На боку у них висели револьверы, а позади водителя виднелся ряд блестящих прикладов ружей на случай бунта. Они сидели в джипе, курили и пили кофе, время от времени сурово поглядывая на очередь сквозь очки, какие носят летчики.
В восемь сорок пять из-за ворот вышли трое мужчин и вынесли стол, за который, положив перед собой лист бумаги, уселся один из них. Прораб, пухлый парень в металлической каске и тяжелых башмаках, встал рядом со столом. Третий мужчина, небрежно одетый в спортивную одежду и легкие туфли, показался Айвану не похожим на рабочего.
—Кто это? — спросил Айван у человека впереди него, когда они подошли к воротам.
—Тсс, — сказал человек, затем шепнул: — Партийный представитель.
—Что? — сказал Айван.
—Ты не понимаешь?
—Если честно, то нет.
—Это государственная работа. Здесь могут работать только члены партии.
Пока они приближались к столу, Айван чувствовал, как растет напряжение среди окружающих его мужчин. У него самого свело живот. У мужчины в рабочей одежде, стоявшего перед Айваном и рассказывавшего о стройках, на которых он работал, на лице внезапно появилась гримаса. Он надвинул свою каску до самых бровей. В желудке у Айвана заныло. Последней его едой были хлеб и сардины, купленные этим утром на доллар Мученика. Сейчас словно какой-то кислый ком сдавливал ему живот. Мужчина в каске избегал смотреть прорабу в лицо, по каким-то причинам не желая обращать на себя его внимание.
—Где ты раньше работал? — резко спросил прораб.
—На стройке, сэр.
—Какого рода работа?
—Плотник, мастер-плотник, сэр.
—Почему ушел?
—Работа закончилась, сэр.
Мужчина отвечал вполголоса, стоя на некотором отдалении. Айван увидел, что у него на лбу задергалась жилка, а лицо покрыла испарина. Он как будто присох к земле. Прораб сделал паузу и сказал:
—Хорошо, скажи свою фамилию мистеру Джексону и распишись.
—Да, сэр! — крикнул мужчина и с широкой улыбкой на лице направился к столу.
—Одну минуту, подойди сюда! — Голос партийного представителя внезапно стал властным.
Плотник остановился на полпути с выражением комического удивления на лице.
—Я, сэр?
—Да ты, — лицо партийного деятеля стало суровым и подозрительным. — Да, именно ты, сэр… кажется, я тебя уже где-то видел, а? Какую партию ты поддерживаешь?
—Я не состою в партии, сэр.
—Врешь ты! Ты же чертов юнионист — я тебя видел недавно в офисе мистера Маквелла?
—Меня, сэр? Нет, сэр, зачем вы шутите шутки такие, сэр… — Казалось, мужчина в каске утратил контроль над собой, и голос его задрожал от возмущения. — Уже три месяца я не работаю, я должен получить хоть какую-то работу. Что мой ребенок есть будет, а, сэр? Он сейчас у меня больной от голода, животик аж вспух. Нет, сэр, не надо шутки эти шутить, ох, не надо, сэр.
Если этот мужчина и играл какую-то роль, то он был великолепным актером, потому что отчаяние в его голосе было вполне правдоподобным.
Приблизились двое полицейских. Прораб чувствовал себя не в своей тарелке.
—Вы уверены? — спросил он партийного представителя. — Нам, знаете ли, нужны плотники.
—Хорошо. Можете взять его на работу — но только на сегодня. — Он ткнул пальцем в плотника. — И не думай, что так просто от меня убежишь. Я за тобой следить буду.
В хвосте очереди возникло движение. Многие люди покинули ее, отошли в сторону и принялись возбужденно переговариваться между собой. Партийный деятель глянул на полицейских.
— Ну-ка расходитесь! Здесь нельзя собираться в группы!
—Или становись в очередь — или уходи! — крикнул полицейский.
Айван подошел к прорабу.
—Какую партию ты поддерживаешь?
—Никакую, сэр, — честно признался Айван.
—В таком случае выбери какую-нибудь, — сказал политик. — Ты должен поддерживать ту или иную партию.
—Ладно, какую работу ты умеешь делать? — спросил прораб.
—Все, что хотите, сэр, все что угодно, — ответил Айван, пытаясь улыбнуться.
—Все что угодно? Что это значит? Ты можешь укладывать асфальт? Ты — каменщик? Плотницкому делу обучался? А?
—Нет, не приходилось, сэр, но, знаете, я…
—Ты кирпичи можешь класть?
—Я все могу, сэр, дайте мне только шанс…
—Что значит "дайте мне шанс "? — В голосе человека прозвучал гнев, причину которого Айван не понял. — Освободи место, парень.
—Но я все смогу, сэр. Мне просто нужен шанс.
—То есть как это сможешь? Ты уже делал это? — прораб не говорил, а кричал. — Кому сказано — освобождай место. Уходи, парень! Нам нужны опытные люди. Не изводи зря мое время. Следующий! — Он устремил взгляд на человека, стоявшего позади Айвана. — Опять ты! Я же прогнал тебя вчера?
—Но это был не я, сэр, — начал скулить человек, а Айван уже шагал прочь.
Серебристые струи танцевали за аккуратной оградой, и от их брызг в солнечном свете возникали крохотные радуги. В горле у Айвана совсем пересохло. Солнце нещадно палило, асфальт плавился и прилипал к обуви. Жаркие линии поблескивали на его поверхности, как будто в каждой вмятине была маленькая лужица воды.
Дома здесь были большие и изящные. Они возвышались за просторными газонами с миниатюрными фруктовыми деревьями, цветущим кустарником и клумбами. С дороги невозможно было заглянуть в эти дома, их частную жизнь скрывали изгороди и ограды. Железные ворота с украшениями были заперты, на многих висели таблички, предупреждающие о злых собаках. Таблички не обманывали: стоило только подойти к воротам поближе, как огромные откормленные псы, раболепствуя перед хозяевами, оскалив зубы, с лаем бросались к воротам.
Айван услышал из-за ограды голос. Мальчик его возраста поливал газон из шланга, напевая блюз и пританцовывая. Он праздно покручивал шлангом, созидая в воздухе сверкающие водяные дуги.
—Эй, братец.
Мальчик перестал танцевать. Он бросил взгляд сначала на дом, потом на ограду.
—Что такое?
—Прошу у тебя воды попить, можно?
—Бвай… — Мальчик бросил взгляд на дом. — Женщина там очень несчастная и злая, понимаешь.
—Я умру сейчас от жажды, ман. Мальчик все не решался.
—Ну ладно. — Он просунул шланг сквозь решетку ограды. Вода была теплой и пахла резиной, но тем не менее это была вода.
—Одна любовь, парень… Как, по-твоему, я могу взять манго?
—Ты хочешь, чтобы я работу из-за тебя потерял, да? Я дал тебе воды, теперь ты хочешь манго. — Мальчик покачал головой.
—Бвай, я не ел со вчерашнего дня. Видишь, манго на земле лежит, ман. Никто не заметит.
—Лерой, Лерой! С кем это ты там разговариваешь, а?
Мальчик отскочил словно ужаленный. Голос был раздраженный, с подозрительными интонациями или, как только что сказал мальчик, «несчастный и злой».
—Ни с кем, мэм, — невинно пропел мальчик: — Ни с кем не разговариваю, мисс Лиллиан, ни с кем не разговариваю, мэм.
—Старая сука! — процедил он сквозь зубы: — Ну погоди. — Продолжая поливать из шланга, он встал так, что дерево манго заслонило его. — Хожу-брожу, газончик поливаю, — напевал он, побрызгивая на солнце. — Поливаю ваш газончик. — Не обращая внимания на упавший фрукт, он сорвал с дерева два самых больших и спелых и перебросил через ограду.
—Ау, ман, ты бросил — я поймал, — прошептал Айван, схватив манго.
—Все в порядке, — усмехнулся мальчик. — Я уже говорил ей, что не могу есть манго, у меня от них понос.
—Спасибо, братец.
—Я поливаю ваш газончик, мисс Лиллиан, — радостно запел мальчик, созидая в небе радуги.
Айван сильно устал, но это была не просто усталость: что-то произошло внутри него. Он чувствовал, как в нем что-то сморщилось, как сжалось, закрылось, запечаталось то, что всегда было его неотъемлемой частью. Какое-то чувство проникло в него и наполнило тяжестью. Ему не нравилось то место, где он сейчас находился. Улицы шли одна за другой, и по обеим их сторонам стояли ограды или стены, куда ходить запрещалось. Попадались ворота с остриями пик, запертые на замок; стояли молчаливые стражи, выразительно враждебные и неприступные. В один из таких дней он стал бояться и ненавидеть собак. Они бросались к железным воротам с непостижимой для него яростью. Зачем люди живут рядом с такими жестокими зверями? Кто-то открывал ворота или подозрительно выглядывал из-за железных решеток, которые были везде, на каждом окне.
— Что тебе надо? — Это был ответ на его вежливое и дружелюбное: «Доброе утро, мэм». — Отойди подальше от решетки. Собака разорвет тебя на части. Ко мне, Брут.
И Брут, виляя обрубком хвоста и двигаясь как распухшая марионетка, немедленно становился послушным, сладким, как кокосовое молоко.
Никто не говорил «Добрый день». Никто не отвечал иначе, как ледяным тоном, и, по непонятным ему причинам, враждебно, словно он несет личную ответственность за кем-то нанесенные оскорбления. Иногда собаки с лаем и рычанием бежали вдоль изгороди, в ярости кусая стволы деревьев, и, добежав до конца изгороди, передавали эстафету «Бруту» с соседнего двора.
Чувство, что его присутствие нежелательно, что он чужой и презренный, так подавляло, так угнетало… Айван знал, что имеет полное право идти по этой улице и искать работу, но его шаги были нервными и неуверенными.
Одни ворота были приоткрыты. Радостное удивление Айвана сменилось легким беспокойством. Что, если он войдет и окажется один на один с волкообразным чудовищем? Нет, будь в этом дворе такие собаки, ворота, конечно же, были бы заперты. Или нет? Во всяком случае, никакой собаки он не слышит и не видит. Двор без собак, с открытыми воротами? Он все еще пребывал в нерешительности. Почему бы ему не войти — возможно, удастся с кем-нибудь поговорить? Он заглянул во двор. Такой же, как и все дворы; наверняка кто-то здесь есть, и чертова псина, вероятно, уже наблюдает за ним, облизываясь и выжидая, когда он сделает еще один шаг вперед, чтобы отрезать его от ворот. В таком саду вполне могла прятаться собака — очень большой, с множеством кустов и деревьев. Айван встал в открытом проеме ворот и засмотрелся на дом. Такой просторный, такой строгий и с таким множеством замечательных цветов. Нет, лучше все-таки постучать! Дом и сад были перед ним как на ладони. Впервые он не выглядывал из-за закрытых ворот, не смотрел сквозь решетку изгороди или поверх стены. Бог мой, так вот что значит быть богатым! Все так чисто, так красиво, так дорого. Он сделал шаг вперед, остановился, еще один шаг. Ничего не произошло; тогда он медленно двинулся в сторону веранды. Она находилась в тени папоротников, привязанных к длинным палкам, и казалась на жарком солнцепеке таким прохладным и восхитительным местом. Айван осознал вдруг, что идет с легким подобострастным наклоном, осторожно переставляя по гравию свои разбитые ботинки, словно застенчивостью своей позы и походки пытается смягчить дерзость нежданного появления. Поняв это, он ускорил шаг и пошел более твердой походкой.
На веранде Айван увидел женщину. Она сидела откинувшись на кушетке, сделанной из пальмы ротанга, повернувшись спиной к тропинке. Женщина была чем-то занята и не заметила его приближения. Она не была белой. Но Айван не подумал, что она черная, хотя кожа у них была одинаковой. Он был черный. Она была богатая.
Айван стоял и смотрел на нее. На ней была просторная рубашка и плотно облегающие бедра брюки. Одета она была безупречно. Волосы умаслены, уложены, каждый локон на своем месте. Она источала цветущую свежесть. Она красила ногти. Она была само совершенство. Айван робко кашлянул. Женщина резко повернулась, чуть не пролив лак для ногтей на кафельный пол веранды.
—Извините, мэм… Добрый день, мэм…
—Что ты здесь делаешь? — Голос ее был далек от совершенства: острый, режущий, очень неприятный на слух, в нем звучала гневная нота недовольства.
—Я ищу работу, мэм, — Айвану не пришлось заставлять себя, чтобы его голос звучал смиренно. Он уже был устрашен роскошью этого дома и прилегающих к нему шикарных угодий. Он робко улыбнулся.
—Как ты попал сюда?
—Ворота были открыты, мэм, вот я и вошел… — Его тон стал совсем самоуничижительным, когда он попытался приободриться.
Женщина не сказала «нет» по поводу работы. Она посмотрела на него тяжелым оценивающим взглядом, и испуг ее прошел.
—Закрой ворота, когда уйдешь. У меня нет для тебя работы. — Она отвернулась и взяла в руки журнал.
Айван понял, что разговор окончен, но не мог просто так развернуться и уйти.
—Я могу помыть ваш автомобиль, мэм, — сказал он умоляюще, хотя уже понял, что ни какой работы ему тут не будет.
—Мой муж уже помыл его в центре, — бросила она, взглянув на него с презрением, изобразив дугу из симметрично уложенных бровей и угрожая повредить весь макияж на щеках.
—Я могу ухаживать за садом, — быстро сказал он.
—У нас есть садовник. Айван прервал ее словами:
—Я могу делать все что угодно, мэм, все что угодно.
—Слушай, лучше бы ты шел отсюда! Для меня ты ничего не можешь сделать, ровным счетом ничего. Ты понял, что я даю тебе шанс? У нас два пса-родезийца. Они на куски тебя разорвут…
—Ладно, мэм, всего лишь десять центов, прошу вас…
—Не могу поверить в то, что молодые сильные парни способны попрошайничать — вот что разрушает нашу страну. Просят, просят, просят. Неужели тебе не стыдно? Попробуй сам из себя что-нибудь сделать. И, кстати, закрой за собой ворота. Иди.
Женщина смотрела, как он уходит с некоей вызывающей нарочитостью.
— Кто оставил ворота незапертыми? — прикрикнула она на слуг в доме. — Эти люди совсем обнаглели. Только представьте себе, как этот парень смотрел на меня — словно готов был избить, если я не дам ему работы. Не забывайте, что ворота должны быть заперты! — продолжала она. — В следующий раз кто-нибудь ворвется и убьет нас, когда мы будем спать!
На голове у Тюленя был белый сердцевидный шлем. Тюлень был высоким и толстым, и строевой мундир индийского солдата делал его еще толще. Он стоял между стеклянными дверьми, где мог восхищаться своим отражением, видеть подъезжающие лимузины и наслаждаться благами кондиционера. Несмотря на свои габариты, Тюлень был образцовым работником. Он никогда не выказывал спешки, хотя успевал распахнуть дверь прежде, чем автомобиль делал полную остановку, и, выйдя встретить гостей из автомобиля, обгонял тех у дверей гостиницы и держал их открытыми, пока гости входили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61