Она наблюдала за тем как мальчишка наливает чай, а потом резко велела ему убираться. Он тут же вернулся к сидящим за ширмой музыкантам. Затем она выпрямилась и предложила Синго засахаренный кусочек дыни. Потом Миобу запела. Ее голос искусно следовал за летящими в воздух звуками сямисена. Она пела для Хидеки Синго песнь Праздника Ирисов — песнь, которая должна привести его в хорошее расположение духа, песнь, которая должна сделать его податливым — таким, каким становится любой мужчина после обильной еды и питья, да еще когда ощущает рядом с собой жар женского тела.
Оси такабе
Камо саэ кииру
Хара но Ике но я
Тамамо ва
Мане на кири со я
Ой мо цугу га ни я
Ой мо цугу га ни.
Гуси дикие,
Чирки,
И даже утки
Слетаются к Священному Пруду.
Ой да не коси траву под корень!
Ой да лучше дай ей подрасти!
Пусть себе высокая растет!
Она пела, а сама тем временем думала. Словам этой песни две тысячи лет, а они до сих пор трогают нас. Как Синго-сан был бы недоволен, узнай он, что это народная песня кодзуке, заклинание против дурного пси. Впрочем какая разница откуда она пришла к нам? — ведь она вполне отвечает моим целям, целям, которые меня учили достигать.
Миобу помассировала его скулу. Ее длинные покрытые черным лаком ногти скребли по его небритым щекам. На ее пальце ядовито поблескивал перстень с большим изумрудом — тайное вместилище наркотика, изготовленного из яда высокогорных змей, высушенного и перетертого в порошок с семенами ююбы. Только куртизанке была воистину известна великая правда мира — женщины стремятся любить одного мужчину, в то время как мужчинам нравится иметь много женщин. Кому как не мне знать это? А те, кто не понимают, что души мужчин и женщин совершенно непохожи, просто плохо знают жизнь, следовательно я не так уж глупа. Как умно я поступила, прислушавшись к советам Исако-сан. Как же здорово она разбирается в политике. Как искусно, словно ножом, она пользуется своим сыном.
Миобу поджала губы, отказываясь от протянутого кусочка мидори. Блеснула платиновая брошь, приколотая к отвороту ее кимоно и чувственно оттягивающая ткань.
— Нет, господин, мне нельзя это есть. Иначе сядет голос.
— Сегодня ты должна петь о любви, — сонно сказал Хидеки Синго. Его рука начала гладить ее по обтянутому полупрозрачным материалом кимоно бедру. Его глаза были устремлены на нитку небольших жемчужин, вшитых в ирисовый орнамент одеяния едва прикрывавшего ее грудь.
— Выпейте. Сегодняшний вечер должен стать вечером вашего удовольствия, мой господин. Вечером, когда сбываются все мечты. Вам предстоит сделаться могущественным даймё и все ваши желания исполнятся. — Она налила в редкой красоты чашку еще чаю и застенчиво протянула ее вдоль линии их устремленных друг на друга взглядов. — Я живу лишь для того, чтобы служить вам.
Он взял чашку и отхлебнул, наслаждаясь вяжущим букетом напитка.
— После сегодняшних побед у меня наконец-то появилось время по достоинству оценить вашу красоту, Миобу-сан.
— Благодарю вас, господин. Вы оказываете мне большую честь и в благодарность за это я доставлю вам удовольствие как гейша из Рая. — Миобу вдруг почувствовала необыкновенную легкость. Висящая над их головами большая лампа с бумажным абажуром отбрасывала на дощатый пол колеблющиеся тени, образующие удивительные силуэты. Окружающее их, пространство, ограниченное со всех сторон разноцветными навесами и ширмами, купалось в свете тысяч звезд, мерцающих в бездне неподвижного неба. Ей показалось, что она видит короткий проблеск света в темноте — падающая звезда, дух отделившийся от тверди, который довелось увидеть лишь ей одной — или, проще говоря, кусок обшивки садящегося шаттла. Она взяла пальцами кусочек маринованного кальмара со стоящего возле них подноса, а Синго открыл рот.
— Самая вкусная пища та, что попадает в рот из рук прекрасной женщины.
— Мой господин, это ничтожное подношение такому великому человеку как вы.
Потом она приготовила для него на небольшом нефритовом блюдечке изысканный десерт: тонкие ломтики свежего манго и папайи. Она, чувствуя, что уже и сама проголодалась, стала брать их по одному и скармливать Синго. На подносе были и креветки в соленом соусе, огуречный рулет, тай или тонкие ломтики мяса красной черепахи, мясо моллюсков акагаи и аваби. На смазанных маслом листьях было разложено мясо моллюсков со сливами и кокосовой мякотью, кусочки морского угря и брюха тунца.
Она кормила его до тех пор пока он не насытился, и его глаза не начали сонно блуждать по бледному небосклону, впитывая в себя таинственное свечение Галактики и удивительных маленьких лун Эдо.
— Скажите мне, — попросила она, — о чем вы думаете?
— Я думаю, что это чудесный вечер.
В кронах деревьев пели соловьи. На фоне Млечного пути, между созвездиями, которые американцы называли Геркулесом и Орлом выделялся зазубренный темный силуэт Яшмовой Башни.
— Да, действительно чудесный.
— Теперь американец в тюрьме. Его амигдала у Хонды Юкио-самы, люди которого сегодня ночью ворвутся в апартаменты Сакумы Хиденаги. Они убьют сёгуна, а если он уже и так мертв, то уничтожат всю память о нем, а затем умрет и Сакума Киохиде.
— А Ясуко-сан? — прошептала Миобу. Ей не хотелось упоминать соперницу, но обязательно следовало выяснить, что у Синго на уме.
Он устремил взгляд прямо в зенит.
— Ясуко-сан воровка и изменница. Она вернется со мной в Мияконодзё. А затем, когда я стану властителем Осуми, она ответит за свои преступления в соответствии с имперскими законами.
— Да, в соответствии с законами.

21
Сукеко разбудила ее среди ночи.
Правда ночь как будто уже подходила к концу. Вот-вот должно было рассвести. Маленькая оранжевая луна похожая на огромный кроваво-красный рубин собиралась исчезнуть за горизонтом. Пламя ламп ослабло и уже не справлялось с ночной темнотой. На подоконниках поникли цветы в вазах. Увлажненная росой пыльца лотосов превратилась в кашицу.
Сакума Хиденага был мертв. Хайдена Стрейкера отправил в тюрьму Сакума Киохиде. Исако и Синго-сан переиграли их. Все очень плохо — настолько плохо, что хуже уже некуда.
Сукеко снова молча дотронулась до нее. С тех пор как два дня назад погибла Нисо, девушка не произнесла ни слова.
Во дворе и в саду слышались чьи-то шаги. Крики и вопли женщин. Звуки выстрелов. На потолке мелькали отсветы ярких вспышек бластеров.
Она подбежала к окну.
— Нет!
За окном были видны всадники. В своих похожих на хвосты омаров шлемах и шнурованных доспехах они напомнили ей Хайго Годзаэмона. Примерно с дюжину человек пыталось вручную открыть двери в подземные бункеры, но всадники уже устремились к ним. Во внешнем дворе началась стрельба. Звуки ее усиливались эхом от стен. Метались какие-то люди. Кто-то пытался пробиться сквозь стражу охраняющую ворота. Кто-то падал со стен, с глухим тошнотворным стуком ударяясь об землю. С церемониальных ворот, сухое старое дерево которых занялось уже в нескольких местах, фонтанами сыпались искры.
Сукеко схватила ее за руку, в глазах служанки читалась мольба.
— Нет! Лучше останемся. Здесь безопаснее всего. Здесь нам не причинят вреда.
В душе же Ясуко думала иначе. Самым ужасным было то, что ее возможно переиграли. Синго-сан и его алчущая власти мать передали кристалл Хонде Юкио, тем самым подтолкнув его на кровавый и бессмысленный переворот.
— Дураки! Слепые дураки!
Послышались чьи-то шаги на крыше, затем сверху сбросили веревки и по ним скользнули вниз фигуры одетых в черное людей — бойцов, набранных в знаменитых школах боевых искусств Кусуноки, с торчащими из-за мускулистых спин прямыми короткими мечами, с надетыми на левую руку стальными тигриными когтями и со странными зарешеченными капюшонами на головах. Некоторые из них действовали короткими мечами, другие метали сюрикены — острые как бритвы метательные звездочки — бесшумно снимая стражников.
За деревянным переплетом окно вниз упала веревка. Убийца ловко как паук скользнул вниз. Оказавшись на одном уровне с ними, он замер. Стали видны покрасневшие белки его глаз. Сукеко вырвалась и бросилась прочь. Паника погнала ее по коридору и к выходу. На бегу она раскачивалась и дико размахивала руками. Ясуко рванулась за ней и проскочила через толпу оцепеневших от ужаса женщин к выходу.
— Сукеко-сан! Стой! Вернись!
Она свернула за угол и остановилась оглядываясь и пытаясь понять куда побежала Сукеко. Неподалеку на деревянном полу она увидела тело Утимаро, их слуги. Удар меча рассек ему грудную клетку. Пол вокруг тела был залит кровью.
— Сукеко!
И тут она заметила приоткрытую дверь. Ясуко распахнула ее и увидела девушку неподвижно замершую от ужаса на пороге. Не более чем в двадцати ярдах от нее через ухоженный сад неслось с дюжину всадников размахивавших окровавленными мечами. Они гнались за воинами из дворцовой стражи. Те в ужасе пытались хоть куда-то скрыться, но всадники настигали их и рубили в куски.
Она затолкала Сукеко внутрь и захлопнула тяжелую деревянную дверь за мгновение до того как в нее с грохотом врезалось человеческое тело. Через мгновение раздался отчаянный крик — несчастного насквозь проткнул наконечник нагинаты.
Обезумевшая от ужаса Сукеко тоже закричала. Она была в шоке и справиться с ней было нелегко — руки и ноги отказывались ей служить. Ясуко втащила ее в темную комнату, где в каменном полу был пробит колодец, питавшийся водой подземного ключа. Колодец представлял собой темное круглое отверстие, в котором звонко отдавалось эхо. Вокруг обложенного камнями края колодца стояло около сотни больших кувшинов для воды, в которые предполагалось запасать воду на случай осады. Здесь они и спрятались — Ясуко обняла свою служанку и они опустились на корточки между пыльными глиняными сосудами.
— А вдруг они придут и сюда? Вдруг нас найдут?
— Никто не сможет поднять такой кувшин, когда он полон воды, Белочка. Посмотри какие они толстобрюхие и тонконогие. Мы можем заползти еще дальше так, что в этом лабиринте нас не найдет ни один солдат.
Когда стрельба и крики наконец затихли, Сукеко дрожащим голосом спросила:
— А кто эти люди?
— Убийцы. Сторонники претендента, люди из клана Хонда.
— Внука великого сёгуна?
— Да.
— А вдруг он победит, Ясуко-сан? Что если он убьет сёгуна и законного наследника и захватит дворец? Что тогда будет с нами?
— Тшшш, Белочка. Постарайся уснуть. Я разбужу тебя когда все кончится. Когда станет совсем безопасно. Тогда мы вернемся к остальным. Все в порядке.
Но она-то знала: все совсем не в порядке. И вполне может получиться так, что бежать будет некуда. Если эта подлая гиена Хонда Юкио-сан выиграет, подумала она, нам придется оставаться на Эдо еще очень долго — в качестве заложников, ожидающих смерти. И соответственно, если Сакума Киохиде-саме удалось избежать покушения на свою жизнь, он тоже вряд ли будет питает добрые чувства к тем, из-за кого стала возможна попытка переворота.
Надеюсь, что ты жив, Хайден Стрейкер. От всего сердца надеюсь.

22
Наконец кровь была смыта, трупы сожжены, а пожары потушены.
Хайден Стрейкер спотыкаясь поднимался по ступенькам. Деревянное колесо, тяжело давило на запястья и шею. Вчера ночью он прислушивался к звукам боя сквозь прутья которыми было забрано окошко его темного и сырого подземелья, отчаянно пытаясь понять, на чью же сторону склоняется чаша весов. Это была ночь напряженно ожидаемая всеми силами, которым предстояло формировать будущее Ямато, все последние годы славного правления угасающего Сакумы Хиденаги.
Всю ночь Хайден провел в камере, проклиная свою несчастную судьбу, собственную глупость и перебирая в уме возможные варианты того как змея могла оказаться в шкатулке, где, по клятвенному заверению Ясуко, находилась амигдала.
Остается только молиться, что она не покинет меня, думал он, в сопровождении стражников направляясь в сумрак зала для аудиенций. Дай Бог чтобы победил Сакума Киохиде, в противном случае надежды нет и мы все покойники, а американским интересам в целой четверти Освоенного Космоса по крайней мере на ближайшее поколение — а может и навсегда — пришел конец.
Отец был прав. Человечество распадается. Освоенный Космос является пространством заселенным людьми, по большей части цивилизованными, но при этом обладающими совершенно различным образом мышления. Все обстоит совсем не так как в свое время на Древней Земле, где с течением времени жизненного пространства становилось все меньше. Мы больше не интегрируемся, наоборот, мы дифференцируемся. И связать нас воедино способна только торговля. Американцам никак нельзя уходить из Ямато. И ни в коем случае нельзя позволять каньцам превращать его в свою вотчину.
Просторный зал дворца сёгуна в утреннем свете казался очень чистым и прохладным, воздух в нем благоухал. Стража подталкивала закованного в колодки и в косо нахлобученной на голову фуражке Хайдена вперед. Он стоически нес свое деревянное бремя. Вдоль стен зала для аудиенций стояли неподвижные шеренги вооруженных стражников. Все они были в полных боевых доспехах. В открытые окна врывался легкий ветерок, несущий с собой первый жар надвигающегося солнечного полудня. Дойдя до возвышения на котором восседал новый сёгун, Хайден Стрейкер насчитал семь окружающих его придворных. Двое из них видимо были особенно важными персонами, поскольку позади них неподвижно стояло на коленях по двое их собственных слуг. Но при виде восьмого — массивного человека в расшитом богатыми узорами халате, он в отчаянии воскликнул:
— О Боже! Как же я раньше не догадался!
Когда он предстал перед Сакумой Киохиде, тот наконец пошевелился. От его внимательного взора не ускользало ничего. На нем был расшитый золотом дзинбаори — генеральский кафтан, который следовало носить поверх доспехов, и сейчас почти скрывавший нагрудную пластину.
И тут Хайден увидел то, что врезалось ему в память на всю оставшуюся жизнь. В рукояти невероятно богато изукрашенного меча Сакумы Киохиде красовался сверкающий менуки — прозрачный камень, формой напоминающий миндалевидный бриллиант, в котором казалось пылало само адское пламя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88