Мамай выпрямился и словно одеревенел.
— Ах так, падло, да? Ни себе, ни людям?! Всесукаотжил!
Он резко нагнулся, схватил обломок кирпича и медленно пошел на меня.
Я плотнее прижался к перилам и спружинился, чтобы успеть увернуться, если он швырнет камень в меня, или ударить его ногой, если подойдет близко.
Мамай подступал медленно, обдумывая, что бы сделать наверняка.
Но глаза у него были неуверенные, бегали.
Это, видимо, потому, что я навстречу ему — улыбался.
Ну, подходи, подходи, так называемый друг! Давай-давай, зубами еще поскрипи... Вот так! Раз ты пес, так я — собака, раз ты черт, так сам я черт! Твоя неправда и не твоя теперь сила. Зовись хоть ты другом, хоть врагом, хоть Мамаем, хоть самим Чингисханом, будь там монголом-арийцем, китайцем, я никогда не устану хлестаться со всей такой сволочью. Герр а утранс — война до последнего! — правильно я запомнил, Володя-студент?..
Ну?!
Тут сбоку, от госпиталя, от площади раздался оглушительный грохот и треск.
Мы оба обернулись.
В небо взвились и рассыпались дождем разноцветные ракеты.
Это начинался салют Победы — единственный за все четыре года салют в нашем маленьком городке.
Я кончил книгу и поставил точку. И рукопись перечитать не мог. Судьба моя сгорела между строк, пока душа меняла оболочку. Так блудный сын срывает с плеч сорочку, так соль морей и пыль земных дорог благословляет и клянет пророк, на ангелов ходивший в одиночку. (Арсений Тарковский. 1960 год).

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57