— Иост ранен... ему плохо, — быстро сказал Арнис, — Иволга с ним.

Иоста подняли на поверхность. Ему действительно было очень плохо. Плевок дэггера практически сжег бикр, а потом Иоста завалило камнями. Пришлось аккуратно разбирать завал аннигилятором, предварительно наложив жгуты на раздавленные ноги.
Иволга взяла транспортный ландер, в который уложили раненого, с ним вместе отправился Венис. Сделать что-нибудь существенное как врач в этих условиях он не мог, только то же, что и любой другой — поставил зена-тор с противошоковым раствором, затянул ожоги псевдокожей, зафиксировал переломы. И все же Венис полетел с раненым, сопроводить его до космопорта — где была построена вполне современная больница, где Иоста примут квиринские врачи.
Выяснилось, что погибла одна из собак, Тэйра, принадлежавшая Марцеллу.
Остальные еще несколько часов рыскали в красноватом тумане, чтобы окончательно убедиться — все дэггеры уничтожены.
Ильгет ощущала необычный подъем. Ей до того было радостно, что она лишь из приличия сдерживала рвущуюся на лицо улыбку. Да впрочем, ведь ничего грустного нет — они только что были у Иоста, тому гораздо лучше. Он уже смеется, ест самостоятельно. Возможно, до Квирина уже и на ноги поднимется.
А так... ну одна собака погибла, ее Ильгет знала постольку-поскольку, Марцелл, конечно, ходит в расстройстве. Дело обычное.
Задание выполнено. Война окончена. Скоро домой! И главное — вот-вот уже, сейчас они увидят Агрену.
Оказывается, Ильгет так стосковалась по ней... По Риде, Ганниксу, да всем членам маленькой общины. И конечно, Эннори. Очень хочется увидеть Эннори! Это даже не так, как обычно, когда привяжешься к кому-нибудь... Что-то совсем необыкновенное связывало Ильгет с этими людьми. Такое светлое — может, и в жизни-то больше такого не было, и не будет. Ну разве, что с Арнисом — но Арнис — это вообще вся жизнь, это второе Я, это мое ВСЕ.
Когда Ильгет думала об Агрене, вспоминалось вот это — блестящие узкие листья ив, темная река, безудержно сияющее небо. Свет какой-то, будто не от солнца, а просто небесный, необычный, ясный свет — и вода дрожит в ладонях, стекая на склоненную голову. Ильгет посмотрела на Иволгу — подруга тоже улыбалась чуть рассеянно, каким-то своим мыслям. Взглянула на Ильгет, блеснули глаза.
— Ну что, Иль... Чужеземка знает науку тэйфи?
— Чужеземка много чего знает, — ответила Ильгет на гэллийском.
Три собаки — теперь без всяких костюмов — лежали позади кресел. Белая Атланта, золотая Ноки, коричневый Виль.
— Помнишь, как мы демонстрировали с Гладиатором высокий класс? — спросила Иволга.
— Ну, высокий класс ты продемонстрировала в пещере, с дэггером... Попробовал бы Панторикс такой зверушкой поуправлять.
— Что верно, то верно...
— Что мне не нравится, — сказал Арнис, не оборачиваясь — он вел ландер, — то, что все-таки мы очень уж сильно исказили естественный ход этой цивилизации. Я как социолог считаю, что так не должно быть.
— А как должно? — Иволга сморщилась, словно от зубной боли.
— Здешние культуры теряют национальное своеобразие, в этом проблема. Да, они получили медицину, дешевую еду, энергию, жилища... Но они всего этого добились не сами...
— О Господи, Арнис! Ты вот именно смотришь на проблему как социолог, — возмутилась Иволга, — этак знаешь, сверху вниз. Мол, да, цивилизация, культура... национальное своеобразие. А ты посмотри лучше как обыкновенный ско. Людям есть нечего — а мы им дали поесть. Мы их вылечили... А национальное своеобразие — да хрен с ним. Рано или поздно все равно они вышли бы в Космос... мало ли цивилизаций, получивших все на блюдечке — просто в подарок от Федерации? Естественное развитие... это сколько ж поколений должно передохнуть мучительной смертью, пока визарийцы достигнут нормального уровня жизни?
— Что такое нормальный уровень жизни? — тихонько сказала Ильгет, — и чем он был у них ненормален? Не думай, Иволга, я тебе не противоречу... в конце-то концов, у них же сагоны были, так что это все не наша вина. Только я хочу сказать, что материальное благополучие — не синоним... э... счастья.
— Кому как, — буркнула Иволга, — ты вспомни только этих больных... помнишь?
— Да...
— Сейчас они от всего этого избавлены. Могут учиться... не... ты мне можешь сколько угодно сказок рассказывать — но лучше быть сытым, чем голодным, и лучше жить, чем помирать. В этом я уверена, как тебе угодно.
— Ты тоже где-то права, — неохотно признал Арнис, — но вот я смотрю на эту цивилизацию... и чувствую себя захватчиком. Даже если мы их теперь благами оделяем — какое мы имели право вмешиваться в их жизнь... Только не читай мне морали, я сам все знаю про сагонов и про права!
— Рефлексируешь ты много, Арнис, вот что, — с горечью сказала Иволга. Все замолчали. А может, подумал Арнис, она права, и я действительно слишком много значения придаю... разным вещам... а чего дергаться — ну убийца... ну захватчик.
К этому можно равнодушно относиться — либо отупев во вседозволенности, просто заранее разрешив себе все, считая себя безгрешным...
Либо не сомневаясь в своем долге.
Интересно — откуда эта уверенность у Иволги?
У Иль, видимо, понятно, откуда — как ни странно, от меня. Ведь мы единое целое, и я решаю... она это признала. Она просто решила, что я буду хорошим при любом раскладе. Мне бы ее уверенность...
Впрочем, не мне судить ни Иволгу, ни Иль. Мне о себе надо думать. Хорошо еще, что сомнения никогда, ни разу не помешали мне в бою, в работе.
— Арнис, а тебе не хочется посетить... места боевой славы? — спросила Ильгет. Он скривился.
Проклятая фабрика... если бы там можно было встретить Искэйро, Рина, Медаро, Дарвага. Нет, ничего не хочется вспоминать. Противно. И как Иль тащил по этой дороге... нет.
— Что-то не очень, — пробормотал он.
— Там теперь котлован сплошной, — заметила Иволга, — бои были сильные... скал, и тех не осталось. Там сейчас экологи работают, восстанавливают почву и так далее.
— Я бы хотел с килийцами встретиться, — признался Арнис, — только где их теперь найдешь? Лайана большая... У меня всего-то несколько человек друзей, я даже не представляю, где они могут быть.
— Да, это, видимо, нереально, — согласилась Иволга.
Искэйро... хорошо бы. Лицо его — как сейчас перед глазами. Впрочем, Антленара тоже... И других. Длинные смуглые, словно выточенные лица, синие молнии на щеках. Знак зрелости. У Дарвага не было этого знака, он считался ребенком, хотя только что успел пройти посвящение, когда его взяли в плен. Дарваг переживал, видимо, из-за этого. Дай Бог, в которого они не верили, дай Бог, чтобы они дошли благополучно до своей земли, и чтобы Дарваг стал взрослым. Арнис много вспоминал своих друзей, и живых, и погибших, в молитвах.
— Кили, между прочим, враги гэла, — заметила Иволга, — набеги устраивали. Дикие же!
— Знаешь, — сказал Арнис, — килийцы мне... почти как вы. Я к ним так же отношусь. Ну все, на посадку заходим.

Арнис выбрал посадочный пятачок у реки. Ильгет радовалась этому — именно Агенор ей сейчас хотелось увидеть. А потом, может, и не будет времени выбраться, просто постоять у холодных синих текучих вод. Вспомнить лучшие, может быть, мгновения своей жизни.
Они двинулись вдоль реки, вдоль свисающих к воде серебристых ив. Собаки бежали чуть впереди, обнюхивая местность. Ильгет помнила, что здесь где-то должен стоять тот самый крест, выточенный Ганиксом — если еще не убрал кто-нибудь. Они его тогда хорошо вкопали, намертво. Потом ходили туда молиться. Неужели убрали? Она даже заволновалась. Вполне могли... Здесь такой бардак был после всего.
Крест сразу бросился ей в глаза, и она успокоилась — здесь он, на месте. Миновали поворот, солнце блеснуло из-за верхушек, Ильгет вдруг поняла, что ей до сих пор что-то казалось странным, и поняла — что именно. Все подножие креста было завалено округлыми серыми камнями, и теперь она видела, что на камнях лежат сплетенные шерстяные косички... много, очень много. Так хоронят у гэла. Но ведь здесь, под крестом, никто не лежит? У Иволги вырвалось какое-то восклицание, она побежала вперед. Остановилась перед крестом. Да. Ильгет видела тоже — на нем появились темные пятна. Внизу, у подножия, скрытого грудой камней. И на перекладинах — дырки, как раз в тех местах, где они должны были быть.
— Что это значит? — тихо спросил Арнис.
— Это могила, — мрачно ответила Иволга, — такие могилы у них... Обычай такой.
Они переглянулись.
— Пойдем дальше, — сказала Ильгет, — там посмотрим...

Их приняли радостно, так радостно, как только можно принять любимых друзей после долгой разлуки.
К Арнису отнеслись приветливо, а Иволгу с Ильгет Рида просто расцеловала и повисла на шее. Да и остальные были счастливы. Пришельцев тут же повели за стол. Столовая быстро наполнялась народом. Но знакомых-то почти и не было... Только Рида, Ганникс, Тисса, Риани. Зато много было новых лиц, община прилично выросла.
Теперь они жили в новом гемопластовом доме, в новом квартале — сюда постепенно переселялись желающие. В основном, неимущие, конечно. Городской совет распределял жилье бесплатно. Здесь был и электрический свет, и водопровод, словом — нормальное цивилизованное жилье, ну разве что в гэллийском архитектурном стиле. Вот и эта столовая — с закругленными стенами, казалось, обмазанными глиной, совершенно голыми, только Распятие под потолком. Грубый длинный деревянный стол и скамьи. Риани поставила несколько больших кувшинов с аганковым молоком.
— Ужин не готов еще, ведь вы не предупредили... Вот, угоститесь пока.
Ильгет невольно улыбалась. Так приятно было встретить старых друзей, неожиданно преобразившихся. Они и одевались теперь иначе. Вместо кот у всех — нормальные ботинки. Женщины, правда, в длинных платьях, наверное, для них пока немыслимо надеть штаны — да может, оно и к лучшему! Это не то благо цивилизации, которое непременно нужно навязывать. И говорили эти люди иначе. Наперебой рассказывали о своих делах... Да, община очень выросла.
— А вот это, Ильгет, посмотри — не узнаешь?
К ней подошел застенчиво улыбающийся подросток. Лицо смутно знакомое... но кто это? Вдруг Ильгет выпалила по наитию:
— Рени?
— Вы меня узнали, — удивленно ответил мальчик, — и я вас тоже очень хорошо помню.
— Ну как ножки — бегают теперь?
— Да, очень хорошо, — улыбаясь, сказал Рени, — и моя мама тоже в общине.
Арнис с любопытством посмотрел на мальчика — он знал эту историю с исцелением. Иволга рассказала. Ильгет отчего-то стеснялась этого, и никому не говорила, а когда Арнис об этом упомянул, сказала: «Ну а я-то при чем? Бог сделал что-то, а моя здесь какая заслуга? А если я начну рассказывать, то все подумают, что это я такая крутая... Ты же знаешь, что я не такая вовсе».
— Ну ладно, — сказала наконец Ильгет. Кружки с аганковым молоком — свежим — стояли перед ними, но никто еще даже не притронулся к пище, — а где же Эннори? Я по нему так соскучилась!
И после этих ее слов вокруг наступила тишина. Неловкая тишина. И по этой тишине бойцы ДС поняли все, так бывает, когда кто-то вдруг заговорит о погибшем.
— Что с ним случилось? — негромко спросила Иволга.

Агрену почти миновали бои. Все крупные сражения прошли вдалеке, в Кайсальских горах... и дэски, служители нового порядка, не нападали на город по-настоящему, лишь захватывали людей в окрестностях.
Но в одном Агрене не повезло — ее накрыла волна килийской «черной стрелы» — когда изгнанные дэсками со своих земель смуглокожие воины отправились на Ворракс, завоевать себе жизненное пространство.
Дэскам сопротивляться они не могли, могли только полечь до единого — против современного оружия никакая сила духа не поможет. Поэтому килийские воины отправились искать счастья на Ворракс, их нашествие, легшее полосой по землям гэла, было названо «черной стрелой».
Килийцы были в Агрене около полугода. Позже их вытеснили войска вновь сформированного имперского правительства. Как известно, часть воинов «черной стрелы» вернулась на родные земли, ныне освобожденные и принадлежащие им. Но основная масса их погибла, потому что килийцы не умеют проигрывать и сдаваться.
«Черная стрела» была вдохновлена, как теперь уже ясно, не только материальными причинами — килийцам объяснили (кто объяснил?), что корень их бед — в злых духах, Нинья Теннар, которым поклоняются гэла. И не так уж далеко было это объяснение от истины! Килийцы пришли в Агрену, чтобы уничтожить чужую веру — веру в Нинья Теннар.
И здесь они столкнулись с верой иной, услышали иную проповедь — и не приняли ее. В тот момент им, изгнанным и разъяренным, казались чужими и враждебными любые боги. Иначе просто и быть не могло.

Никто не стал дожидаться ужина, вообще казалось немыслимым сейчас остаться в доме — словно неведомой силой всех понесло на берег, обратно, к Кресту с могилой у подножия. Сейчас солнце садилось за лес на другом берегу Агенора, и закатные лучи высвечивали беспощадно каждую травинку, и каждую морщинку на лицах, и трещинки в древесине, и погребальные шерстяные косички.
Эннори пришлось хуже всех. Килийцы знали, что он — вроде главного в этой общине. Единственный на Визаре священник. Остальных просто убивали — и убили тогда шесть человек. Их было не так много. Четверо оставшихся — Рида, Риани, Ганникс и Тисса — уцелели по разным причинам, двоих из них тогда не было в городе, Рида как раз лежала в лихорадке, у Риани только что родился ребенок. Потом из этих четверых выросла новая община, во много раз больше прежней... вот только священника уже не было.
Мать Эннори тоже убили — у него на глазах, он это видел.
На третий день Эннори совсем лишился сил. Ясно было, что долго он не протянет. Рассказывали — а говорил мальчик, видевший это своими глазами, и после вошедший в Общину — что Эннори все время молился... если не кричал от боли. Когда килийцы поняли, что он умрет, то решили предать его той самой смерти, о которой он пытался им рассказать.
Гвозди у них были деревянные, длинные очень и крепкие.
Эннори жил на кресте примерно две большие доли — около двух с половиной часов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83