Эдвард тяжело опирался о спинку кресла. Но вдруг его тело начало оседать и безжизненно распростерлось на полу. Перед тем как окончательно потерять сознание, он еще пытался выговорить мое имя.
Мы приехали в больницу, Эдварда увезли, и я осталась одна. Нервно меряя шагами коридор, я снова и снова вспоминала происшедшее и ненавидела себя. Ведь все это случилось по моей и только по моей вине. Не выйди я замуж за Эдварда, он был бы избавлен от всех этих мучений и переживаний и не лежал сейчас здесь без сознания, а может, и при смерти.
Но даже в этот момент я не могла не думать об Александре и боли, которую ему причинила. Если бы в тот вечер я не увидела его вместе с Джессикой! Если бы они не казались такими счастливыми, в то время как я мерзла в темноте на Белгрэйв-сквер, я бы никогда не позволила Эдварду усыновить детей. А теперь и Александр, и Эдвард должны расплачиваться за этот непростительный акт мести.
Приехали Дэвид и Кристина. Кристина была бледной от тревоги, и я не смогла заставить себя встретиться с ней взглядом. Знай она, что произошло, никогда не простила бы мне! От путаных объяснений меня спас приход доктора.
– Миссис Уолтерс? – улыбнулся он. – Не надо так волноваться! С вашим мужем все будет в порядке.
Я испытала такое огромное облегчение, что у меня подогнулись колени. Дэвид успел подхватить меня и усадил на стул.
– Но… что это было?.. Почему он?..
– Не буду утомлять вас медицинскими терминами, скажу просто, что у него легкий удар. Нет-нет, – решительно остановил он меня, увидев, что я пытаюсь заговорить. – Уверяю вас, вам совершенно не о чем волноваться! Думаю, завтра утром вы уже сможете забрать его домой.
– Утром? – эхом отозвалась я, не в силах поверить собственным ушам.
– Конечно. Правда, первое время ему придется немного поберечься, но он вполне в состоянии вести нормальный образ жизни.
– Но почему это произошло? – решительно вмешалась Кристина.
Я похолодела, но доктор снова пришел мне на выручку.
– Это может произойти по целому ряду причин, – улыбнулся он. – В данном случае причиной, судя по всему, послужил сильный спазм сосудов головного мозга.
На следующий день, вернувшись в Вестмур, мы с Эдвардом сразу поднялись к себе. В комнате было холодно, мы даже не сняли пальто, но Эдвард по привычке сел перед давно остывшим камином и жестом пригласил меня сесть рядом. Мы долго сидели молча, понимая, что первым должен заговорить он.
Но Эдвард решился заговорить, лишь когда уже совсем стемнело и я зажгла лампы по обе стороны кровати. Он по-прежнему был серовато-бледен, только небольшое красноватое пятнышко горело на левой щеке там, где он подпирал ее рукой. Его обычно безупречно причесанные волосы выглядели взъерошенными, и я автоматически пригладила их.
– Я испугался, – просто сказал, Эдвард. – Это единственное оправдание моему поведению. Нет, прошу тебя, не перебивай, выслушай меня! Как только я увидел его, я сразу понял, кто он, и… испугался. Я чувствовал, что теряю тебя, что, может быть, уже потерял. В ту минуту я думал только о себе, о том, во что превратится моя жизнь без тебя и детей. Мне открылись впереди такая пустота и одиночество, что это лишило меня разума. Он был так молод и красив, а я… Я вдруг увидел, что сделал с твоей жизнью, женившись на тебе. – Подняв руку, Эдвард вытер слезы, текущие по моим щекам, вздохнул, улыбнулся и продолжал: – Я не смею больше тебя удерживать, любимая. Теперь я понимаю, что должен был позволить тебе уйти с ним. Мы с Кристиной в воскресенье вылетим в Каир, так что ты сможешь спокойно уехать. Прости меня за все. Я понимаю, что безмерно виноват перед тобой. Виноват в том, что все эти годы держал тебя при себе. Виноват в том, что произошло вчера.
После этих слов я заплакала навзрыд:
– Ах, Эдвард, Эдвард, что же я сделала с тобой!
Он бережно, как ребенка, обнял меня, гладил мое лицо, волосы.
– Я никогда не уйду от тебя, Эдвард.
Он нежно прижал меня к себе.
– И все же я уеду в Каир. Если вдруг ты передумаешь после моего отъезда или даже до него…
Голос изменил ему, и он зарылся лицом в мои волосы.
Эдвард, как и планировал, улетел в воскресенье, но Кристина на этот раз не поехала с ним. Вместо этого она вместе со мной и детьми отправилась в Лондон, чтобы на следующий день вылететь в Гонконг. Присоединиться к брату в Каире она должна была в пятницу.
Канарейка ждала нас в доме на Прайори-Уок и сразу отвела детей наверх, чтобы подготовить их вещи к завтрашним занятиям в школе. Джеффри поднялся следом за ними вместе с багажом, а мы с Кристиной прошли в гостиную.
– А теперь, – сказала Кристина, как только за Мэри закрылась дверь, – может быть, ты все-таки сообщишь мне, что происходит. Я имею в виду «легкий удар», тягостное молчание, которое в последнее время постоянно царит в доме, твои красные глаза и прежде всего то, что тебе сказал Эдвард в Вестмуре перед отъездом. «Если ты действительно хочешь уехать…» Ведь если я не ошибаюсь, именно так он сказал? Итак, какого черта все это значит?
Кожа на ее скулах туго натянулась, а губы буквально побелели от ярости.
Я медленно поставила чайник на поднос и собралась с силами, чтобы посмотреть ей прямо в глаза.
– Кристина, мне не хотелось бы показаться слишком грубой, – сказала я, стараясь ничем не выдать своего раздражения. – Я, конечно, понимаю, что ты очень любишь Эдварда и беспокоишься о нем, но при всем при том тебя совершенно не касаются наши с ним отношения.
Кровь бросилась Кристине в лицо, превратив его в безобразную багровую маску.
– Они меня очень даже касаются, если вследствие их моего брата увозят в больницу с ударом!
– Думаю, нам не стоит продолжать этот разговор. Как я уже сказала…
– Не смей разговаривать со мной таким тоном, стерва! Один раз ты уже чуть не разбила его сердце, а теперь вообще хочешь убить? – Судорожно сжимая и разжимая кулаки, она угрожающе направилась ко мне через комнату. – Ты и твои двое ублюдков причинили ему столько горя, сколько не заслуживает ни один человек, тем более такой, как Эдвард! Но теперь я хочу, чтобы ты наконец уяснила одну простую вещь: если ты еще хоть раз причинишь ему боль, я тебя просто убью! И думаю, Бог мне это простит.
В какое-то мгновение мне показалось, что она ударит меня. Но неожиданно, словно даже мой вид причинял ей невыразимые мучения, Кристина резко развернулась на каблуках и вышла из комнаты.
В тот день я ее больше не видела, а на следующее утро, спустившись вниз, обнаружила, что она уже уехала в аэропорт.
Я решила ничего не говорить Эдварду об инциденте, понимая, что это лишь расстроит его и не приведет ни к чему, кроме очередной ссоры между ним и Кристиной. Когда через две недели они вернулись из Каира, Кристина приветствовала меня сестринским поцелуем, и я решила последовать ее примеру, соблюдая внешние приличия и делая вид, что ничего не произошло. Но этот случай не прошел бесследно. Я стала остерегаться Кристины. К сожалению, я даже представить себе не могла, до какой степени должна ее остерегаться.
Жизнь снова вошла в обычную колею. Мы часто принимали гостей, и Вестмур стал своего рода Меккой для знатоков и ценителей искусства. Редкие дни, свободные от приемов, Эдвард посвящал разработке плана сигнализации для музея в Каире. Это свое увлечение он объяснял тем, что при нынешней охранной системе маска Тутанхамона находится в постоянной опасности. Меня, правда, немного удивляло, что эта работа занимает столько времени, но я делала скидку на ее очевидную сложность и дотошность Эдварда.
В июне из Гштаада вернулись Дэвид с Дженифер Иллингворт. Признаться, никого не удивило сообщение о том, что они собираются пожениться.
Так постепенно шли месяцы, и чем дальше тот жуткий весенний день уходил в прошлое, тем чаще я снова стала думать об Александре. Постепенно эти мысли становились все навязчивее, и доходило даже до того, что я снимала трубку телефона, хотя так ни разу и не решилась набрать знакомый номер. Как бы я ни тосковала, я просто не могла себе позволить еще раз травмировать Эдварда. В результате получилось так, что инициатором нашего примирения стал не Александр, и не я, а Генри.
Впоследствии он никогда не упоминал о причинах, заставивших его позвонить мне именно в тот день. Но я предполагаю, что это решение вызревало у него уже очень давно. Генри, как всегда, был лаконичен и говорил только по делу. Он не знал, почему я позволила Эдварду усыновить детей, но догадывался, что у меня были на то веские причины, и просто просил объяснить их Александру. Он считал, что хотя бы это, по крайней мере, я должна сделать.
Наш разговор моментально заставил меня забыть обо всех обещаниях, данных Эдварду, и, не успев повесить трубку после разговора с Генри, я тотчас же позвонила на работу Александру и договорилась с ним о встрече на следующий день.
С тех пор мы старались встречаться не реже раза в месяц. Обычно это происходило на мосту через Серпентайн. Мы гуляли, смеялись и, конечно, я рассказывала ему о детях. Александр жадно впитывал все самые мелкие детали, все смешные истории, которые я подсознательно накапливала в своей памяти долгие годы в надежде когда-нибудь поделиться ими с ним. Иногда он вместе со мной подъезжал к школе и сидел в машине неподалеку, наблюдая за тем, как я их оттуда забираю. Я догадывалась, что для него это было не только приятно, но и чрезвычайно мучительно. Однако Александр никогда не настаивал на большем.
Все это время я постоянно испытывала чувство вины перед Эдвардом. Однако, каким бы изматывающим это чувство ни было, я ничего не могла с собой поделать. Правда, в это время Эдвард был настолько поглощен своими собственными делами, что, казалось, абсолютно не замечал ничего вокруг. Мы все больше отдалялись друг от друга, причем не столько по моей, сколько по его инициативе. В те редкие вечера, когда мы наконец оказывались вместе, я чувствовала, что мысли Эдварда блуждают где-то за тысячи миль. Когда я пыталась спросить его о чем-нибудь, он лишь задумчиво улыбался, автоматически обнимал меня и снова погружался в мир своих фантазий.
Чуть позже произошло еще одно, очень важное событие. Джонатан сдружился с сыном Генри Николасом, и благодаря этому Александр наконец смог познакомиться с собственным сыном. А так как при этом мы очень много времени проводили в доме Генри в Челси, мы с Каролиной, в свою очередь, стали добрыми друзьями. Иногда она с детьми приезжала в гости на Прайори-Уок, справедливо считая, что такие визиты сделают наше ставшее очень тесным общение менее подозрительным для Эдварда и всех остальных.
Независимо от погоды мы с Александром продолжали постоянно встречаться в Гайд-парке. Никто из нас не решался предложить другое место для встреч – это уже начинало походить на своеобразное суеверие. И все это время мы оба тщательно избегали каких-либо тесных контактов, даже прикосновений. Хотя иногда улыбка Александра настолько походила на ласку, что, лишь сжав зубы, мне удавалось заставить себя не броситься ему на шею, умоляя прижать меня покрепче к себе. Не могу выразить, как много значили для меня эти короткие мгновения – выходить, из машины и неторопливо идти к мостику через Серпентайн, зная, что там уже ждет Александр. А когда облегчение, которое он испытывал каждый раз при виде меня, постепенно сменялось мальчишеской, лукавой улыбкой, мне хотелось смеяться и танцевать. Я чувствовала себя самой счастливой и красивой женщиной в мире.
И вот однажды, когда мы сидели в небольшом кафе на берегу реки, укрываясь от дождя, Александр впервые за долгое время заговорил о своем отце.
– Он очень расстроился, когда я рассказал ему о нас с тобой. Так что теперь в эту неразрешимую головоломку замешан еще один человек, у которого есть веские причины винить себя за все случившееся тогда и происходящее сейчас. Что он и делает. Сейчас он понимает, как важно было хотя бы попытаться понять нас получше, когда мы оба были совсем молоды. Он надеется хоть как-то искупить свою вину. Что скажешь, Элизабет? Может быть, встретишься с ним?
– А как же Джессика?
– Джессика, если она, конечно, не участвует в очередном пикете, почти постоянно живет в студии, которую они с Розалиндой сняли в Виндзоре. Она там рисует какие-то плакаты и рекламные буклеты, а Розалинда дает бесплатные юридические консультации тем, кто считает себя незаслуженно пострадавшим от рук полиции. Кажется, они постепенно становятся силой, с которой приходится считаться. Но даже если это не так, в любом случае она неделями не бывает дома.
– А какое у тебя сложилось впечатление, когда ты видел ее в последний раз?
– Джессика не меняется. Ее шарма и обаяния хватает ровно на несколько минут нашей встречи. К тому времени, когда приходит пора уезжать, она с трудом сдерживается, чтобы не вцепиться мне в горло. Правда, надо отдать ей должное: приезжает она всегда с самыми лучшими намерениями. Ну, а в том, что им не суждено осуществиться, есть, несомненно, и моя вина.
– И в чем же она заключается?
– Ну хотя бы в том, что я перенес все свои вещи в отдельную комнату.
На следующей неделе в доме на Белгрэйв-сквер произошла наша встреча с лордом Белмэйном. Должна сказать, что мы с Александром приготовились к самому худшему и были приятно разочарованы. Александр подтрунивал над отцом, явно потрясенным тем, что перед ним оказалась уже совсем не та полуграмотная девчонка, которую он помнил по Фокстону. Я показывала фотографии его внуков, а Александр хвастался, как сильно дети на него похожи. Часы летели незаметно, и никому не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.
На прощание лорд Белмэйн пригласил меня приехать в гости еще раз на следующей неделе. Приехав, я увидела машину с заведенным мотором, а сам лорд-канцлер, одетый, ждал меня у двери. Его срочно вызвали на какое-то заседание.
– Александр дома. Правда, он страшно расстроен из-за последнего проигранного дела. Только не говорите ему, что я вам об этом рассказал, – сообщил мне он.
Когда я вошла, Александр стоял у камина, под портретом матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49