Выпрямитесь! Вы не можете выходить, едва двигаясь, как теперь, девушки! Думайте о вашем достоинстве!Итак, каждая из нас подумала о своем достоинстве (самое: последнее, о чем обычно думала каждая из нас) и пошла к Гарри и красно-синему автобусу. Мы делали усилие, пока мы ехали через Майами-Бич, мы делали усилия, когда шли через фойе отеля; Но как только мы добрались до номера, я обессилено упала лицом в постель, Донна села, вздыхая, а Альма бормотала что-то по-итальянски. Я понимала, что то же самое происходит и в других номерах.У нас не было шанса. Должно быть, триллионы мужчин ожидали возвращения девушек, и сразу же по всему четырнадцатому этажу, повсюду, как сумасшедшие, начали трезвонить телефоны. Чертов телефон пять раз звонил Донне, не меньше, и один раз Джурди, которая, свернувшись клубочком, лежала на постели в другой комнате, и один раз Альме; а я была лишь связной, я должна была отвечать на каждый звонок, потому что была ближе всех к телефону. И не только свои усталые кости я должна была вытаскивать из могилы на каждый звонок, но просто я была одинокая, нелюбимая, никому не нужная, сама мисс Прокаженная. Мне хотелось лечь и завыть. Это было все более непереносимо, потому что я чувствовала себя с каждым разом все хуже и хуже, когда говорила: «Минуточку, пожалуйста», — в то время как каждая из девушек оживлялась, как сумасшедшая, когда брала у меня трубку телефона. Будто она содержала неисчерпаемое количество витаминов, или бензедрина, или гормонов. Боже, мне тоже были нужны витамины, бензедрин или гормоны, и так много, сколько есть. Я нуждалась во всех трех стимулах.Наконец, совершенно измотанная частыми звонками, я обратилась к Донне:— Ответь, это наверняка тебя. — Она ответила, и затем трубка повисла у нее на пальцах, как мертвая крыса.— Кто-нибудь видел Томпсон?Я отозвалась:— Ты это честно?— На том конце спрашивают кого-то по имени Томпсон. Ты Томпсон?Я выхватила трубку из ее рук и сказала:— Хелло!— Мисс Томпсон? Привет. Как дела? Это Н. В.Я могла умереть. Я могла выплакать океан слез и затопить весь «Шалеруа». Я могла разорвать свое горло. Я сказала:— О, о, хелло! Как мило с вашей стороны, что вы позвонили.— Это здорово — слышать вас снова, мисс Томпсон. Я вас не видел целую неделю. Я надеюсь, мы с вами повидаемся.— Ну, вы знаете, мы так много работали, ни у одной из нас не было ни минуты позвонить своим.— Они действительно вас загоняли, а?— Они действительно заставляют нас работать.— Да. — Он глубоко вздохнул. — Послушайте, в таком случае, не воспользоваться ли нам несколькими часами передышки? А? Как вы думаете? Может быть, вы могли бы поужинать со мной этим вечером, мы могли бы заглянуть в маленький клуб, который я знаю…В этих нескольких словах заключалась вся история жизни Томпсон. Кто пригласил ее на свидание? Человек, с которым ей не разрешали видеться. О, Боже, Боже! Боже!Я сказала:— Мистер Брангуин, простите меня, простите меня… Он ждал.Я сказала:— Я приму ваше приглашение с благодарностью, мне понравится это в любое другое время, когда я свободна, но я так устала; я не могу сегодня никуда пойти. Мне очень жаль.— О'кей. А как насчет завтрашнего вечера?Я была готова совершить харакири при помощи моих старых тупых маникюрных ножниц.— Но завтра вечером, я ужасно извиняюсь, завтра вечером у меня свидание, о котором я договорилась раньше, на неделе.— Понимаю.— Я чувствую себя неловко из-за этого…— Не переживайте, мисс Томпсон. Может быть, в какой-либо другой раз. А?— Да. Я тоже надеюсь.— Берегите себя, — сказал он.— Буду. Спасибо за звонок. Большое вам спасибо.Он отключился. Я положила трубку и повернула голову к стене. Это была почти битва насмерть между судьбой и мной, и я знала, кто победит в ней.Донна спросила:— Брангуин?— Да.— Ты чертовски глупа.— Донна, заткнись.— Кому бы ты причинила вред, если бы пошла с ним?. Ты можешь сама о себе позаботиться, можешь?— Донна, заткнись.— Я тебя не понимаю, дорогая. Я не понимаю, как устроена твоя голова.Я вышла из номера в полном отчаянии. Было невозможно находиться здесь с тремя девушками, готовящимися к свиданиям. Каждая из них была в поту и хотела принять душ и одеться, но Альма, как обычно, заняла ванную, и открытая война могла вспыхнуть в любую минуту. Я спустилась в вестибюль, бормоча себе под нос снова и снова: «Суббота, вечер, никакого свидания. Суббота, вечер, никакого свидания», и вдруг я заметила, что, прогуливаясь в вестибюле, всматриваюсь в мужчин, а они разглядывали меня (и поглядывая искоса) и смотрели мне вслед. Мой Бог! Что за ужас!Удивительно, что можно загнать в свое подсознание другого человека только потому, что другой человек стал твоей частью третью неделю подряд, хотя ты с ним и не встречаешься.И в тот момент, когда я поняла, как безнадежно было мое подсознание, я подумала: «О'кей, детка, существует лишь один путь реализовать это дело»; и я вошла в телефонную будку, со стуком закрыла дверь и сказала холодной телефонистке:— Соедините меня с номером тысяча двести восемь, пожалуйста, — И стала ждать.Он сказал, подойдя через пять секунд:— Хелло.— Доктор Дьюер?— Да.— Это мисс Томпсон.Он, разумеется, был ошеломлен.— Да, да, да, — сказал он.— Я надеюсь, вы не забыли о моем звонке вам в субботу вечером?— Кэрол, я только что звонил вам.— Это правда?— Абсолютно.Я сказала:— Я звоню из вестибюля. Номер телефона здесь — двадцать шесть, — и я положила трубку.Через пару мгновений зазвонил телефон. Я дала ему прозвонить шесть раз, потом подняла трубку и сказала:— Хелло?— Кэрол…— Извините меня. Кто это?— Рой Дьюер.— Ну, доктор Дьюер! Какой сюрприз! Как мило, что вы позвонили. И что я могу сделать для вас, доктор Дьюер?— Кэрол, вы верите мне? Я хотел позвонить вам каждый вечер на этой неделе, каждый вечер.— Доктор Дьюер, вы говорите очень приятные вещи.— Я вам не лгу.— Ну, доктор Дьюер, я никогда даже ни секунды не думала, что вы мне лжете.— Кэрол…Я не могла сдержать свой голос:— Рой, о Рой, я почти умираю от одиночества. Рой, я так одинока и несчастна. Я хочу умереть.— Вы в вестибюле?— Я еще в вестибюле, Рой, я еще у телефона с номером двадцать шесть.— Я сейчас спущусь. Я встречу тебя в кафе.Я не сказала «до свиданья», не поблагодарила, а положила трубку и пошла в кафе, села за столик, разглядывая рисунки растрепанных пастушек; и в самом деле, он пришел через пару минут и сел, глядя на меня. На нем были серые брюки и серая рубашка, узкий однотонный бледно-желтый галстук и серый спортивный пиджак, а за стеклами роговых очков его серые глаза были жесткими, но тревожными.— Хелло, — сказал он.— Хелло. Ты хочешь извинить меня за звонок тебе?— Конечно, нет.— Я никогда раньше не звонила мужчине вот так, как сейчас. Я стыжусь самой себя. Доктор Дьюер, психиатров обучают, как быть жестоким?— Не говори так.— В четвертый вечер (с момента моего прибытия сюда) ты повел меня на пляж и поцеловал. Ты помнишь этот смешной инцидент?— Да.— С того времени…Он резко прервал меня:— С того момента я люблю тебя. Ты хотела подтверждения этого?— О, Боже мой, — сказала я. Затем я продолжила: — Закажи, пожалуйста, кофе. Со сливками.Он повернулся и кивнул официантке, и мы не разговаривали, пока она не принесла нам обоим кофе в маленьких серебряных кофейниках с серебряным кувшинчиком для сливок и серебряной сахарницей. — Вы понимаете, как я себя чувствую? — спросила я, как только мы остались одни. — Я чувствую себя точно так, как та бедная девушка, которую беспокоила луна и которая совершенно обнаженная приходила поглядеть на вас в три часа ночи. Но я сделала это при ярком дневном свете.— Извини меня.— Я рада, что ты просишь прощения, Рой.Он сказал:— Я думал, что ясно все тебе объяснил. Я думал, что ты поняла.— Что, Рой, дорогой?— Невозможность для меня иметь отношения с девушкой, которая проходит подготовку в школе.— Я помню, Рой. Ты сказал мне это. Я спрашивала тебя, возможны ли у нас какие-либо отношения, но ты никогда толком не объяснил этого. Сможешь ли ты иметь со мной отношения, когда я получу диплом?Он ответил очень резким, хриплым голосом:— Арни Гаррисон знает, что я люблю тебя.— Ох! Я весьма рада, что ты сказал ему об этом до того, как сказал об этом мне.Он ударил рукой по столу: хлоп!— Успокойся! Прекратишь ли ты острить по моему адресу?— Но действительно я восхищена тем, что мистер Гаррисон первым узнал об этом. Я не могла бы быть более счастливой.— Вся школа знает об этом, — сказал он с отчаянием. — Все в мире знают!— Как восхитительно. Ты напечатал это в «Майами гералд» или где-либо еще?— Обо всех целях и намерениях, — продолжил он. Он смотрел на меня по-настоящему разозлившись. — Это было написано у меня на лице, когда я встретил тебя на прошлой неделе на играх джей-элэй, вот и все. Арни Гаррисон, Кэролайн Гаррисон, Пег Узбли, черт побери, они не могли не заметить этого. Арни сказал, это было самое смешное зрелище, которое он когда-либо видел за всю свою жизнь. Он сказал, что я сидел там весь вечер и светил, как луна, тебе в затылок. И потом, когда ты сказала мне позже… — Он остановился, снял свои роговые очки и сильно подышал на них.Я сказала ослабевшим голосом:— И мисс Уэбли догадалась?— Будь уверена в этом.— Она расстроена?— Почему она должна расстроиться?— Я думала, может…— Настало время, когда ты, может быть, перестанешь думать. Она скоро выходит замуж за одного из наших пилотов. Если ты действительно хочешь знать факты, то я ужинал с ней пару дней назад, и она провела эти три часа, расточая тебе похвалы.— Ох, Рой. — Я начала плакать.Он снова надел очки и протянул мне свежевыстиранный носовой платок. Как опытный эксперт, он наверняка знал, что я собираюсь пролить одну или две слезы во время этого свидания.— Возьми, — сказал он.— Спасибо. — Я промокнула глаза и высморкала нос.Он сказал:— Арни обещал оставить тебя здесь, в Майами, после получения диплома. Это стало бы для тебя авиабазой. Он не упомянул мне об этом до последней ночи. Он только что приходил перед тобой и подтвердил это, так что и я… — Его очки снова мешали ему. Он снял их и зловеще поглядел на них. — Мы не были бы разъединены. Это очень важно.Я встала, не говоря ни слова, и двинулась в туалетную комнату. Я там проплакала около десяти минут.Он сказал, как только я возвратилась:— Сегодня вечером я ужинаю с руководителем тренировочных полетов. Я не могу избежать этого. И не смогу возвратиться не слишком поздно. Могу ли я вместе с тобой завтра пойти на ленч?— Да, Рой.— Мы встретимся завтра здесь в восемь тридцать?Я сказала:— Рой, не слишком ли это рано для ленча?— Мы можем начать с завтрака.— Да, Рой.— Потом мы можем поехать куда-нибудь, чтобы побыть одним. Именно об этом я собирался тебе сказать. Я старался преодолеть стремление к тебе, но не мог, я должен был увидеть тебя. Но ты позвонила первая.Я сказала:— Рой, я готова была перерезать себе горло.— После того как ты в следующую пятницу получишь диплом, мы можем… — Он посмотрел на меня.— Что мы можем?— Сделать это официально.— Что это означает, Рой, сделать это официально? Рассказать миссис Монтгомери?— Устроить помолвку, — сказал он. — Обвенчаться. Что-то вроде этого. Как ты скажешь.— О Боже.Он потянулся через стол, я сделала то же, и наши руки встретились.Я сказала:— Это идиотский вопрос, но ответь: я могу позвонить тебе, дорогой, в промежутке между сегодняшним днем и до следующей пятницы? Это страшно важно. Я никому, дорогой, прежде не звонила.— Не из классной комнаты, — ответил он. — Ты должна быть благоразумной. В следующий вторник я все скажу в твоем классе, и это могло бы выглядеть… — Его рука стала очень тяжелой и твердой. Он сказал: — Я схожу с ума от тебя. Ты знаешь это? Я слеп и глуп и без ума от тебя.— Это все электричество, — сказала я.— Электричество?— Да. Миллион вольт.— Нет. Что касается меня, то это адреналин.— Я даже не знаю, что такое адреналин. Рой. Это не то, что делает тебя холодным?— Мы разберемся в этом завтра, — сказал он. — Сейчас я должен идти.— Сейчас?— Да. У меня ужин с руководителем тренировочных полетов. Я уже сказал тебе.— Я помню. — Слезы хлынули из моих дурацких глаз. — Рой, ты должен идти? Ты должен? — Но прежде чем он ответил, я сказала: — Прекрасно. Иди. Иди. Черт побери, я не стану между тобой и твоим долгом. — Я снова высморкалась в его носовой платок и вытерла поток слез. — Извини меня, я так страдаю от своей глупости, Рой. Это ужасно, все это. Едва я успела вонзить свои когти в тебя, как ты собираешься меня оставить для кого-то еще.Он сказал:— Не заставляй меня страдать еще больше.— Прекрасно, дорогой. Все в порядке.— Что ты планируешь на вечер?— Планирую! — закричала я. — Кто планирует? Ты сумасшедший? Все, чего я хочу, это любви, и все, что я получаю, это крохи и обещания…Он выглядел совершенно несчастным.Я сказала:— Пожалуй, пойду и похороню себя в кино. Не беспокойся обо мне, Рой. У меня будет масса веселья.— Только помни о том, что я тебе сказал.— О руководителе тренировочных полетов?— Нет. О том, что я люблю тебя всем моим сердцем.— О, дорогой…— И, — сказал он, — будь подальше от офицеров военно-воздушных сил. Понимаешь?— Рой! Ты становишься ревнивым в последнюю неделю? Это так?— Я хотел задушить парня голыми руками.— Вот это да!Он сказал мрачно:— Это самая подходящая реакция для человека моей профессии.— О Боже, ты ревнуешь! Как прекрасно!Это было странно, потому что я всегда презирала ревность как самое отвратительное чувство. Теперь я приветствовала ее. Чаша моего счастья переполнилась.Мы едва дотронулись до нашего кофе, но он должен был уплатить за все. Мы вышли, шагая рядом друг с другом, и я внезапно заметила, что кафе наполнено мужчинами, женщинами и детьми с пуделями, а у кого-то был даже персидский голубой кот на желтом кожаном ремешке. Странно: ведь когда мы с Роем разговаривали, вокруг нас на милю не было ни единой души. Это кафе, как я поняла, не было лучшим местом для любовной сцены, и это должно было в известной мере стеснять такого человека, как Рой. Я знала, когда ты наконец преуспела в своей назойливости и вырвала у мужчины признание в любви к тебе, что-то большее, чем несколько тщательно отобранных слов, должно последовать за этим;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50