— Могу ли я просить вас передать при первой возможности это письмо сёгуну? — наконец спросил Хайден, старательно скрывая отчаяние, в которое его приводила страсть японцев к неопределенности. — Ведь не настолько же он занят делами, чтобы не найти времени прочитать такое короткое письмо?
Жабья улыбка Хонды Юкио стала такой широкой, что глаза почти скрылись под веками. Он беззаботно махнул рукой куда-то в пространство.
— Что такое время, как не вращение небесных тел по ходу их движения в пространстве? Лучше давайте полюбуемся как заходит первая луна, мистер Стрейкер. А потом насладимся ее восходом. Ведь порой сегодняшняя луна оказывается несколько больше чем вчерашняя, а иногда — меньше.
— Надеюсь, что завтрашняя луна окажется полной, господин. Слишком долго я ждал этой ее фазы.
Улыбка стала еще шире и снова полились убаюкивающие слова.
— Надеяться вы можете. Но прошу вас, не удивляйтесь, если завтрашнюю полную луну постигнет затмение.
— Это меня ничуть не удивит, господин. Поверьте, я приучил себя терпеливо ждать хоть до скончания времен.
— Это странно, поскольку мне кажется, что время бесконечно.
Хайден вздохнул.
— Господин, у нас в Американо бытует совершенно иной взгляд на время. Там время спустили на землю обсерватории Либерти. Наше время было поймано и заключено под стражу. Тем самым мы сделали укрощенное и вышколенное время нашим верным слугой, а вовсе не наоборот. И именно это, господин, делает нас такими, какие мы есть.
Хонда Юкио решил не оставаться в долгу.
— В Санаду, как мы слышали, тоже есть обсерватория, где пытаются обуздать время. Считайте вам повезло, что вы живете не там. — Он закатил глаза потом щелкнул пальцами и женщина — самая роскошная из куртизанок — тут же подала ему дорогие из золота и стали наручные часы. Юкио взял их и, вытянув большим и указательным пальцами головку вала, начал крутить ее так, что стрелки принялись описывать круг за кругом по классической работы перламутровому «вечному» циферблату.
— Видите! В дни нашего величия мы собрали столько дорогих вещей! Все-таки есть в древних механизмах что-то неодолимо привлекательное для нас, японцев. Именно поэтому девяносто процентов артефактов, произведенных в период от двадцать первого века и до наших дней, сейчас находятся именно в Ямато. Тик-так, тик-так… Слышите? Конечно же, это совершенно бесполезная вещица, которая мне совершенно ни к чему, но согласитесь, как она хороша! Какой многозначительный дар!
Хайден Стрейкер взял часы, внимательно изучил их, и его мало-помалу стало охватывать смущение: короны, обычно украшающей заднюю крышку, не было. Вместо нее были выгравированы слова: «Крылатый Конь» и «Китайская Народная Республика».
Намек Хонды Юкио был совершенно ясен, но Хайден Стрейкер, тем не менее, решил пойти, пусть даже рискуя при этом потерять лицо.
— Господин, сделано совсем неплохо… для подделки.
— Прошу прощения, но эти подделки «Крылатый Конь» гораздо более ценны чем подлинные старинные «ролексы». Дело в том, что слишком уж много их просто выбрасывали когда кончались батарейки. — Он улыбнулся, а потом примирительным тоном заметил: — Возможно вскоре нам что-нибудь удастся сделать для вас. Мы располагаем кое-каким влиянием на нашего достопочтенного деда, при звуке имени которого низко кланяются все кроме самых распоследних дураков. А теперь позвольте этому прелестному созданию по имени Миобу поухаживать за вами. Пейте и беседуйте с ней сколько душе будет угодно. А завтра, если милостивые боги будут благосклонны, не исключено, что вы покинете этот наш мир безвременья и, возможно, вернетесь на свою родную планету.
Ничего не оставалось делать как подчиниться. Сначала Хайден испытывал некоторую неловкость, но, по мере того как необычайно хорошее саке разжижало кровь, он позволил женщине снять с него китель и фуражку, а затем носки и воротничок. Он прилег, оперевшись на локоть, держа двумя пальцами хрупкую чашечку-тёко, и с наслаждением время от времени отхлебывая теплый ароматный напиток. Периодически пустеющая чашечка тут же наполнялась вновь.
— Расскажите мне о себе, мистер Стрейкер. Прошу вас. Расскажите все-все!
Ему показалось, что жабья улыбка становится все шире и шире. От жары в голове у него стало мутиться. Изумрудные складки одеяния самой прекрасной из куртизанок переливались и посверкивали как змеиные глаза.
— Господин, мне почти нечего рассказывать… маленький человек… но я расскажу… что захотите.
— Давай-ка, Миобу. Положи руки американцу на лоб. Я хочу узнать, как он попал сюда. И как до этого оказался на Осуми. Почему он вдруг оказался здесь с чрезвычайным посольством? — Где-то над собой между поглаживающими его лоб руками Хайден видел массивное обрюзгшее лицо. — Я слышал о каком-то камне, который вы доставили Хидеки Рюдзи. Говорят это очень необычный камень. Да, возможно вы захотите рассказать мне именно о нем.
Беседка, устроенная на вершине зиккурата, опустела. Отбрасываемая башней тень с неровными выступами пагодообразных крыш по мере того как садилось солнце Эдо становилась все длиннее. Самураи уже покинули астрономический парк и перебрались в какую-то другую часть обширного и фантастически внушительного дворцового комплекса. Они удалились — он не знал, задумано это было заранее, или нет — оставив его одного, спящего прямо под жгучими дневными лучами солнца типа F2.
— Ясуко-сан! Это вы?
Во рту страшно пересохло. Он попытался было подняться, стыдясь своего заспанного, мокрого от пота лица и растрепанных волос, но тут же бессильно повалился обратно на подушки. Сердце все еще бешено колотилось от страшного сна.
— Простите меня. Я заснул и мне приснился тяжелый сон.
Она казалась ему просто темным силуэтом заслоняющим солнце. На ней было спадающее от оби до самых щиколоток кимоно, туго стянутое в талии поясом, и с лацканами, сходящимися у самой шеи. Волосы были заколоты так, что по обе стороны лица свешивались аккуратные локоны, придававшие прическе исключительно изысканный вид.
Ясуко объяснила:
— Я прогуливалась среди скульптур там внизу, вдруг услышала ваш крик и подумала, что вы обнаружили скорпиона или скорпион обнаружил вас. — Она помолчала, затем спросила: — Что вам приснилось? Расскажите, а я растолкую вам значение этого сна.
— Да нет… ничего особенного. Со мной все в порядке, благодарю вас.
— Неужели вы не знаете как опасно спать на солнце на Эдо? Для человека со светлой кожей это может очень плохо кончиться.
— Так получилось.
Повсюду валялись смятые подушки, опрокинутые токкури, поднос с остатками сладостей. На татами виднелись зернышки просыпанного белого риса. Он отвернулся, чувствуя как краска стыда заливает лицо.
Стоящие вокруг бумажные ширмы болезненно слепили своей белизной. Они загораживали вид на горную долину, но в то же время и защищали беседку от нескромных взглядов. Отсюда с высоты видно бы было любого, кто начал бы подниматься по ступеням, зато их самих никто увидеть не мог.
Она подошла ближе.
— У вас очень красное лицо. Позвольте я посмотрю. — Она наклонилась и вытащила откуда-то из-под подушек флакончик лосьона, налила немного на ладонь и осторожно втерла ему в лоб и щеки. — Это специальное масло, которым обычно пользуются куртизанки. Оно смягчит вашу кожу и предохранит ее от шелушения.
Он тут же почувствовал, как перестает гореть лицо, а когда взглянул на нее, почувствовал, что ее пальцы чуть задержались на его щеке.
— Вы очень добры ко мне, госпожа, — вздохнул он, буквально изнемогая от удовольствия. — Чересчур добры.
— Вы не ушли с остальными, — заметила она, как бы констатируя этот факт.
Хоть это был и не вопрос, он все же счел нужным ответить.
— С ними? Нет. Я заснул и… Наверное перепил саке.
— Гостеприимство Юкио-сана… не совсем то, чем кажется.
— Правда ваша, госпожа. — Он улыбнулся ей, наконец успокоившись. — Просто я не рассчитал сколько в саке алкоголя. Оно показалось мне очень слабым, а меня мучала жажда, да еще эта жара, вот я наверное и… — Он облизнул губы и поднял глаза. — …выпил лишнего.
— Возможно.
— Я почем-то считал, что сёгун запретил крепкие напитки, — робко заметил он. — А то, как были одеты девушки его внука…
Она оправила и без того крайне аккуратное и наглухо запахнутое кимоно.
— Сёгун направляет нас во многих отношениях, но на его собственном столичном мире каждый человек позволяет себе только то, что он или она считают посильным или приемлемым для себя. — Она капнула себе на ладонь еще немного масла и растерла его. — Мне кажется, желанием сёгуна было, чтобы его дворцы и сады стали раем. Такое впечатление, будто мы уже умерли, верно? В подобном месте просто невозможно предаваться мирским или обыденным мыслям.
Он долго смотрел на нее, а когда заговорил, голос его заметно окреп.
— Тем не менее, мы еще не умерли. И за время нашего пребывания здесь, госпожа, меня больше всего удивило именно то, что при дворе сёгуна не запрещено ни принимать спиртные напитки, ни курить — этим, похоже, поголовно балуются все придворные. К тому же, здесь совершенно открыто существует и проституция.
— Верно, в принципе сёгун — истинный самурай и является приверженцем традиционного Пути, поэтому его двор тоже следует основным законам Ямато. Но… — Она сделала руками жест, напоминающий колеблющиеся вверх-вниз чашки весов. — … Но при всем при том, он еще и мудрый правитель, которому нравятся праздники и соблюдение религиозных ритуалов, равно как и все то, о чем вы упоминали.
— А нет ли во всем этом какого-то несоответствия аскетизму Пути?
— На Эдо или Осуми существует множество совершенно разных интерпретаций Пути, источниками которых являются те или иные симпатии или антипатии местных даймё. Главное, в Ямато у любого человека есть свое место и, в отличие от Американо, у нас его знает каждый. Складывается впечатление, что даже за несколько сотен лет своей истории американцы так и не повзрослели. Изменение своего общественного статуса у них возведено в ранг достоинства. В Каноя-Сити они совершают большую ошибку, пытаясь приучить к тому же людей Ямато.
— Вы действительно так считаете?
— Не забывайте — мы руководствуемся самурайским Путем уже пятнадцать столетий без перерыва. И впитываем его буквально с молоком матери.
— Без перерыва? А как же насчет девятнадцатого и двадцатого веков?
— Верно, ношение мечей и многие другие внешние знаки отличия самураев в период правления императора Мейдзи были временно запрещены, но лишь с тем, чтобы сосредоточить усилия людей на модернизации. Притом, не будете же вы отрицать, что в первой половине двадцатого века Путь в Древней Японии был очень силен?
— Но ведь Япония все же проиграла мировую войну.
— А вам известно, что уже через несколько часов после взрыва первой генси-бомбы, состоялось совещание, на котором представители древнейших самурайских семей сошлись на необходимости перевода мировой войны из военной в экономическую область. В последующие десятилетия правящие круги Японии установили в стране то, что американцам казалось демократией. Но это было сделано намеренно, чтобы сделать Древнюю Японию более привлекательной для торговых партнеров. И мы с вами оба знаем из истории, что произошло когда Древняя Япония стала ведущей мировой державой. Демократия всегда была наваждением, которым были одержимы в основном масонские правители Древней Европы и Древней Америки. Могу вас заверить, что ни Ямато, ни Древняя Япония никогда всерьез ее не рассматривали.
«Да, — подумал он. — Насчет этого она права. И историю всегда пишут победители. Именно поэтому так трудно понять этих людей. Уникальными их сделала именно их история. Они даже отдаленно не напоминают китайцев, и образ их мышления совершенно не похож на наш. Наши религии и наши законы, наши правительства и наши боги, наши традиции и наши идеалы — все это совершенно различно».
— Но в конце концов все люди одинаковы, — догадываясь о чем он думает, сказала она. — Вы ведь так считаете?
— Даже не знаю. — Он задумчиво разглядывал ее. — Если вы имеете в виду, что мы одинаково страдаем от боли, я согласен. Если вы хотите сказать, что все мы одинаково способны радоваться, грустить, испытывать экстаз или горе или восторг или мучаться, или наслаждаться душевным покоем, то я снова согласен. Если вы хотите сказать, что мы все стремимся или стараемся избегать одного и того же, я и тут согласен. Но если вы подразумеваете, что мы одинаково мыслим — ваши соотечественники и мои, то вынужден с вами решительно не согласиться.
— Вот как! Вы что, мысли читаете?
— Я просто констатирую это, исходя из вашего поведения.
— Не забывайте, что ваше поведение тоже может рассказать о многом. — Она наклонила голову. — Например по движениям ваших рук я вижу: вы из тех людей, которым очень трудно примирить в душе то, что им казалось верным поскольку их так учили, с тем, что они считают верным на основании собственного жизненного опыта. Я права? Должно быть это проблема всех американцев.
Он слегка улыбнулся.
— Могу сказать только одно: будь вы американкой, вы бы просто не задали такого вопроса.
«Но дело не только в этом, — думал он, уколотый ее словами. — Мы — представители культуры похожей на дуб — сильной, с крепким стволом и, тем не менее, еще и с множеством отходящих в самые разные стороны ветвей, а на самом кончике каждой такой веточки листик — отдельный человек, совершенно уникальный и самостоятельный. В то время как японская цивилизация подобна бамбуку с необычайно сильным единственным стволом, к сожалению растущем только в одном направлении. Его свойства складываются только из того, что все волокна тесно переплетены между собой. Я понял это только когда попал на Эдо. А еще я начал понимать, что в середине всего этого — пустота, сохраняется лишь внешняя сторона явления. Они находятся в закате своей славы, полый ствол обречен упасть — или быть срубленным. Мой отец всегда был в этом уверен, просто раньше я никак не мог понять, что он имеет в виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88