надежде чем-то помочь ей.
Повариха подняла на нее глаза, покрасневшие от слез.
– Дело идет о ребенке, – призналась она.
У Джильды был сын от Эдисона. Малышу исполнилось четыре года, и он жил с ее родителями в Борго Сан-Доннино, недалеко от Модены.
– Мама пишет, что у него высокая температура. Есть подозрение, что это полиомиелит. Но я в это не верю, – вздохнула она. – Ведь Фабрицио всегда носил на шее мешочек с камфарой против полиомиелита.
Эстер не стала опровергать наивные представления Джильды, но рассердилась на ее рабскую пассивность.
– Боже мой! – воскликнула она. – И ты собираешься сейчас заниматься нашим обедом? Иди переоденься, Джильда, – приказала она, резко вставая. – Микеле отвезет тебя в Борго Сан-Доннино. Твое место рядом с сыном. Твоя любовь поможет ему выздороветь. И ты больше никогда не покинешь его.
– Синьора меня увольняет? – встревожилась женщина.
– Джильда, Джильда, ну как ты можешь так думать? – успокоила ее хозяйка. – Ты привезешь своего ребенка сюда, и он будет жить с нами. И знаешь, что я тебе скажу? Я тоже поеду с тобой.
Джильда снова разрыдалась.
– Пусть бог благословит вас, синьора! – пробормотала она сквозь слезы.
– Иди собирайся, – повторила Эстер и вышла из кухни.
В кабинете мужа она набрала его телефон и без обиняков заявила Эдисону:
– Твой сын сильно болен, возможно, у него полиомиелит.
Эдисон молчал на другом конце провода.
– Джанни или Эмилиано? – после паузы спросил он.
– Фабрицио, – уточнила Эстер. – Я еду в Модену вместе с Джильдой. Если малыш выживет, мы привезем его, и он будет жить с нами. А пока я доверяю тебе наших детей, – закончила она и повесила трубку.
Глава 4
Эмилиано был страстным читателем. Несмотря на то, что ему было всего одиннадцать лет, он читал все, что попадало под руку, но больше всего любил романы.
Эстер застала мальчика в отцовском кабинете, где он важно восседал в большом кожаном кресле со стопкой рукописей на коленях и грудой других папок, которые были навалены у его ног на полу. В руках у него был последний роман Анны Гризи, который Эмилиано нашел на письменном столе. Он так погрузился в чтение, что не чувствовал холода и не замечал присутствия матери, которая смотрела на него через приоткрытую дверь.
Была середина июля, но температура в эти дни была намного ниже обычной. Уже четыре дня на улице бушевал ветер, лил дождь, и во всех комнатах затопили камины. Только кабинет Эдисона не обогревался, потому что его хозяин был в Милане.
Эстер запахнула на груди теплую шерстяную кофту и тихо кашлянула, чтобы привлечь внимание сына. Мальчик не пошевелился. Поеживаясь, она вошла в комнату и села в кресло напротив. Только тогда мальчик рассеянно взглянул на нее и снова погрузился в чтение.
– Ты забыл, что пора полдничать? – произнесла Эстер первое, что пришло ей на ум, чтобы прервать молчание.
Эмилиано вопросительно взглянул на нее, бросил на пол только что прочитанный лист и взялся за следующую страницу.
– Ты не замерз? – спросила мать.
– Думаю, да, – ответил Эмилиано, очнувшись, хотя и не придавая этому большого значения. – Особенно теперь, когда ты об этом спросила, – добавил он.
Эстер улыбнулась.
– Не хочешь пойти на кухню? Джильда приготовила печенье и горячий шоколад для всех, – предложила она.
– А нельзя принести все это сюда? Я бы хотел закончить роман. Мне осталось дочитать страниц двадцать.
– А о чем там речь? – поинтересовалась Эстер. Ее уже не удивляло, что сын не пропускал ни одной рукописи, которую отец оставлял в кабинете.
– Это история женщины, которая рассказывает о своей жизни, начиная с детства, – начал объяснять он. Наморщив лоб, Эмилиано сделался необычно серьезным для ребенка. – Там есть вещи, которые мне не очень понятны, но эта Анна Гризи умеет увлекательно писать.
Эстер немного пугалась, слыша такие рассуждения своего старшего сына. Она предпочла бы, чтобы он был легкомысленным и шумным, как его ровесники, а не таким самоуглубленным и серьезным не по возрасту. Он говорил о прочитанном романе с отрешенностью интеллектуала и проникновенностью страстного читателя.
– Мне не кажется разумным так увлекаться каким-то романом, который, скорее всего, даже не будет опубликован, – позволила себе заметить она.
Лицо мальчика помрачнело.
– Ты говоришь это серьезно? – настороженно спросил он.
– Я думаю, твой отец не будет им заниматься, – сказала она.
Эмилиано недоверчиво посмотрел на мать.
– Он тебе объяснил, почему?
Эстер пожала плечами.
– Ты прекрасно знаешь, что твой отец не слишком щедр на объяснения.
– У папы есть чутье, он умеет распознавать хорошие романы и ошибается очень редко. Если бы это зависело от меня, я бы напечатал эту вещь без колебаний, – сказал Эмилиано. – Если он не хочет делать этого, значит, есть какая-то причина.
И он пристально взглянул на мать своими умными глазами.
– Может, отец решил так назло кому-то? Наверное, в нем говорит обида. Ты ведь знаешь, какой он обидчивый.
– Но о какой обиде ты говоришь? – отмахнулась Эстер, которая не уставала удивляться суждениям Эмилиано, но не собиралась обсуждать с мальчиком подобные вещи.
– Наверное, он обиделся из-за того, что она его бросила, – спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся заявил мальчик.
Любовные интрижки отца не были тайной для семьи, и даже маленький Джанни с некоторых пор повторял слова взрослых о папиных «подругах».
Эстер сильно расчихалась.
– Этот холод невыносим, – пожаловалась она, меняя тему разговора и сморкаясь в белоснежный батистовый платок. – И как это ты еще не подхватил здесь простуду?
– Я просто об этом не думаю, – резонно заметил мальчик. – А правда, что такой холод посреди лета вызван войной?
Эмилиано имел в виду слухи, которые связывали необычайно холодное и дождливое лето с какими-то катаклизмами в природе, вызванными войной.
– Не думаю, – улыбаясь, ответила мать. – И все-таки не припомню другого такого ужасного июля. Это такая метеорологическая аномалия, о которой ты будешь рассказывать своим детям, если, конечно, не отморозишь себе язык, – пошутила она. – Послушай меня, Эмилиано, не отказывайся от горячего полдника.
– Ладно, мама. Но только здесь, если ты не возражаешь, – упорствовал мальчик.
– Хорошо, – сдалась мать. – Я пришлю Анджелину разжечь тут камин, чтобы ты смог пережить этот ледяной июль и передать о нем свои воспоминания потомкам.
Эстер встала, вся закоченевшая, и направилась к двери.
– Прошу тебя об одном, – сказала она, прежде чем выйти. – Постарайся складывать страницы рукописи точно так же, как они были. Ты ведь знаешь, что отец может простить тебе любопытство, но не потерпит беспорядка.
– Последую твоему совету, мама, – пообещал Эмилиано, снова принимаясь за чтение.
Эстер собиралась уйти, когда на пороге появился мальчик. На красивом худеньком лице его блестели большие глаза, полные робости и любопытства. Увидев, что его заметили, малыш стыдливо спрятался за створкой двери. Губы его были испачканы шоколадом, в руке он держал надкусанное печенье.
– Иди сюда, Фабрицио, – позвала Эстер, улыбаясь ему. – Иди, не прячься, – ласково добавила она.
Малыш выглянул и снова спрятался. Эмилиано оставил в кресле рукопись и направился к двери.
– Ну же, иди сюда. Мы ведь с тобой друзья, – ласково уговаривал он ребенка.
Фабрицио, слегка прихрамывая, вышел из своего убежища, чтобы доставить удовольствие Эмилиано, к которому относился с благоговением. Эмилиано был его идолом, его богом, неиссякаемым источником всяких сказок и историй, которые приводили малыша в восторг.
– Мама говорит, что я не должен заходить в комнату господ. – Голос у ребенка был чуть хриплый, и из-за одышки он запинался, как человек, которому не хватает кислорода.
Проговорив это, он повернулся и убежал, слегка припадая на одну ногу: полиомиелит, от которого он почти вылечился, оставил неизгладимый след.
Эмилиано возмущенно уставился на мать.
– Кто-нибудь должен объяснить этому бедному ребенку, что он живет в своем доме, точно также, как я и остальные дети!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46