Она продолжала возмущаться, пока не доехала до роскошных апартаментов Джорджины. Сельма, обрадованная ее появлением, доложила о ней. Когда Рона решительно вошла в спальню и увидела, в каком состоянии Джорджина, сердце ее оттаяло.
– Джорджи, – спросила Рона, – чем я могу тебе помочь?
– Я в ужасе, Рона. Нам надо поговорить.
– Ты не хочешь идти на этот прием? – спросила Рона.
Джорджину передернуло.
– Я не могу. Эта липа не для меня.
– Так я и предполагала, – сказала Рона. – Но умоляю тебя, Джорджи. Неужели ты не можешь собраться с духом и пустить пыль в глаза? Ты же понимаешь, что ради тебя многим людям пришлось приложить огромные усилия.
– Они делали это ради собственного обогащения, – оскорбленно возразила Джорджина.
– Будь реалисткой, детка! – взвилась Рона. – Разве существуют другие резоны? Это дело, за которое людям платят деньги. Кстати, в том числе и мне.
– Пожалуйста, не злись на меня. Это просто... – У Джорджины упал голос.
– Что, Джорджи? Мне ты можешь сказать. Я не злюсь. Просто испытываю разочарование. Было намечено большое торжество, крупная сделка. Да многие душу прозакладывали бы за такую возможность.
– Знаю, знаю, – отмахнулась Джорджина. Подняв голову, она умоляюще уставилась на Рону. – В этом-то и дело. Мне все поднесли на блюдечке, я и пальцем не пошевелила и не имею на это права, Рона. Таннер следит за всем, что я делаю. Сначала это относилось к тому, как я выгляжу и одета, какое впечатление производит наш дом и каковы те, с кем мы встречаемся. Я сделала эту книгу, желая убедиться, что и сама что-то из себя представляю. А теперь он отнял ее у меня.
– Мне казалось, что ты смирилась с этим, Джорджи.
– Да, – серьезно сказала та. – Так и было. Я решила, что жене иначе нельзя себя вести. Рона, ты же помнишь, какой я была. Чудовищно толстой. Таннер не знает о том периоде моей жизни. Я сожгла все фотографии, распрощалась с прошлым. В те дни я ничего собой не представляла, у меня был только маленький талант вкусно готовить. Я принесла его в дар Таннеру. Но я должна иметь нечто, принадлежащее только мне.
Рона поставила свой бокал. У нее явно недоставало опыта, чтобы дать Джорджине жизненно важные советы, тем более касающиеся ее брака. Она гордилась тем, что никогда не позволяла себе вмешиваться в чью-то личную жизнь, в особенности своих авторов. Ее обязанность – только подготовить приемлемую для чтения книгу, вовремя и без ошибок, если это в пределах человеческих возможностей. Рона не была замужем, не сходила с ума от любви, а потому и не впадала из-за нее в отчаяние. Однако, работая в издательстве, она прочитала и отредактировала столько любовных романов, что поняла: время от времени женщины сталкиваются с серьезными проблемами. Если женщина, охваченная тоской, листает журнальчик, сидя в трейлере, или попивает французское вино на борту своей яхты, ей все равно придется понять, в чем причина ее тоски, и найти способ избавиться от нее.
– Ты любишь Таннера, Джорджина? – спросила она, отважно нырнув в те темные и опасные глубины, опускаться в которые заставляет лишь дружба.
– Да.
– И тебе все это нужно? – спросила Рона, давая понять, что она имеет в виду не только апартаменты.
– Да, поскольку все это связано с Таннером.
– Ты хочешь стать знаменитым автором, иметь свое шоу, читать лекции, раздавать автографы, слышать звуки труб и фанфар, которые сопутствуют всему этому?
Джорджина уставилась в парк за окном, потом перевела взгляд на Рону.
– Нет, – сказала она. – Я просто хочу писать маленькие книжки, видеть, как их публикуют, и, может быть, получить от кого-нибудь письмо о том, как удалось использовать аэрозоль для волос, чтобы вывести пятна от шариковой ручки.
– Как ты считаешь, – Таннер знает, о чем ты думаешь?
Джорджина на минуту задумалась.
– Скорее всего, нет.
– О'кей, а теперь слушай внимательно. Порой самые простые советы нелегко усвоить. Кажется, я знаю, как ты сможешь решить свои проблемы с Таннером и пресечь его желание вмешиваться в твои дела, раз уж тебе это не нравится. Ведь он обожает тебя и хочет, чтобы ты была счастлива. Джорджина наклонилась к ней.
– Как? Как заставить его понять, что я чувствую себя униженной?
– Рассказать ему все, – отрезала Рона.
Большой „выход в свет", задуманный как прием Джорджины Дайсон, так и не состоялся. Его отменили меньше чем за двадцать четыре часа до начала. Это обошлось ее мужу в сто тысяч долларов и привело в ярость и ее издателей в „Уинслоу-Хаус", и поставщиков, уже готовых все это осуществить. Руководство Зимнего дворца было огорчено, оркестр Тьюсбери неожиданно получил выходной, а сотни больных СПИДом были удивлены и обрадованы ростбифами, салатом из креветок, вирджинской ветчиной в желе и ризотто с пармезанским сыром, доставленными из ресторана. Птифуры и пирожные из клюквенного марципана доставили в столовую Армии Спасения. Газетам, которые уже отвели полосы для освещения этого события, пришлось выкручиваться из создавшегося положения. Репортеры разбежались по городу, чтобы дать информацию о событиях менее знаменательных.
36
В тот вечер, на который был назначен прием Джорджины, Кик с Джо возвращались в квартиру Лолли после торжественного обеда с Нивой и Джеффри в их уютной маленькой квартире в „Ривертоне". Этот вечер для Кик был одним из самых счастливых. Все безмерно радовались тому, что ей удалось написать об Ирвинге. Затем выяснилось, что маленькая статуэтка, обнаруженная Кик в спальне Лолли, – подлинная работа великого Родена. Эту раннюю бронзовую статуэтку искусствоведы считали окончательно утраченной. Счастливые, они провозгласили тост „за самую дорогую в мире вешалку для бус". Благодаря тонкой интуиции Джеффа и его связям с „Паблик релейшнз" новость о том, что эта работа Родена тридцать лет простояла на туалетном столике Лолли, а также сообщение о предстоящем аукционе в галереях „Шандон" скоро появится на первых полосах газет почти всего мира.
Чувствуя головокружение от такой удачи, а заодно и от превосходного вина Джеффри, Кик взяла Джо за руку, когда такси остановилось у „Баррингтона".
– Вот теперь пора, – сказала Кик, заметив, как его веселость сменилась восторженным недоверием.
– Ты правда так считаешь? – спросил он, роясь в карманах куртки в поисках банкнот.
– Конечно.
– И ты будешь нежной и доброй?
– Выходи, – скомандовала она, таща его за руку.
– Да подожди, – засмеялся Джо, выскочив из машины. Он подошел к открытому окошку и сунул водителю несколько банкнот.
В кабине лифта они молчали, ибо Фрэнк, ночной лифтер, явно проявлял интерес к тому, что леди из дома номер три приглашает к себе джентльмена в одиннадцать вечера. Кик улыбнулась, понимая, что утром это станет известно всем и каждому.
Открыв двери, она услышала телефонный звонок. Кик схватила отводную трубку в прихожей.
– Кик, это Федалия Налл.
– О... да, мисс Налл... здравствуйте, Федалия, – сказала Кик, делая знаки Джо, чтобы он закрыл входную дверь. – Вы можете подождать минутку?
Кик взглянула на Джо.
– Это Фиддл. Наверно, ей не понравился материал о Лолли, – сказала она, пожав плечами.
– А если и не понравился, невелика беда, – ответил Джо. Он уже стоял в холле, разглядывая апартаменты, просторные, как пещера. – Потрясающе! Дай мне осмотреться. Пока... поговори с Федалией, – сказал он, выходя на лестницу.
Кик потерла переносицу и зажмурила глаза, чтобы окончательно прийти в себя.
– Да, Фиддл, привет. Прошу прощения. Я слушаю.
– Прости, что беспокою тебя так поздно, Кик. Я обещала Джо Стоуну поскорее сообщить тебе о материале, посвященном Лолли Пайнс. Я только что прочитала его. Отличная работа, Кик. Правда, отличная. Должно быть, тебе пришлось основательно покорпеть над ней.
– О, – выдохнула Кик. – Конечно. Спасибо. Да, пришлось поработать.
Она чувствовала, как колотится у нее сердце. Но только ли от того, что ей позвонила Федалия? А может, Кик вспомнила, как она чувствовала себя в тот проклятый день, когда Фиддл, потворствуя Ирвингу Форбрацу, уволила ее?
– Я очень рада, что Джо поговорил со мной о твоей работе. Я часто думала о тебе.
Поскольку сесть было не на что, Кик прислонилась к стенке и стала медленно сползать на пол. По дружелюбному тону Фиддл она поняла, что услышит что-то хорошее.
– Послушай, Кик, мне очень нравится твой материал, но боюсь, что он не для нас. Сейчас мы стараемся давать более эффектные вещи, этакий публичный стриптиз. Мы в последнее время поняли, что круг наших читателей испытывает пристрастие к...
Сидя на холодном полу, Кик слушала гудящий голос Федалии и чувствовала отупение. Та нудно перечисляла объем тиража, демографические данные, специфику читателей „Четверти часа", которые хотят видеть то-то и то-то, дух времени девяностых годов... ба-ба-ба... Дерьмо собачье!
Когда-нибудь Кик разберется, что именно в этом разговоре заставило ее изменить отношение к своей работе. Может, дело в том, что ее статью снова отвергла Федалия, которая так безжалостно обошлась с ней в прошлом. Почему она так спешила сообщить ей плохие новости, что даже не поленилась позвонить в одиннадцать вечера? Кик вернулась домой в таком радостном настроении. Нива и Джефф, казалось, опьянели от счастья. Аукцион станет сенсацией, поскольку они обнаружили бронзовую статуэтку Родена. Но лучше всего то, что наверху ее ждет человек, влюбленный в нее, добрый, умный, привлекательный. Он сделал для нее то, на что не способна и дюжина таких, как Фиддл: вернул ей уверенность в себе.
Слушая Фиддл, Кик подумала, что если она не поймет, в чем ее цель, ей придется смириться с тем, что ей постоянно будут отказывать. Отказывают всем, но Кик принимала это, не возражая, не повышая голоса. После предательства Лионеля она примирилась с ролью жертвы. Она вспомнила совет, который дают туристам в Нью-Йорке: если вы чего-то боитесь, значит, постоянно будете попадать в беду. Если опасаетесь неприятностей, они произойдут.
Она, конечно, не обладала опытом Федалии Налл, не могла руководить большим журналом и распоряжаться судьбами пишущих. Но Кик знала: то, что делает она, ничем не хуже всего другого.
В городе есть журналисты, которые душу бы продали за такой звонок Федалии. Но Кик имела право рассчитывать на него.
Встав с пола, она взяла в руки телефон и стала ходить, держа его.
– Спасибо, что прочитали мой материал, Фиддл, – оборвала она собеседницу. Надеюсь, я дала представление о Лолли. Теперь я работаю над другим материалом.
Наступила пауза, Федалия явно обдумывала слова Кик.
– Да? – спросила она. – И над чем же ты сейчас работаешь?
– Сомневаюсь, чтобы это могло вас заинтересовать, Фиддл. Это связано с весьма антипатичной личностью, которая числится у вас в друзьях.
– У меня в друзьях? – забеспокоилась Фиддл.
– Да, – твердо сказала Кик. – Я располагаю достоверной информацией о его мошенничестве. И к этому имеют отношение весьма заметные персоны. – Кик блефовала: она знала об Ирвинге меньше того, на что намекала. Ну и ладно, терять ей нечего. Чем больше Кик ощущала воздействие своих слов, тем увереннее становилась.
– Ты сказала „мой друг"? – тревожно переспросила Фиддл.
– Ирвинга Форбраца ждут крупные, очень крупные неприятности, – обронила Кик, напряженно ожидая, как отреагирует на это ее собеседница.
– Вот черт! – с силой выдохнула Федалия. – Рано или поздно кто-то должен был его прижать. Этот тип из года в год обводил нас вокруг пальца.
– Вы хотите сказать, что не так уж дружны с ним? – спросила Кик.
– Дружна? Да я терпеть его не могу. Всем известно, что он темная личность. Нам приходится поддерживать с ним отношения, потому что от него зависит слишком много талантливых людей. Ну, Кик, желаю удачи. Это потрясающе!
– Я тоже так считаю, – сказала Кик, стараясь по мере возможности говорить спокойно.
– Ты этот материал уже кому-нибудь продала?
– Нет. Хочу посмотреть, как развернутся события.
– Он мне нужен, – коротко бросила Федалия. – Сколько попросишь за него?
Прежняя Кик рассыпалась бы в благодарностях, но теперешняя сдержалась.
– Я бы хотела кое-что предложить вам, Фиддл, – проговорила она, радуясь обретенной уверенности в себе. – Есть один очень важный источник информации, с которым мне следует поговорить. Если журнал сможет предоставить мне билет в Лондон и обратно и оплатить несколько дней пребывания там, вы первая получите текст.
Фиддл рассмеялась.
– Остынь, малышка, – с неподдельной теплотой сказала она. – Считай, что договорились. Я пришлю тебе билет с посыльным.
Во время разговора Кик успела сбросить туфли. Наскоро попрощавшись с Фиддл, она швырнула трубку, в одних чулках помчалась вверх по лестнице и вылетела на площадку.
На третьем этаже она крикнула:
– Джо, где ты? Джо, ты не поверишь!
Она заскользила по полу в чулках от открытой двери кабинета и притормозила у края стеллажа с досье. Вдруг она открыла рот от удивления.
– Что за... – Кик замерла на полуслове, подняв голову к потолку. Огромный стеклянный купол был полностью раздвинут, и над ним простиралось угольно-черное небо, усеянное звездами. Она неуверенно шагнула вперед, и ей под ноги попало что-то вроде гальки.
Джо сидел на диване с чашкой кофе в одной руке и бутылкой бренди в другой. Запрокинув голову и полуоткрыв рот, он смотрел в проем потолка.
– Даже не верится, – прошептал он. – Никогда в жизни не видел ничего более потрясающего.
– Но как... как это получилось? – спросила Кик.
Джо показал на стенку за диваном.
– Вот, – он ткнул в металлический штурвальчик, который она недавно заприметила.
– Отодвинув диван, я увидел это приспособление и стал изучать его. Смотри. – Под штурвалом был ржавый рычаг. – Устройство из тех, что обожал Руб Гольдберг. Видишь? – Он нагнулся, что-то сделал, и у них над головой раздался протяжный звук.
Кик снова подняла голову и увидела, как гигантские стеклянные панели начали сдвигаться. Пыль и грязь, скопившиеся за много лет на их поверхности, казалось, кружились в воздухе. Кик закрыла руками голову.
– Джо, прекрати!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46