Взять, к примеру, этого высокого черного по имени Жозе,… Что-то есть в нем такое, что ей отвратительно, что-то в нем сильно ее пугает, слишком уж он хвастливый. Айван как раз посередине между ним и Рас Петром. Она так надеется, что Айван не будет подражать Жозе. Да, еще ведь и полиция — вот что беспокоит ее в этой торговле.
Стоит только увидеть полицию, у нее сердце в пятки уходит и она чувствует себя в чем-то виноватой.
Если бы речь шла только о больших деньгах и хорошей жизни, она, наверное, чувствовала бы себя грешницей. Но все совершенно не так. На самом деле после уплаты денег за дом, еду, лекарства и «хонду», которую Петр с Айваном взяли напрокат, на руках у них ничего не остается.
Айван деньги не копит, да и вряд ли ему нужны все эти броские одежды звезды-бвая, которые он так любит — по примеру Жозе, как она считает. И не то, чтобы он выглядит в них по-дурацки, но все это не более чем пустая экстравагантность. Как сказал однажды Рас Петр: «Брат наш молод, дочь моя, ему надо еще испытать этот мир. А раз он молод и дух его горяч, Вавилон Великий кажется ему хорошим. Пусть он идет своим путем, скоро он угомонится, дочь моя». Рас Петр глянул на нее с хитрой улыбкой: «Быть может, когда ты подаришь ему сына, его дух охладится».
Ладно, забудем про мотоцикл и одежды, главное — есть крыша над головой и еда, а этим в городке лачуг наделены далеко не все. Она почувствовала себя невероятно счастливой.
Услышав, что кто-то ходит по дому, Эльза вскочила с кровати и пошла разжигать огонь.
—Петр, доброе утро! Как Ман-Ай?
—Хвала Богу, дочка, спал всю ночь хорошо — ему уже не нужны лекарства.
—Надеюсь, он скоро поправится. Я молюсь за него, — сказала она.
Рас Петр просиял улыбкой благодарности и кивнул на дверь, откуда она вышла.
—Брат наш все еще спит?
—Да, он пришел далеко за полночь, — ответила она.
—Ничего, Эльза, просто парень дух свой разгоняет, долго так продолжаться не будет. Пока у меня не было Ман-Ая и волосы свои я не посвятил любви Джа, я был точно такой же. Но это всего лишь на один сезон.
—Вот что, — сказала Эльза, меняя предмет разговора. — Сходи-ка и принеси хвороста, а я вынесу во двор жаровню и что-нибудь приготовлю. Пусть Ман-Ай поест яиц…

ВЕРСИЯ РИГAHA
Да, Жозе этот действительно все знает. Он прав оказался насчет песни. Читает все, как по книге. Около двух недель, не больше, песня была на радио, ман. В тот первый день на Параде, когда я услышал ее у входа в музыкальный магазин, моя песня и мой голос всю улицу заполнили, и какой-то мальчишка танцевал на тротуаре и на меня показал, когда меня заметил. Да, какое-то время она была везде, куда ни глянь. Люди ее пели. По радио крутили, в клубах исполняли. А потом тишина. Ее не было даже в передаче по заявкам, где можно заказывать старые песни. Никаких заявок. Тишина…
Как-то ночью они с Богартом продвигались по Западному Кингстону в поисках исправного телефона, набрали номер ди-джея, который называл себя «Нумеро Уно, кайфовый и клевый, с живой изюминкой» и попросили поставить «Меч их да внидет в сердца их», эту «айрэй-айрэй песню крутого парня по имени Айван». Но после того как обольстительный голос заверил их, что это сильная-сильная песня, что на нее то и дело поступают заявки и что им не следует выключать свои приемники, потому что скоро они ее услышат, ни сама песня, ни их просьба в эфир не попали. А вскоре запись исчезла вдруг с прилавков магазинов. Но Хилтон не стал утруждать себя музыкальными проигрывателями, стоящими в барах по всему городу, и время от времени песня, подобно насмешливому эху, достигала ушей Айвана, когда они с Жозе спешили по делам. Не то чтобы он слишком убивался из-за этого. Вовсе нет, но все случилось так неожиданно, словно языком пробуешь разбитый зуб и, несмотря на возрастающую боль, не можешь остановиться. Иногда он даже ставил ее послушать для себя.
Но Айван все меньше и меньше об этом думал, поскольку Жозе завалил его работой и он находился в сплошных разъездах. Эльза была счастлива, взяв на себя заботу о Ман-Ае, а сам Айван чувствовал себя свободнее и счастливее, чем когда бы то ни было. Они отлично справлялись со своими делами. Поэтому, услышав свою песню в баре, он воспринимал ее как неожиданный сюрприз, что-то из далекого прошлого, подобно боли, которую чувствуют иногда на месте ампутированной конечности, и только. Он создал ее. Его злая шутка будет разить Хилтона, пастора Рамсая и «всех и вся», кто пытался угнетать его.
Йеее, пусть они теперь посмотрят на него. Он разъезжает на «хонде», груженной ласковой-ласковой горной готшит-ганджа, с деньгами в кармане, и перед ним — открытая дорога. «Я сделал все как надо, — напевал он, мчась на мотоцикле и легко объезжая стоящие и движущиеся препятствия. — Этот паренек выжил, да. И поднимается вверх!»
И имя его тоже зазвучало. Люди показывают на него — вон он, тот парнишка с плохой песней, которую запретил Вавилон. Друг Плохого Жозе. Человек, который порезал Длиньшу, как сало. Парень, к которому лучше не приставать. Одевается всегда стильно, и денежки в кармане имеются. Даже если Жозе и кинул его в ту первую ночь, а Айван в этом теперь не сомневался, он все отбил сполна — и даже с лихвой.
Айван вез с собой мешок отличной травы. По крайней мере, сам он так думал, но очень хотел услышать, что про нее скажет Педро. Ни у одного из торговцев не было такого чутья на траву, как у Педро. Он разглядывал ее цвет, нюхал, растирал пальцами, пробовал на вкус, а потом говорил, где она растет, как долго ее культивировали, рано или, наоборот, слишком поздно собрали урожай, и объяснял, как ее следует резать и как курить. Вот почему дела у них идут так хорошо. Серьезные курильщики — а кто в Тренчтауне не был серьезным курильщиком? — знали, что если Рас Петр приложил руку к траве, сам ее выбрал и сам порезал, то качество гарантировано. «Педро не продаст буш».
Они подъезжали к Уотерворкс, где обычно дежурит постовой. Вид полицейского, как всегда, привел Айвана в оцепенение. До сих пор он не чувствовал в себе легкости, разъезжая по Вавилону с мешком травы, как если бы это были плоды хлебного дерева для продажи на рынке. Но Педро ничем не выдавал беспокойства.
—Рас Петр-ман, ты разве не видишь, Вавилон там стоит?
—Расслабься, ман. Наслаждайся ездой, — протянул Педро так, словно эти слова его развлекли.
—Он что, не может нас остановить, брат?
—Виновный бежит даже тогда, когда его не преследуют, — засмеялся Педро и помахал постовому офицеру.
—Подожди, он что тоже в организации?
—Не задавай лишних вопросов. Я лжи не скажу, — объяснил Педро. — Тебе довольно знать следующее: если его нет, или он не помахал тебе, тогда жди беды.
—Какой беды?
—Армейской проверки на дорогах. Или патруля. В этом случае сверни с дороги или развернись и сбрось мешок в заросли. Только как следует запомни то место, где спрятал траву. Как-то мы с моей королевой спрятали целый мешок, бвай, да так и не нашли его. Я обыскал все тростниковые поля от Кайманас до города. До сего дня колли так и не нашлось.
И все-таки Айван не мог расслабиться. А что, если на посту стоит другой Вавилон? Тот, что ничего не знает про соглашение? Айван помахал, полицейский улыбнулся и отдал ему честь. Это было частью общей игры. Но раньше они никогда не были так близки к тому, что их остановят. Все-таки он знал, что случилось с женой Педро, помнил слова Педро про то, как все может обернуться, но это только разжигало его азарт.
Педро заметил это и постоянно предостерегал Айвана, чтобы тот напрасно не рисковал. Сам он не был подвержен чувству гнева, и, казалось, ничто не могло заставить его совершить безрассудный поступок. «Оставь это, — говорил он, — уходи от этого, брат. Как пес возвращается к своей блевотине, так и дурак к своей глупости. Мудрый человек знает страх и воздерживается от гнева; только сердце дурака гневливо». По каким-то причинам торговцы прислушивались к Педро с уважением, граничившим с любовью. Они принимали его упреки и выговоры с благодарностью, которую не проявляли ни к кому, включая Жозе. Всегда вызывающий и резкий на слово Жозе тушевался перед аскетичным Растаманом с его вкрадчивым голосом.
Айван завернул во двор и выключил мотор. Эльза и Ман-Ай выбежали из-за дома.
—Что ты, интересно, нам привез? — крикнула она.
—"Нам"? — спросил он. — Кто это «мы»? Это для Педро, это для Ман-Ая, если он будет принимать свои лекарства, как примерный мальчик. А что касается Эльзы, то Эльзе придется подождать.
—Чо, надоели твои грубости, Айван!
—Бвай, ты слушался сегодня мисс Эльзу? — спросил Айван строго. Мальчик печально закивал, а потом расцвел в той улыбке, которая отличала его отца. — Ты все свои таблетки проглотил?
—Очень горькие были и язык мне сожгли, — серьезным голосом проговорил Ман-Ай, с таким совершенством копируя папу, что все рассмеялись, а Айван протянул ему пирожное.
Педро появился чуть позже, шагая медленно и скрывая свою радость за показным безразличием.
—Ага — ты уже здесь. Слава Богу! А что ты мне привез? Надеюсь, не потратил все деньги на буш?
—Буш, Джа? Не говори так. Цвет травы! — похвастался Айван.
—Ну что ж, надо посмотреть. Ман-Ай, принеси-ка папин нож. — Педро открыл мешок и запустил туда ладонь, ощупывая траву. — Гм-м, кажется, придется продать буш тем туристам, — пробормотал он, словно размышляя вслух.
Айван надеялся, что это шутка, но взгляд Педро, обнюхивающего шишечку, был совершенно серьезный. Он отломил от нее кусочек и попробовал на вкус. Ничто не отразилось на его лице. Нахмурившись, то ли от сосредоточенности, то ли выражая отчаяние, он вынул зернышко, оценил его размеры, цвет и полноту, а потом раздавил в руке.
—Так вот на что мой партнер потратил наши деньги? — проговорил он, покачивая головой и заглядывая в мешок.
—Да ведь это цветущая трава! — настаивал Айван. — И цена хорошая. Я пробовал ее, прежде чем купить. Что в ней плохого? — закончил он в нетерпении.
Рас Петр не ответил. Он сложил нож и медленно поднял глаза. Меланхоличное выражение его лица сменилось широкой улыбкой.
—А разве я сказал о ней что-нибудь плохое? — Он засмеялся.
Педро разложил и рассортировал траву, опытной рукой мешая листья и шишечки, и принялся ее нарезать. Айван складывал кучки в маленькие
коричневые кульки. Скоро нужно будет развозить траву по барам, клубам и кафе в их районе, собирая заодно выручку прошлой недели. Как всегда, Педро оставил долю Жозе. Потом отложил деньги на следующую покупку и спрятал их в руль мотоцикла. Все было распределено поровну.
—Неплохо, — сказал он, — совсем неплохо.
—Эй, Педро!
—Хайле, ман.
—Все остальные торговцы, они тоже платят Жозе так много?
—Некоторые еще и больше.
—Тогда почему же Жозе не стал богачом?
—Постой, ты разве не ухватываешь ход вещей? Деньги у Жозе долго не задерживаются.
—А кто их в таком случае берет?
—Ты опять задаешь много вопросов, ман. У нас плохо идут дела?
—Нет, но понимаешь…
—А остальное нас не касается, — его ответ был краток.
—Сдается мне, — настаивал Айван, — что Вавилон кое-что с этого имеет, и все-таки…
—Слушай, брат. Я ничего ке знаю да и знать не хочу. Можешь мне приплатить, а я все равно ничего узнавать не буду. Если хочешь сотрудничать и дальше, отучись задавать глупые вопросы.
Айван был удивлен и больно задет тоном Педро. Тот никогда не повышал голос и не ругался и всегда заботился о чувствах товарищей.
—Хорошо, — расстроенно пробубнил Айван.
—Надо попробовать твою траву, — сказал Педро более дружелюбным голосом.
Кафе «Одинокая звезда» было тем местом, где Жозе еженедельно собирал выручку. Там собирались все торговцы. Выстроенные в ряд «хонды» были серьезной наводкой, если бы кто-то ими заинтересовался. Эти мотоциклы являлись своеобразной торговой маркой, а также знаком благосостояния элитной группы ганджа-предпринимателей. В глубине кафе находилась комната, куда допускались только торговцы. Когда Айван и Педро вошли туда, там сидели трое: Сидни, высохший маленький паренек с бегающими глазками, толстый хриплый парень по прозвищу Ночной Ковбой и его партнер Даффус.
Они тепло поприветствовали Рас Петра и Айвана. Рас Петр, прежде чем заняться травой, снял шапку, обнажив свои впечатляющие дредлоки. Набивая бамбуковую водяную трубку, он объяснял:
—Это выбор моего партнера, братья. Мы готовы выслушать ваши мнения. — Он сделал несколько глубоких затяжек, чтобы разжечь трубку, и сказал: — Как говорит Джа, вот, я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле.
—Селаах! — хором провозгласила группа.
—Как радостно и славно для нас, братья, пребывать в единстве.
—Блажен муж, — ответили ему, — иже не иде по пути грешных, на седалище мучителей не седе и на месте развратителей не ста.
Айвана согрели их восхваления и рассудительные отзывы о траве, пока чалис передавали по кругу. Вскоре их всех понесло на волне теплого дружелюбия. В комнате стало бурлескно. Ночной Ковбой, сидевший рядом с Айваном, внимательно смотрел на него.
—Говори, брат, — потребовал Айван,
—Это тебя зовут Риган?
—Правда.
—Значит, ты новичок здесь.
—Ну да.
—Тебе нужна защита.
—Какая защита?
Ночной Ковбой выпрямился и полез в свой мешок. Он вынул оттуда что-то завернутое в ткань, которую медленно и благоговейно развернул.
—Вот такая, — сказал он нежно.
Айван почувствовал, что у него перехватило дыхание.
—Отличная пара, — прошептал Ночной Ковбой. — Тридцать второй калибр.
Револьверы лежали на мягкой ткани, как жертва на алтаре, мерцая в полусвете. Рукоятки с тщательно выбитым рельефом были из кремового перламутра, коварно изогнутые. Казалось, металл существует какой-то собственной жизнью. Айван сглотнул слюну и осторожно прикоснулся к револьверам. Вид оружия открыл в нем что-то такое, чего раньше он никогда в себе не замечал.
—Давай, Риган, — настаивал Ковбой, — почувствуй баланс, мам. Из них не промахнешься.
—Да? — пробормотал он, осторожно взвешивая револьверы. — А они заряжены?
—Главное, не спускай курок, — сказал Ковбой, и кто-то засмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61