И этого вполне достаточно.
— Мы говорим «Путь самурая — смерть!» Если предстоит выбирать между жизнью и смертью, всегда нужно быть готовым избрать смерть. Как человек, неспособный принимать решения, в сущности не является человеком, так и самурай, который не может решить когда ему умереть — не настоящий самурай. В Американцы же хотят жить вечно.
— Мы считаем, что можно размышлять и над более важными проблемами, чем смерть. Мы считаем, что довольно легко прощать. Мы считаем, что единственным нетерпимым людским пороком является злоба.
— Третьей заповедью нашего кодекса является «воспитанность». В общественном поведении следует быть воспитанным человеком. Позор тому, кто не умеет вести себя на людях как подобает. В Американо же никто не знает, что такое воспитанность.
— Просто мы гораздо меньше стараемся произвести впечатление друг на друга.
Внезапно на дорожке появилась Ясуко в ярко-голубом кимоно. Подойдя к ним, она поклонилась мужу. Было ясно, что ей велели придти сюда именно в это время. Синго взглянул на нее и продолжал:
— Самурай учится переносить лишения, мистер Стрейкер. Очень часто мы обходимся без еды и питья от рассвета до заката. Мы познаем, что такое страдания нужды и учимся самодисциплине, приучаем наши тела молча переносить страдания. Самурай не ложится с женщиной на протяжение всего девятого месяца. Таким образом он отдает дань почтения Пути и доказывает самому себе, что способен преодолеть любую слабость.
Хайден почувствовал как мрачная сила воли Синго вдруг выплескивается наружу. Внутренняя борьба и разящая сила слов. Его голос неожиданно приобрел глубину и резкость, как будто слова с усилием рвались вверх из его живота, а на отрывистые слоги дробились уже во рту.
И тут заговорила Ясуко — мягко, негромко и нежно, будто это были не слова, лепестки роз.
— Но ведь в кодексе самураев говорится еще и о прощении. Дзётё сам говорил, что иногда лучше не видеть и не слышать.
Синго обернулся к ней, глядя как будто сквозь нее.
— Да. Она верно говорит, мистер Стрейкер. Самурай действительно умеет прощать. Но существует большая разница между тем, чтобы прощать и тем, чтобы делать вид будто не замечаешь.
Она ничего не ответила, чувствуя невероятное напряжение возникшее между ее мужем и возлюбленным. Она ужасно страдала, не зная как разрешить конфликт. Души обоих мужчин будто кружили друг вокруг друга как двойные звезды — одна яркая, быстро вращающаяся, сияющая белым пламенем, другая же — темная и ненасытная, жадно заглатывающая вещество первой. Синго снова повернулся к Хайдену Стрейкеру. Их взгляды скрестились. Холодные голубые глаза возлюбленного не мигали. Темные блестящие глаза ее мужа смотрели без всякого выражения.
— Я разрешаю вам пользоваться услугами моей жены, мистер Стрейкер. Пусть показывает вам все, что ей будет угодно. Можете задавать ей любые вопросы — это поможет вам лучше понять нас. Считайте, что получили на это мое разрешение.
Он повернулся и пошел прочь, оставляя их — оставляя Ясуко в отчаянии стискивать рукава кимоно, оставляя Хайдена Стрейкера, глядящего на нее.

17
Когда они остались совсем одни, она бросилась ему на грудь, обнимая его, пытаясь снова воспламенить в себя присутствие духа, как будто угасшего в каком-то безвоздушном пространстве.
— О, Хайден-сан!
Он стоял неподвижно и никак не реагировал на ее слова.
— Мне не по себе. — Он покачал головой.
Она сказала:
— Ты не должен позволять моему мужу запугивать себя.
Он снова покачал головой, как будто избавляясь от кошмарного сна.
— Ясуко, он так страстно желает вас. Что же мы делаем? Это безумие. Я просто не знаю что и…
Внезапно в ее голосе послышалось отчаяние.
— Ты же знаешь, что он имел в виду. Ты ведь видел чего он добивался?
— Да… он все время старался опозорить нас.
— Опозорить тебя, Хайден-сан. Он знает, что просто не в состоянии сказать или сделать что-либо могущее задеть меня.
— Мне нечего стыдиться, — сказал он.
Она снова долго смотрела на него, уязвленная его словами.
— Очень уж быстро ты сказал это, Хайден-сан. Слишком горячо и слишком резко. Как будто считаешь, что я повинна в каком-то преступлении. Я люблю тебя, Хайден-сан. И знаю, что ты любишь меня. Мы те, кто мы есть. И должны жить сегодняшним днем. Остальное просто не имеет значения!
Он ничего не ответил, чувствуя себя под ее взглядом совершенно прозрачным, и в то же время ощущая гнет слов Синго. Ее большие темные глаза были устремлены на него. Они казались ему бездонными заводями, в глубинах которых не таилось никакой угрозы. Ему захотелось заговорить. Открыться ей. Стряхнуть с себя наваждение и вместе с ней смотреть на ласточек и больших летучих мышей в наступающих сумерках порхающих над растущими внизу деревьями.
Она села.
— Однажды ты сказал мне, что чувствуешь себя настоящей нексусной крысой, у которой нет ни родины, ни семьи.
— Это действительно так, Ясуко-сан. Только отец. И теперь, когда между нами вспыхнула вражда, я остался совершенно один.
— Разве у тебя нет матери?
— Мать умерла много лет назад, — ответил он. Заметив в ее глазах выражение сочувствия, он внутренне даже улыбнулся от внезапно пронзившего его чувства любви к ней. Ясуко-сан — та, какая она сейчас, и я такой, какой я сейчас. Это справедливо, поскольку, что прошло, то ушло навсегда и его уже не вернешь. Почему же не довериться своим инстинктам. Доверяй Ясуко-сан так, как ты еще никогда в жизни никому не решался доверять.
— Мою мать звали Реба, — медленно сказал он. — Когда они познакомились с отцом, она была еще очень молода, но уже обещана в жены другому. Но видимо от моего отца было нелегко отделаться. Они познакомились и полюбили друг друга в доме моего деда в Линкольне и это перечеркнуло все планы ее семьи.
— Браки самураев всегда устраиваются заранее. Разве ее отец не переговорил сначала с отцом твоего отца?
— Они вообще никогда не встречались. Отцом моей матери был Конрой Лаббэк, в то время самый влиятельный в Американо политический деятель, не считая самой Алисы Кэн. А отца моего отца к тому времени уже не был в живых. Он погиб в борьбе с угнетателями во времена правления Люсии Хенри. Его казнили. Когда это произошло, мой отец был еще мальчишкой.
— О! — Она сказала это очень значительно. — Так вот почему у твоего отца такой сильный талант.
Он улыбнулся.
— Может быть!
— А мать твоего отца?
— Женщина с необузданным характером, которая была политическим союзником своего мужа. В ее жилах текла кровь индейцев-могавков и она была родственницей… — он сделал паузу, — …жены Джоса Хавкена, основателя «Хавкен Инкорпорейтед».
— Вот как! Значит после казни деда семья твоего отца осталась без кормильца?
— Да в семье осталось только двое мужчин — мой отец и его брат, Дюваль. Они были очень близки.
— Они что же — убежали?
Он удивленно посмотрел на нее и тогда она поспешно принялась объяснять, что имела в виду.
— Я хотела сказать, что твой дед был… как бы это сказать?.. обесчещен. В Ямато по обычаю, кэмпэй убивает всех родственников мятежного даймё, поэтому дальнейших проблем не возникает. — Она налила себе немного чая, который оставил Канехару. — Твоему отцу, надеюсь, не пришлось попрошайничать? Ведь он был еще слишком молод, чтобы совершить джунси.
Он знал, что это слово означало специфическую форму массового самоубийства членов семьи после смерти ее главы. Ужасный ритуал был довольно частым явлением в Ямато, когда убитые горем родственники и слуги больше не хотели жить и требовали права не переживать своего господина.
— Невозможно совершить джунси на холодной глине кладбища на Либерти, Ясуко-сан. Нет, у нас нет такого обычая. — Он помолчал, как будто слова Ясуко немного выбили его из колеи. — Да и в любом случае, эти мои родственники не являлись членами семьи даймё, не были аристократами. Это случилось еще до прихода к власти Алисы Кэн, когда Американо управлялся шайкой гангстеров. Родственники моего отца были самыми обычными людьми, решившими, что они не могут мириться с ренегатским правительством. Они поднялись, чтобы принять участие в борьбе и попали под перекрестный огонь.
— И что было дальше с твоим отцом?
— Билли Хавкен был на несколько лет старше Джоса и к тому времени братья уже начали заниматься нексус-торговлей в Зоне. Они взяли с собой и моего отца. Он трудился на них не покладая рук. Со временем стал астрогатором, а затем и капитаном.
— Он — великий талант. Легендарный.
— Говорят, что это у нас семейное. — Он вздохнул. — Хотя в себе я особого таланта не замечаю.
— Как знать, Хайден-сан. Вполне возможно, история твоей жизни, окажется еще более захватывающей. У нас считается, что талант в основном является следствием душевной травмы перенесенной в детском или подростковом возрасте, — сказала она. — Большинство наших астрогаторов — это люди высокого ранга. При дворе сёгуна, да и при дворах практически всех даймё Ямато получить в детстве психологическую травму проще простого. Когда у господина двадцать, пятьдесят, а то и сто наложниц, дети очень часто ссорятся из зависти друг к другу, а самурай становится мужчиной в возрасте всего тринадцати лет — как раз когда человек обычно бывает наиболее жесток. — Она склонила голову и с любопытством спросила: — А что стало с твоей матерью, когда она отказалась выйти замуж за человека, избранного ей в мужья отцом?
— Она и не отказывалась. Она вышла замуж за Курта Райнера, человека, которому предстояло унаследовать корпорацию «Халид». Но в это время она уже была беременна мной.
— О!
— Райнер был очень капризным и неуравновешенным человеком. Мать рассказывала, что они с отцом даже подрались на ножах в тот же вечер, когда она с ним познакомилась. Прямо в разгар вечеринки на глазах у кучи приглашенных политиков в самом центре Линкольна! Только представь!
Он рассмеялся и тихонько присвистнул.
— В конце концов Райнер оставил ее. Она растила меня одна, считая, что отец мертв. Притом имей в виду, что ситуация была вовсе не из тех, которые могли бы понравиться людям, заправлявшим тогда в Линкольне. Мой дедушка был высокопоставленным чиновником, но в то же время постоянно подвергался и огромной политической опасности. Его мог погубить любой скандал.
— Но твой отец все же был изгнан?
— Что-то вроде того. Он отправился торговать в Зону, а заодно и на поиски своего брата. Вернулся отец когда мне было уже пять лет. Я даже помню как в один прекрасный день к нам в дом пришел громадный человек и подарил мне плюшевого медведя.
Она улыбнулась.
— Сильное же он произвел на тебя впечатление.
— Он на всех производит сильное впечатление. И зачастую во многих отношениях. Наверное это одно из самых ранних моих воспоминаний. Отец тогда еще был молод и каперствовал в Зоне.
— Героем?
— Нет, пиратом, захватывающим принадлежавший Ямато ауриум, вот как скорее всего назовут его ваши официальные историки. И о чем скорее всего не будет упомянуто в их хрониках, так это о том, что именно мой дядя Дюваль был человеком, ответственным за создание сингулярного оружия для Ямато. Даже отец редко говорит об этом и из него трудно выжать хоть слово на эту тему.
— Неудивительно, Хайден-сан.
— Знаю только, что мой дядя вернулся в Американо почти сразу после провала вторжения. С собой он привез жену — уроженку Ямато, и вел очень замкнутый образ жизни. Типичный кабинетный ученый. Я не видел его годами. Как впрочем и своего двоюродного брата Кенити.
Она восторженно захлопала в ладоши.
— Вот так и должно быть между нашими секторами! Так значит твоя тетка тоже отправилась в Американо? Должно быть она была очень отважной женщиной, если решилась на такую жизнь.
— О, она очень мужественная женщина, во всех отношениях. Ее отец был из клана Хасегава. Они жили на Садо — мире, где добывали ауриум, и который находил столь привлекательным мой отец.
— Многие умерли за ауриум, — с горечью заметила она, сверкнув глазами. — Он слишком важен.
Он рассмеялся.
— Это всегда так было. Именно стратегические материалы, ресурсы и «интересы» лежат в основе всех войн. И чем их меньше, тем более грязные войны ведутся за обладание ими. Вот поэтому я и смеюсь, слыша как ваши доблестные самураи что-то такое плетут про честь воина и ничтожность торговцев. Ваши правители угнетают людей для того, чтобы удержаться у власти, но правление самураев явление вовсе не божественного происхождения. В один прекрасный день люди поймут, что подобное государственное устройство несправедливо. Люди — все люди — обладают определенными правами от природы, правами, так сказать… — он несколько мгновений подыскивал подходящее слово, — «неотъемлемыми».
Она слушала его молча и, казалось, была не вполне уверена, можно ли верить такому странному набору идей. Он даже испугался, что наговорил слишком много, поскольку она вдруг сказала:
— Наверное нас с детства приучили верить совсем в разные вещи.
— Только в пси.
— Да. Только в пси и ни во что больше.
Хайден Стрейкер задумался и внезапно его поразило, как малы были шансы, что он вообще появится на свет. Он родился в результате столь маловероятного стечения обстоятельств, что было просто непонятно, как это вообще могло произойти.
— Да, — задумчиво протянул он. — Совершенно непостижимо.
Она улыбнулась.
— Твой отец человек очень пылкий. Скорее всего он женился по любви.
— Да, в этом сомневаться не приходится. Он очень любил мою мать.
— Он великий человек, под внешней грубостью которого скрывается несомненное очарование. Я часто вижу его проявления в тебе.
— Боже упаси!
— Не стоит так презирать его! Родителей следует чтить — так учит даже и ваша христианская вера.
Он поджал губы и его брови сошлись на переносице.
— Отец верит только в торговлю, нексус-корабли, прибыль и накопление капитала… Лично же меня из этого списка ничто не привлекает.
— Однажды ты говорил моему мужу совсем другое, — сказала она, встретившись с ним глазами. — Ты сказал, что нет на свете ничего важнее торговли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88