—Ты, жопа гнусная, только дотронься до него, — бросил он свой вызов.
Он привык к подобным репликам: в некоем странном смысле они были необходимой частью его жизни и его личности. Черт, уже почти два часа. Ему не стоило столько времени проводить с этой туристкой. Но почему бы и нет? Черт возьми, он же здоровый человек, которому нравятся женщины, и он отлично со всем этим справляется! Все эти недавние разговоры про «гражданский долг», про так называемые патриотические обязательства. Все эти белые женщины, как муравьи, снующие туда-сюда, бросаются к нему в кровать и ведут себя так, словно из их дерьма пекут в Голливуде пирожки. И ко всему прочему, хотя и держат себя с таким высокомерием, готовы трахаться хоть с первым попавшимся черным швейцаром или официантом. Есть еще здесь люди, которые способны показать им, что не все черные на этом острове бедные и невежественные, что кое-кто из нас имеет культуру и воспитание и разбирается в утонченной жизни. И скипетр у них на месте. Туристки эти тоже кое в чем разбираются — и трудно сказать, что их больше впечатляет: шикарный дом или природная вульгарность. Он все пытается понять, что заставляет этих белых американок визжать как недорезанных. Неужели их мужики не справляются со своими обязанностями? Безумие, ман, чистое безумие! Прошлой ночью в баре он смеялся так, как не смеялся никогда в жизни. Его приятель Баба, как всегда, говорил о нем, какой он задиристый петух. Слышу, как туристка эта говорит: «Вы имеете в виду того петушка, что в штанах?» Я думал, Баба ромом своим подавится. Вот что они устраивают, понимаешь, — мужчина смущается и уже не может делать то, что должен. А потом женщины эти носятся сломя голову и хотят поразить мужское население своими письками. Но мы понимаем свою задачу, ман, и встречаем женщин во всеоружии.
Жаль, но сегодня придется отложить свидание, потому что вечером предстоит очень интересная встреча. Этот парень Рэй Джонс, он у всех на слуху и во многих вселяет надежду.
Сначала он думал, что это будет что-то вроде университетской болтологии о «высокой степени интенсивности преступной среды» и «прогнозируемом шаблоне антисоциальной патологии», — что, интересно, все это значит? А также вроде разговоров про «утонченные методы группового взаимопроникновения и контроля» и «максимально допустимый коэффициент вовлечения в преступность». У него возникло убеждение, что далеко не все члены Ассоциации бизнесменов Кингстона способны все это понять. Но все явно призадумались, когда вышел Джонс и сказал, что наша ситуация давно уже не является типичной разновидностью детской игры «Полицейские и воры». Было бы наивным ожидать, сказал Джонс, что полиция установит контроль за преступностью в таких местах как Западный Кингстон, где лишь немногие избранные нашли «социально приемлемый» способ выживания. Это не проблема полиции, это проблема всего общества. И потому глупо, если полиция будет арестовывать каждого, кто осмелится нарушить закон. Старые ворчуны-ретрограды возмутились и захотели узнать — не утверждает ли он, таким образом, что преступность неискоренима? Джонсу спокойствия не занимать, не хуже взломщика сейфов, он едва улыбнулся. Не надо накалять обстановку — вот то, что он хотел сказать. Но не только это. Поскольку преступность пресечь невозможно, работа полиции заключается в том, чтобы ее контролировать и направлять в нужное русло. Так вот, Джонс заявил уважаемым христианским бизнесменам, что современный подход заключается в том, чтобы дозволить отдельные виды преступлений. Полиция имеет теперь право выдавать лицензии на некоторые виды преступной деятельности, обходящиеся без жертв, — торговлю ганджой, игорный бизнес — а обмен на ценную информацию, которая поможет ей ловить убийц, бандитов, грабителей и других типов, представляющих непосредственную опасность для нормальных граждан. Дьявольская сделка, союз волков и легавых! До чего докатилась страна, если полицейский чиновник говорит подобные вещи! Черт возьми, все всегда знали, что у полиции есть свои осведомители и что она имеет определенный процент от криминальных сделок! Но Джонс решил сделать из этого официальную политику и, кажется, хочет при этом выйти сухим из воды. У Хилтона был только один вопрос — а кто будет приглядывать за полицией? Он, конечно, не Маркус Гарви, но тоже умеет пророчествовать; так вот, он предсказывает полиции в очень скором будущем очень большие деньги. Да, надо будет приглядеть за этим Рэем Джонсом. Он уже слышал о нем. Бугаи-охранники у него на студии говорят о нем не иначе как шепотом. И, надо признать, у молодого человека есть сценический талант. Два ограбления в прошлом месяце — магазин и склад — закончились одним и тем же. Когда парни проделали в крыше дыру и спустились внутрь, кого они там нашли? Маас Рэя с отрядом полиции. «Почему так долго? Запомните на следующий раз, что Маас Рэй очень не любит ждать!»
Кажется, дело у него поставлено. Он не сомневался, что Джонс использует торговлю ганджой. По трем причинам. Во-первых, существует прямая зависимость между доступностью ганджи и количеством совершаемых преступлений. И хотя эти невежественные проповедники и педагоги твердят, что ганджа способствует росту насилия, все обстоит в точности до наоборот: ганджа сдерживает насилие. Черт возьми, это же идеальный транквилизатор! Когда ганджа недоступна, ребята пьют белый ром и режут друг друга. Вчера один вышибала сказал ему: «Слушайте, сэр, если мне надо замочить человека, я не буду курить в этот день траву, понимаете, а лучше выпью рома. Потому что когда я покурю, я хочу с человеком поговорить».
Вторая причина, по которой Джонс наверняка сделал ставку на торговлю ганджой, заключалась в том, что ганджа была везде. Торговцы ганджой имели дело со всеми — с руд-бваями, ганмэнами, Раста, сутенерами, поэтому уж кто-кто, а они знали, что где творится.
И, наконец, третья причина — большие деньги, ходившие по рукам. Но было и что-то еще, за чем он хотел понаблюдать: пусть Рэй Джонс заберет себе все денежки. Он жизнь свою готов поставить под залог — этот Джонс хочет залезть в саму торговлю.
Хилтон свернул на дорогу, ведущую к студии звукозаписи. Черт возьми, ему не нужна новая стратегия. У пего есть семь музыкальных магазинов и студия в придачу со всем штатом куаши в самом криминальном районе города. Когда последний раз у него в студии хотя бы окно разбили? Главная его стратегия лежит у него за поясом под рубашкой, и каждый грязный мелкий криминал в городе это знает. Нет другого такого человека его уровня, который бы чувствовал себя так безопасно, в самой гуще котла. Но он не только чувствует себя безопасно, ему все это нравится. Никто из числа его знакомых из так называемых людей среднего класса ему не верил и не мог его понять. Они — снобы, вот почему им не понять, когда он говорит, что ему на самом деле нравится быть здесь и работать вместе с куаши. Черт возьми, он ест вместе с ними, пьет и курит ганджу вместе с ними, а когда он был помоложе и в нем было побольше ригана, он и женщин их трахал. Все это ему нравится, по крайней мере нравится его место среди них, но сам он не дурак. Здесь настоящие джунгли, и он в этих джунглях — самый сильный котяра. На холме есть место только для одного тигра, и этот тигр — он. Это вопрос уважения, а они уважают только грубую силу и невежество. Почему же в таком случае он не нанимает в свои магазины охранников? Да потому, что малейшее проявление слабости — и ты, папочка, пропал.
Капут. Конечно, жизнь у них жестокая и тяжелая. Но он пришел сюда и нашел ее такой, а то что его, то его. Он — не местная благотворительная организация. Они могут взять все, что у него есть, но при этом ничего, кроме него самого, не изменится. Да, ему нравятся эти люди, однако ему ясно как день, что он не собирается делить с ними их бедность. С какой стати?
Доброжелатели могут сидеть в своих университетах и нести любую околесицу. Он не только обладает ясным сознанием, но и хорошо спит, хорошо ест, хорошо трахается и в целом счастлив. Жизнь крутая, но сладкая.
Как всегда у ворот собралась толпа. Ни с того ни с сего каждый ниггер в Кингстоне заделался вдруг музыкантом. И не просто музыкантом, а еще и, черт возьми, звездой. Большинству из них не мешало бы поискать себе работу — или хотя бы что-нибудь украсть.
—Миста Хилтон, Миста Хилтон!
—Что?
—С одиннадцати утра мы ждем, сэр. Мы ждем вас, сэр.
—Бросьте, чего это вы ждете?
—Миста Кентон, сэр, он послал нас.
—Так у вас есть песня?
—Да, сэр.
Он поставил скорость на нейтрал и откинулся на сиденье. Группа парней стояла рядом, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.
—Ладно. Давайте я послушаю.
—Здесь, сэр? Вы имеете в виду прямо здесь?
Конечно, им нужна студия. Он протянул руку к рычагу скоростей.
—Вы хотите, чтобы я вас слушал или нет?
—Да, сэр, подождите, сэр.
Вперед выдвинулось человек пять. Они выглядели смущенно и обиженно и пытались сделать все возможное, чтобы как-то организоваться. В их пении было что-то невыносимо безнадежное. После нескольких куплетов Хилтон поднял руку.
—Хватит, — сказал он кратко, — это мне не подходит — слишком медленно.
Когда он отъезжал, группа все еще продолжала петь. Проезжая часть была пыльной, и ветер дул им в глаза, но ведь он и не велел им стоять здесь с раскрытыми ртами.
Приди этот парень минут на десять раньше, когда они записывались, он имел бы большие неприятности от того, что так настойчиво стучал в стеклянную дверь. Но хотя он и был потным и с горящими глазами, его взгляд — вот что главное. Неважно, что он так настойчиво помахивал каким-то свертком в руках, создавая видимость спешки, его голодные глаза рыскали по студии туда-сюда, не пропуская ни малейшей подробности.
—Что тебе надо? — рявкнул Хилтон более грубым, чем обычно, голосом.
—Я принес мастер-ленты, Миста Хилтон, для шествия.
—Ты знаешь, парень, что чуть не испортил нам запись? Что за дурацкая спешка?
—Это на следующей неделе, сэр, и пастор Рамсай сказал…
—Скажи пастору Рамсаю, что он получит их на следующей неделе. И больше так сюда не врывайся.
Он взял сверток и отвернулся, уже уверенный в том, что парень еще не сказал последнего слова. Так и случилось. Парень принялся ходить вокруг да около, размахивая помятой бумажкой с нотами.
—Взгляните, Миста Хилтон, только взгляните, сэр. Пожалуйста.
—Что еще такое?
—У меня есть песня, сэр…
—Чо! У тебя и еще у половины Кингстона.
—Нет, сэр, смотрите, слова, музыка, все как надо, только взгляните. Это точно хит.
—Так, значит, ты не просто певец, а еще композитор и аранжировщик? — спросил он с издевкой.
—В какой-то мере, сэр. У меня есть подготовка и кое-какой опыт, сэр.
Слова сыпались из него в приливе искреннего вдохновения.
—Опыт? Какой-такой опыт? Покажи мне газетные вырезки, покажи свое досье!
Издевательская ухмылка Хилтона чуть смягчилась в пользу этого, не по годам развитого ребенка.
—Я солист, тенор-солист из хора, сэр, я изучал музыку с Миста Брауном. Дайте мне шанс, сэр. Я покажу вам, сэр. Это точно хит.
—Подожди-ка, — протянул Хилтон, — тебя даппи водят за нос? Кто сказал тебе, что я покупаю церковную музыку?
—Это не церковная музыка, сэр! Это реггей, живительное, сэр, хороший ритм, живая мелодия, жуткая жуть — реггей, сэр, хит. Пусть я умру, если это не так.
—Хорошо, старик, я не хочу, чтобы ты умер. Давай посмотрю, — сказал он, усмехаясь и сжимая в руке бумагу. — Так ты, значит, — христианский руд-бвай? «Меч их да внидет в сердца их», да? Знаешь что? Приходи на следующей неделе.
Он развернулся и ушел бы, если бы парень не стал заламывать руки и тараторить что-то совсем бессвязное. Обильные нелепые благодарности, слезы радости и признательности. Хилтон должен знать, что Бог благословил его, что он не будет ни о чем жалеть, что это стопроцентный хит.
—Слушай меня! — сказал он предостерегающе. — Я ничего не говорил о сеансе звукозаписи. Обычное прослушивание. Ты понимаешь разницу? -Неважно, сэр, всего один шанс, вы сами услышите… а бизнес бизнесом.
—В следующую пятницу, в это же время. Парень чуть ли не выбежал, но в движениях его уже проступала важность.
—Звезда родилась, черт побери, — сказал Хилтон. — Кто-нибудь знает этого паренька?
—Нет, сэр, никто его еще не видел.

ВЕРСИЯ РИГАНА
«Он сказал в пятницу. Он сказал в пятницу. На следующей неделе, черт возьми! В пятницу».
Дорога к Молитвенному дому шла под гору, но он этого не замечал и ни разу не присел на сиденье. Стоя на педалях и нагнувшись в сторону руля, он всю дорогу мчался, как спринтер, отчаянно работая ногами под завораживающий ритм: «Он сказал в пятницу, он сказал в пятницу!»
«Айванхо Мартин, к чертям собачьим! Записывающийся артист! Он сказал в пятницу! Этот бвай начинает движение. Он сказал в пятницу! Ты получишь в пятницу все, что ты хотел! Он сказал в пятницу. Но ты старайся, старайся, старайся… В пятницу!»
Ну так разве можно назвать все неудачей? Вот ради чего он и приехал сюда из Голубого Залива столько лет назад. А зачем еще он жил в Молитвенном доме? Только из-за Миста Брауна. Только из-за него… иначе и быть не могло. Весь в поту и запыхавшийся, он въехал во двор, прислонил велосипед к стене и почти бегом направился к главному зданию, едва не столкнувшись с выплывшей из темноты фигурой.
—Айван! Подожди-ка!
—Что? Кто?
—Это я, пастор Рамсай.
—Да сэр?
—Когда ты пришел сюда после смерти своей матери, я взял тебя.
О Иисусе, подумал Айван, я и забыл — сколько уж времени минуло с тех пор, как я стал послушником.
—Правда, Ваше преподобие, — сказал он, — и я благодарен вам, сэр.
—Ты был тогда голодным, грязным и помраченным умом. Нет, я требую тишины. Но твое физическое состояние было не сравнимо с состоянием твоей души. И я взял тебя. Ты говоришь, что благодарен мне, но это все одни слова. Вспомни о своем поведении, ман. Ты принес в мой дом грех и бесчестье. Поэтому тебе лучше покинуть это место. Вот плата за две недели. Я не желаю видеть тебя здесь.
—Ваше преподобие…
—Нет, нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61