Вы мертвы. Вы не можете умереть именно потому, что вы давно уже умерли. Вы не боитесь ада, потому что вы давно уже в аду...
— Ад... — прошептал Хэрон, — нет, Арнис, ты не знаешь, что такое ад. Вот Ильгет знает... Вот с ней я поговорил бы об этом.
— Ад для нее — рядом с тобой. Но и в аду ее не оставил Господь, и там ей знакомы жизнь и счастье. Вспомни, какой она была тогда, что с ней сделали. Только она и тогда могла славить Господа, а вот ты... ты, всемогущий, сильный — ты этого не можешь. Я ведь говорил с ней, спрашивал ее.
— Я знаю...
— Самое страшное в этом аду — не мучения, все, что относится к физическому телу, человек может вообразить. А страшно там невообразимое. То, как изменяется время... Так ведь, Хэрон, вы и есть в этом самом невообразимом аду. Вы не знаете, что такое физическая боль. Или душевная, у вас и души-то нет. Но не зная боли, вы не знаете и любви. И время для вас — вечное Сейчас. Вечная мука этого мгновения.
— Арнис, я не знаю, не понимаю, кто дает тебе силу... Я ведь уже давно пытаюсь ударить тебя. Но что-то отбрасывает назад. Однако пойми, это — еще более опасно, чем мы... мы всего лишь бережем вас от большей опасности. В Космосе есть существа куда страшнее нас. Если бы вы... если бы вы послушали нас, пошли за нами, вы тем самым убереглись бы от страшнейших демонов.
— Это уже что-то новенькое, Хэрон. Только что придумал? Молодец. В воображении вам не откажешь, — усмехнулся Арнис.
— Ты так уверен в себе?
— Я уверен в Господе моем. Он защитит меня от любых демонов, Хэрон. Господь — крепость и защита моя, кого мне бояться? Это тебе надо бояться, Хэрон. И ты боишься, ты трепещешь каждую минуту...
Арнис умолк.
Что-то произошло — он и сам этого не понимал. Просто когда он вошел в этот кабинет, перед ним еще сидел грозный противник — сагон. Теперь же...
Хэрон поднял голову.
— Я что-то не пойму, Арнис... Кто из нас сагон, ты или я?
— Страшно, Хэрон? Оставим это. Лучше ответь мне... только не лги, я ведь пойму правду. Ты видишь — я в Духе. Ответь мне, Хэрон — ведь люди никогда не становятся сагонами?
Хэрон, казалось, стал меньше ростом. Он ответил тихо.
— Нет... люди не становятся. Нет. Мутация... она была уникальной. Наследование по доминантному типу. Только на Сагоне. Часть населения... Люди могут связываться с теми же силами, что и мы. Достигать могущества, становиться магами. Но у людей всегда есть потолок. У нас нет. Несчастье... для вас и для нас. Мы разделены. Навечно.
— Хэрон, зачем вам эта война? Ведь это ерунда — то, что вы хотите поднять нас до своего уровня? Зачем же вы приходите к нам? Живите отдельно.
— Ты же понимаешь, Арнис... ты же все понимаешь.
Арнис ощутил словно толчок в грудь, и всплыло слово.
Одиночество.
— Одиночество? — тихо спросил он.
Хэрон кивнул. Арнис ощутил, как все плывет вокруг... меняется.
Уже не было дурацкого кабинета. Они стояли вдвоем на берегу какого-то моря, и тихо шумел прибой. Все вокруг затянул туман, и этот туман был — одиночество. Лица не видно. Не видно рук. Только глаза Хэрона — назойливо-слепые... как огни сквозь туман.
— Одиночество, Арнис, — голос Хэрона прозвучал негромко, — ты и представить себе не можешь, что это такое. Нам очень нужны люди... человек... Очень нужны, поверь.
— Но ведь вас много, — растерянно сказал Арнис, — ведь целая Империя.
— Империя... это название для вас, людей. Для устрашения. Империя — грозный, сверкающий монолит. Да, мы слились воедино. Мы знаем и чувствуем друг друга. Но мы умудрились даже в мозгу поставить перегородки, потому что мы равнодушны друг к другу. Мы — каждый сам по себе. Мы можем мгновенно покарать отступника, но у нас и нет таких. Потому что не от чего отступаться. Мы свободны. Беспредельно свободны от всего и от всех. Мы можем сотрудничать, иначе мы не вели бы эту войну. Но мы...
— Вы не любите друг друга.
— Если хочешь, так. Да, так проще всего сказать. Хотя и глупо звучит. Нам нужен человек. Очень нужен. Без людей мы одиноки — беспредельно...
— Но, Хэрон... почему вы воюете с нами? Для чего вам война? Мы отказываем вам в общении?
— Сейчас объясню, Арнис. Сейчас... Я не могу объяснить это тебе словами... адекватно.
Туман вновь рассеялся. Но и моря больше не было. Пространство...
Не привычный Космос, где звездные дорожки на черном бархате, а белое, пустое, слепое пространство.
Космос, каким его видят сагоны...
Свет...
Арнис зажмурился. Он не ощущал рядом Хэрона. Вернее, ощущал, но не рядом...
Он сам был Хэроном. Висящим в пустоте беспредельного мира.
Это длилось всего несколько секунд, и потом Арнис вновь стал человеком. Жесткий грязный пол ударил по ногам. Арнис устоял.
Они были в бойлерной, совсем рядом с тем подвальным помещением, где... Ильгет?! Хэрон, в обличье ночного сторожа-алкаша, печально и чуть укоризненно смотрел на него.
— Арнис... Теперь ты знаешь.
— Да, — сказал он, — теперь я знаю.
Жалость захлестывала его. Арнис стиснул зубы и начал молиться.
— Я знаю твое будущее, — тихо сказал сагон.
— Я догадываюсь.
— Ты превратишься в чудовище, Арнис.
— Но у меня останутся те, кто любит меня.
— И они станут чудовищами.
— Но Христос простит нас.
— Ваши имена будут прокляты среди людей.
— Но Церковь Небесная примет нас.
Дверь распахнулась. В проеме стояла Ильгет, поднимая руку.
Браслет полыхнул малиновым огнем. Тонкий луч вонзился в грудь ночного сторожа.
— Вот так всегда, — прошептал он. Кровь запузырилась на его губах. Но он еще стоял.
— Так всегда, Хэрон. Едва любовь просыпается в душе, ты умираешь. Ты делаешь себя беззащитным. Тебя может убить любой.
Ильгет выстрелила снова — для верности. Грудь сагона была уже разворочена. Он оперся о бойлер... стал медленно сползать. Арнис нагнулся над ним.
— Прощай, Хэрон... я знаю, что это невозможно, бесполезно. Но я буду молиться за тебя. Хэрон...
— Арнис! — Ильгет подбежала к нему, обняла, — Арнис, Господи! Ты жив! Что он сделал тебе?
— Ничего, Иль. Ничего он не может сделать. Это мы убили его.


Они молча вышли из подвала. Ночь раздвинула тучи, и в черном небе над Зарой раскинулись знакомые дорожки и россыпи близких звезд. Было тепло.
— Надо сообщить, — дрожащим голосом произнесла Ильгет. Арнис кивнул. Активировал свой спайс.
— Энджи? Говорит Зара-один. Зара-один. Как слышно? Хорошо. Мы только что уничтожили сагона. Тело находится... — Арнис назвал адрес, — желательно эвакуировать до утра. Свидетелей не было. Хорошо. Понял.
Он отключился. Посмотрел на Ильгет. Взял ее за руку.
— Пойдем пешком? Прогуляемся...
— Дети волнуются...
— Да, конечно. Уже... ого, уже за полночь.
— Сегодня здесь Рождество.
— Да... как странно. Он родился, и...
— Арнис, мне показалось... Может быть, мне не следовало стрелять?
— Нет, Иль, все хорошо. Как ты освободилась?
— Не знаю. В какой-то момент этот столб вдруг... вдруг ослаб. Потом исчез. Я решила подождать в подвале, вы просто исчезли — и все. Думала, вы там и появитесь. Ну и действительно, прошло минут десять, и вот... я услышала шум в бойлерной. Арнис, о чем вы говорили с ним?
— Все о том же, Иль. Я попытался выяснить причины войны.
— И?
— Я узнал их. Конечно, не исключено, что и это ошибка, что это морок... Но я практически уверен, что это правда. Почему-то уверен.
— Расскажи...
— Хорошо, Иль...
Когда-то давно, на одной далекой планете, расположенной в недоступной флюктуации пространства, среди ее населения возникла мутация.
И люди иногда становятся магами, овладевают нефизическими силами. Но у людей всегда есть потолок, они не могут зайти далеко. Психофизиологическая организация сдерживает их. А на Сагоне люди стали настоящими магами. Им было подвластно все. Время и пространство. Психика живых существ и физика мертвых. И все это — от рождения, как подарок. Наследование признака было доминантным, от магов рождались дети -маги, и скоро большая часть населения Сагоны стала всемогущей. Их знания и умения развивались. Правда, наступили неприятные побочные эффекты. Перестали рождаться дети. Собственно, если первое время среди сагонов существовала сексуальная вседозволенность, то позже какой-либо интерес -и способность к сексу — пропали вообще. Большая часть, а потом и все сагоны, приняли мужской, более удобный облик. Обычные люди, еще жившие на планете, вымерли за несколько сотен лет.
А потом сагоны нашли путь в обычное пространство и заинтересовались цивилизацией людей.
Зачем им нужны были люди — сначала свои же, оставшиеся на планете... ведь сагоны согнали их в резервации, хранили и берегли, кормили и позволяли заводить лишь обычных детей. Но это не сохранило людей от вымирания — почему-то. Потом им понадобились люди с других миров.
Беда в том, Иль, что на определенном этапе маг становится безмерно одиноким.
Ты знаешь, что они должны отказаться от Бога. Нет, на первых этапах такой необходимости нет. Пока они еще люди. Этим и пудрят мозги юным ученикам кнасторов. Они убеждены что служат Богу. Ведь сознательно отказаться от Бога, от Христа — это не каждый решится. Но на определенном этапе маг начинает понимать, что наступило время выбора. Или он остается с Богом, оставляет в своей груди сердце живое, так же, как носят его люди — даже самый худший человек несет в груди своей искру Божью. Или движется дальше... по пути так называемого «духовного развития»... достигает могущества, почти невероятного, бессмертия, владения всеми оболочками своего тела, и так далее. Но без Бога.
Ибо любящий слаб. А тот, кто настаивает на своей силе и могуществе... тот не может любить. Он сам отвергает Господа.
Поначалу это кажется пустяком. Бог — он где-то там, далеко, мы не видим и не слышим его, нам, вроде бы, и безразлично Его мнение.
Но проблема в том, что Бог есть любовь. И лишаясь Бога — не сразу, очень постепенно — сагон или маг лишает себя возможности любить и людей, и себе подобных. И вообще кого или что бы то ни было. Нет, какое-то время длится суррогат, некие чувства, фантомные ощущения... так же, как ощущают ампутированную конечность, так сагон чувствует отголоски любви. Очень долго. Потом еще остается воспоминание... о том, что когда-то было иначе, было хорошо.
Так становятся одинокими. Сагоны безмерно одиноки, Иль. Ты даже представить себе не можешь... я вот ощутил это на мгновение. И в это мгновение мне действительно стало жаль... впервые. Жаль — сагона. Странно... но так.
Видишь ли, сагон не понимает причины. То, что я говорил тебе до этого — мои мысли. Не Хэрона. Просто я понял это. А для сагона все выглядит иначе. Он и сам не знает, чего он лишился, знает лишь — чего-то очень важного. И начинает искать это, он чувствует, что ему нужно общение. Понимаешь — общение.
И не с себе подобными. Он знает о них все, они — единое целое. И они ему неинтересны, они не дают ему того, чего он ищет.
Странным образом сагон ощущает это — в людях.
Помнишь, как кто-то вытягивал тебя за руку из ада? Помнишь? Ты ведь знаешь, понимаешь, Кто стоял рядом с тобой, кто спас тебя тогда, кто помог все выдержать. Кто замыкает психоблокировку. Твоя вера, Иль, спасла тебя.
Сагоны не видят этого. Твой мозг прозрачен для них, они способны читать все мысли, они знают твои тайные желания, помыслы, стремления. И только одно, вот это — стержень твоей души — они не видят, он для них — лишь непонятный свет. Но и неимоверно притягательный. Именно этот свет манит их — в людях. Именно ради этого света они стремятся к общению с нами. Но добравшись до него, вскрыв его — они испытывают лишь разочарование. Он не принимает их. Он ничего им не дает.
Помнишь, по легенде о Кьюрин — там Хайки, сагон, говорит ей: ты низшее существо, ты примитивна, я понимаю тебя до конца... но есть в тебе что-то, чего мне не понять! И что стоит препятствием между нами!
Между тем, это препятствие и манит их. Они силятся понять... Они силятся обрести этот свет, искру Божью. Потому что нет пользы тому, кто приобретет весь мир, но лишится вот этой искорки. И все царства Вселенной — ничто в сравнении с любовью в твоей душе. Сагоны владеют Вселенной... но главного у них нет.
Именно поэтому общение с человеком — с одним-единственным человеком — для сагона гораздо важнее, чем захват планеты, чем вообще что бы то ни было. Именно поэтому нам удается их убивать. Иногда.
Сегодня Хэрон чуть раскрылся передо мной... может быть, это уникальный случай. Как с Хайки. Он чуть-чуть, самую малость — стал откровенным. Совсем капельку... И умер. Это еще не любовь была, только первый шаг к ней — искренность, откровенность. Но для него этот шаг огромен. Они понимают, что всегда рискуют очередной смертью, общаясь с нами.
Хотя собственно, зачем им дорожить временным телом. Оно не испытывает боли, а смерть для них — маленькая, досадная неприятность.
Только вот их бессмертие — хуже смерти.
— Арнис, я понимаю, мне кажется, — Ильгет остановилась, — но скажи... неужели они так никогда и нигде и не нашли того,что искали?
— Нет, Иль. И не могут. Для этого им пришлось бы стать слабыми. Научиться доверять. Перестать быть сагонами. Пойми, любовь делает беззащитным.
Когда ты любишь, ты открываешь себя всему злу мира. Ты рискуешь получить отказ от любимого человека, получить даже его насмешку, ты унижаешь себя перед ним. Ты рискуешь просто потерять это любимое существо. Ты рискуешь... его муки, его болезнь, его смерть — все это становится для тебя страшнее собственных мук или смерти. Наконец, ты рискуешь встретить сопротивление мира, и ты должен противостоять ему, иначе безнадежно потеряешь любовь.
Любовь — это и есть война. Война вечная, безнадежная, страшная. Такая вот, как наша. Только победа в ней дороже и прекраснее всего на свете.
Сагоны этого не знают. Они этого просто не умеют. Но очень хотят...
И поэтому все их столкновения с людьми проходят по одинаковому сценарию. Не умея любить, сагон не умеет и быть откровенным, открытым. Мы общаемся друг с другом искренне, и это тесно связано с нашим умением любить. Мы искренни, мы открыты, хотя и боимся этого. Сагон этого просто не умеет.
Он привык к другому: человек полностью раскрыт перед ним и беззащитен, его же душа — потемки.
Все, что нужно сагону — это чтобы человек понял его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83