да черт с ними, и написала: «Читаю и плаваю». Глупо, но надежно. Никакой бюрократ не сможет придраться.Мистер Гаррисон начал читать мою анкету выборочно, и я не могла угадать, куда упадет его взгляд. Он не спешил, был даже дружески настроен и даже иногда глуповат.— Вы ничем серьезно не болели, мисс Томпсон?— Нет, сэр.— Вы единственный ребенок? У вас нет ни сестер, ни братьев?— Точно так, сэр.— Как я понимаю, вы учились в колледже всего один год. Почему только год? Учиться было слишком трудно для вас?— О нет. Я просто ушла.— Не можете ли вы назвать причины ухода?— Мне ужасно надоело. Я захотела вернуться в мир.— Путешествовать?— Заняться чем-нибудь. Просто выбраться и работать.— Но вы умудрились немного попутешествовать. Я вижу, что вы были в Канаде, Мексике, Англии, Франции, Италии. Вы смогли посетить эти страны после того, как оставили колледж?— Нет, сэр. До того. Во время каникул.— Вы ездили одна? Или с вашей семьей? Или с друзьями?— Я ездила в Мексику одна. Мой отец брал меня во все остальные места. Ему приходилось много ездить.Мистер Гаррисон смотрел несколько секунд в анкету.— Вы не написали, чем занимается ваш отец. Конечно, вы не обязаны делать это, если вы так считаете. Это не так важно — только для нашего отчета.— Мой отец умер, сэр. Вот почему я не ответила на этот вопрос.— О, простите.— Его занятием было писать книги о путешествиях. Вот почему я смогла столько путешествовать. Он иногда брал меня с собой.— Книги о путешествиях? — спросил мистер Гарри сон. — Хм, его, случайно, зовут не Грег Томпсон?— Да.Мистер Гаррисон обрадовался. Он повернулся к миссис Монтгомери:— Вы читали что-нибудь из книг Грега Томпсона? У нее был тихий культурный голос.— Конечно. Я нахожу многие из них довольно увлекательными.— Я тоже, — сказал мистер Гаррисон. — Абсолютно первоклассные. У него был настоящий дар.Я чуть не расплакалась.Мистер Гаррисон сменил тему:— Вы говорите по-французски, итальянски и испански. Свободно?— Достаточно свободно.— Достаточно, чтобы вести беседу?— О, да. Если, конечно, затрагиваются не слишком специальные вопросы.— Как вы сумели выучить так много языков, если закончили всего один курс колледжа?Я сказала:— Я ничего не могу с собой поделать. Я просто помешана на языках. Мне даже кажется, что я их собираю.— Вы их собирали, когда ездили со своим отцом?— Да, сэр. В основном.— Понятно. Вы, наверное, много читаете?— Да, сэр. Я читаю много. Я обычно читаю все время.— Книжный червь, а? — Меня рассмешило, как он это сказал. Он продолжал: — Я вижу, что вы написали, что чтение — это одно из занятий в свободное время. Еще вы плаваете. А плаваете вы тоже много?— Так много, как могу. Я люблю плавание.— Вы имеете в виду бултыхание в бассейне, приятное провождение времени с друзьями?Я возразила:— О нет. Это ужасно. Я имела в виду настоящее плавание.— Я не пойму вас, — сказал он. — Настоящее плавание?— Заплывы на дальние дистанции, — сказала я.— Только не говорите, что вы одна из тех девушек, которые переплывают Ла-Манш.Я опять засмеялась:— Не совсем так. Но в Канаде у нас был домик на озере; когда был жив отец, и я обычно переплывала озеро туда и обратно каждое утро. Это всего около трех с половиной миль.— Вы делали это одна?— В основном. В этом удовольствие плавания. Можно побыть одной.Впервые его голос стал мрачным:— Мисс Томпсон, вам не придется слишком часто оставаться одной на большом самолете.О, Господи, подумала я, сама себе соорудила запад-то. Я говорила все неправильно. Этот пункт анкеты, над которым так много потрудилась и на который я так небрежно ответила, обернулся против меня и выбил из седла. Потому что каких девушек подыскивают для полетов в международной компании? Очевидно, девушек здоровых, счастливых, улыбающихся, общительных. А какой я себя показала? Мрачным интровертом, сосредоточенным на себе. Девушкой такого сорта, которые всегда забиваются в темный угол, чтобы читать какую-нибудь несчастную книжонку. Такой девушкой, которые часами бултыхаются в озере, чтобы уйти от самих себя.Он никак не показал, что заметил мой панику. Он продолжал непринужденно говорить о других вещах. Например, об оплате. Он объяснил, что девушки принимаются условно, на четырехнедельный период подготовки — и даже это могло закончиться в любое время, — и только после этой подготовки с ними заключают контракт. Во время обучения они получают сорок пять долларов в неделю, из них удерживают пятнадцать долларов квартплаты плюс стоимость формы, социальное страхование и т. д. Согласна ли я на все это?— Да, — сказала я.— Я также должен вас предупредить, — сказал он, — что у нас очень высокие требования во время учебы. Намного более жесткие, чем в колледже. Та девушка, которая получает меньше девяноста процентов среднего балла, отправляется домой.— О, — сказала я. — Девяносто процентов!Он откинулся в кресле и сказал:— Мисс Томпсон, мне бы хотелось обговорить пару вопросов. Первое: меня удовлетворяет ваша подготовка, особенно знание языков. Но должно пройти некоторое время, прежде чем вы сможете летать на наших международных линиях, — у нас общее для всех правило: девушки не летают на международных, пока не отлетают два года на внутренних. В то же время у нас предусмотрено что-то вроде сокращения этого срока для девушек высокой квалификации. Вы понимаете?— Да, сэр.— Следующее, — продолжал он. — Когда мы нанимаем девушку, мы не ставим никаких условий относительно того, сколько времени она будет работать с нами. Мы понимаем, что любая девушка может найти другое занятие, более привлекательное, — например, выйти замуж и обзавестись семьей. — Он сложил руки и помолчал. — Именно поэтому, мисс Томпсон, мы, естественно, хотели бы иметь некоторую уверенность в том, что мы не потеряем вас через неделю-другую после окончания подготовки. Что вы скажете? Считаете ли вы полеты своего рода промежутком между другими занятиями? Или вы хотите сделать карьеру в этом?— Я сказала:— Мистер Гаррисон, я люблю летать. Если компания примет меня, я бы хотела летать годы, годы и годы, пока вы не вывезете меня к самолету в кресле на колесиках.— О'кей, — произнес он. — Что скажете, миссис Монтгомери?— Я тоже нахожу вашу подготовку превосходной, мисс Томпсон, — заговорила она неспешно. — Ваше знание языков, ваша личность, ваша подготовка необычны. У вас очень приятная улыбка, которая, без сомнения, обрадует многих наших пассажиров. Но я должна заметить вам: всякий может улыбаться. Эта работа предполагает гораздо большее. Это больше, чем просто прогуливаться взад и вперед по самолету и эффектно выглядеть.Я была сбита с толку ее торжественным тоном.— Моя дорогая, — продолжала она, — я восхищаюсь вашей страстью к книгам, я также могу симпатизировать вашему желанию удалиться от толпы. Конечно, мы все должны иногда побыть в одиночестве. Но… — Я вздрогнула. — Но, мисс Томпсон, мы все должны учить новые дисциплины. Только так мы растем. Так мы развиваемся и обогащаем себя. Если вы поступите к нам, вы редко будете одна. Вам придется работать в самолетах с пассажирами, которые в некоторых случаях будут в полной зависимости от вас. И это самая сложная дисциплина, которую вы должны выучить, — давать, давать, давать свободно и без остатка. Не думать о себе. Забыть себя и существовать только для других: — Я не знала, что сказать. Она улыбнулась. Неожиданно она стала хорошенькой, когда улыбалась. — Я вас испугала?— Нет, мэм. — Но я лгала.Она встала и подошла ко мне, протянула руку.— Я с интересом буду следить за вашими успехами, — сказала она.— И я тоже, — присоединился мистер Гаррисон.Они были бы потрясены моими успехами, узнав, что мой сосед предложил мне сигарету и я ее приняла. В моей голове промелькнула вся беседа, все, что говорил мистер Гаррисон, и те звучные слова миссис Монтгомери, и в ту долю секунды я подумала: «О'кей, Томпсон, вот твой большой шанс. Забудь себя, забудь, что ты стеснительная женщина из Гринича, Коннектикут, иди на твое новое дело гейши-девушки, попробуй, что почем».Ну, давай, это действовало, как чудо. Я оказалась прекрасной гейшей, я чуть ли не начала сюсюкать.— Спасибо, — сказала я, взяв сигарету.— Пожалуйста, — сказал он.— Спасибо, — сказала я, когда прикуривала сигарету от его золотой зажигалки.— Пожалуйста, — сказал он.Я подождала немного, чтобы посмотреть, что последует дальше. Но ничего не последовало. Язык кота ограничен. Тогда я ободряюще ему улыбнулась и спросила:— Вы летите в Майами?Вопрос был дьявольски тонким. Самолет летел прямо в Майами, без посадок. Но именно таким образом мы, гейши, и начинаем раскручивать дело. Симпатичная легкая подача, которую парень не может пропустить, даже если у него завязаны глаза.— Да, — подтвердил он обрадовано. — Именно так. Майами.— Ага. Я тоже в Майами.— Да? — Он, казалось, споткнулся на этом. Он не знал, что говорить дальше. Я постаралась помочь ему.— Я никогда раньше не была в Майами.— Вы раньше не были?Ну, парень, мы забуксовали.— Я слышала, это сказочное место, — сказала я. — Великолепные отели, пальмы, солнце.— Да.— Что, там действительно так прекрасно, как говорят?— Ну да, что-то вроде. — Мой спутник разговорился. — Где вы остановитесь?— Дайте я посмотрю. — Я порылась в сумочке и достала письмо, которое прислал мне мистер Гаррисон, подтверждая мое принятие и указывая, когда и куда я должна ехать. — Вот. Отель «Шалеруа».— «Шалеруа»? — Он произнес это на американский манер: «Чалерой». — Что ж, это славный, очень приятный отель. Не новый, замечу вам. Построен два-три года назад. Пусть это вас не беспокоит. Он действительно удобен. Между прочим, Максвелл Куртене — мой старый друг. Хороший парень. Максвелл.— Он управляющий отелем?— Да. — Он доверительно наклонился ко мне. — Вот что я вам скажу. Меня зовут Нат Брангуин. Когда вы будете регистрироваться в «Шалеруа», скажите Максвеллу, что знаете меня. Он сделает все, чтобы вам было удобно.— Что же, спасибо.Он слегка покраснел.— Я бываю в «Шалеруа» каждый день. Я, должно быть, увижусь с вами, а?— Ну, надеюсь, мистер Брангуин.— Там хороший бар, «Сувенир-бар». Мы могли бы выпить.— Что ж, спасибо. — Но все это подтверждало мое правило — если у вас нет профессиональной причины так поступать, никогда не принимайте безобидную сигарету от незнакомца. Я знала мистера Брангуина две минуты, и вот, пожалуйста, он строил далеко идущие планы на будущее.Он становился все румянее.— Как насчет сегодняшнего вечера?— Простите, — сказала я. — Сегодня не получится. — И я начала объяснять, что в Майами буду учиться в школе стюардесс международной авиакомпании, и сегодня вечером будет проверка, и я должна быть на месте. Почему нет? Если он ежедневно бывает в «Шалеруа», он сам скоро все узнает.— Это правда? — спросил он удивленно. — Вы собираетесь учиться на стюардессу?— Да.— И вы будете жить в «Шалеруа»? — Да.Я не могла понять, почему он удивляется и недоуменно моргает красивыми голубыми глазами.— Но почему «Шалеруа»?— Что вас удивляет? Я полагаю, что там будут жить все девушки, с которыми я буду учиться.— Так, значит, будет целая группа?Я не могла понять его реакции.— По крайней мере, — сказала я, — на этом самолете летят еще четыре девушки.Он широко улыбался:— Я понял.— Что вы поняли?— Максвелла. Я знаю, что он замышляет. Он сдал в аренду авиакомпании четырнадцатый этаж.— Это что, забавно?— Дело вот в чем, — сказал он мягко. — Четырнадцатый этаж — это на самом деле тринадцатый этаж. Посчитать снизу, это так и есть. Тринадцатый этаж. Но никто не хочет спать на тринадцатом этаже, потому что это несчастливое число. Понятно?— Да. — Это доходило, как слабое мерцание.— Таким образом, вместо того чтобы ставить номер тринадцатого этажа, они пометили его четырнадцатым этажом. Но все знают, что в действительности это тринадцатый, и не будут ни за что на свете спать на этом этаже. Понятно теперь?— Да.— Максвелл таким образом решил свою проблему. Он избавляется от этажа через авиакомпанию, сдавая его группе стюардесс, и умывает руки. Это гениальный ход. Он отобьется от них.— Отобьется от нас?— Нет, от парней.— Каких парней?— Мисс, — сказал он с упреком, как будто я вела себя слишком жеманно.— Меня зовут Кэрол Томпсон, — сказала я. — Какие парни?— Вы знаете. Любой одинокий парень с побережья. Не считая всех женатых парней, которые думают, что им не мешало бы слегка расслабиться вдали от дома.— Мистер Брангуин, своим заявлением вы чуточку снижаете приятное впечатление.Он заерзал на кресле.— Поверьте, я не хотел, чтобы это так прозвучало.Одна из стюардесс прервала нас мягким голосом:— Простите, мы сейчас предлагаем бесплатные напитки. Может быть, вы хотите чего-нибудь, мистер Брангуин?— Обязательно. Бурбон и немного воды. А вы, мисс Томпсон?— Нет, спасибо, — ответила я.— Давайте, может быть, мартини?— Нет-нет, не надо, прошу вас.— Принесите мартини молодой леди, — сказал он.Стюардесса сказала очень спокойно:— Мне жаль, сэр, но мисс Томпсон летит как особый пассажир и мне запрещено подавать ей бесплатные напитки.Он возмутился:— Почему нет? Она такой же человек, как любой другой.— Правда, я не хочу пить. Честно, я не хочу, — сказала я.Стюардесса улыбнулась. Это была для нее неловкая ситуация, и я очень сожалела, что так произошло. Люди могут причинять подобные неприятности из самых лучших побуждений. Они спорят и спорят, защищая ваши права на жизнь, свободу и поиски счастья, но все, чего они добиваются, это возмущение общественного спокойствия.— Не понимаю, — сказал мистер Брангуин. — Какой ущерб может произойти, если вам принесут просто маленькую рюмочку мартини? Вы думаете, авиакомпания разорится?— Таково правило, вот и все, — сказала я. — Правило есть правило.— Да. Но если правило есть правило, тогда оно должно быть разумным.Он мне нравился. Я не хотела, чтобы он мне нравился, но в нем было что-то привлекательное. Он был эдаким худощавым, резковатым и живым. Он, конечно, не хирург, возможно, что и не дантист, — Бог знает, кто он, и он не красноречив, как сэр Лоренс Оливье, но он определенно симпатичен…Мне не хотелось оставаться на своем месте, когда стюардесса возвратилась с его бурбоном и водой, поэтому я извинилась и начала пробираться в глубь самолета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50