Именно так, годы спустя, Бидди описала себе ту непонятную боль, что ощутила тогда. А в тот момент боль была настолько сильна, что ей нестерпимо захотелось броситься к хозяину, обнять, гладить побледневшее, усталое лицо и повторять, как она любит его, и что бы ни произошло в тот день между ним и Дэйви, она не винит его, ибо наверняка он был не способен сделать ничего дурного.
– Не плачь, моя милая Бидди. – Хозяин протянул руку, и пальцы его нежно скользнули по щеке девочки. – Я благодарен тебе за эти слезы, помни об этом. И еще, моя дорогая, запомни: у любви столько граней, сколько их у взорвавшейся звезды. Судорожно сглотнув, она повторила:
– Да, я не забуду: любовь имеет столько граней, сколько взорвавшаяся звезда, – и уже совсем будничным тоном добавила: – А сейчас вы полежите, а я принесу вам чаю.
Он жестом задержал ее и, с усилием вздохнув, попросил:
– Подай мне сначала письменные принадлежности. Бидди положила ему на колени доску, поставила на столик чернила и торопливо вышла из комнаты. Уже в холле она подняла передник и стала вытирать его краем глаза. С передником у лица она вошла в кухню и как вкопанная остановилась на пороге: мать готовилась взять поднос и идти в сарай к Дэйви. Она тоже замерла с подносом в руках.
– А, вот и вы, мадам. – Ее тон не предвещал ничего хорошего. – Ну, с вами я разберусь потом, – произнесла она и с этими словами вышла во двор.
Они встретились снова часа через полтора. Бидди знала, что мать сильно на нее сердита, но все же надеялась, что за это время она успеет немного остыть. Но яростное лицо Рии не предвещало ничего хорошего.
– Я готова тебе шею свернуть, – выпалила она. – Думаешь, что чересчур умная и тебе все позволено?
– Мама, но он только хотел увидеть…
– Знаю, на кого он хотел посмотреть. И ему не следовало этого видеть. Ты вечно суешь свой нос куда не следует. – Рия схватила дочь за плечи и собиралась как следует встряхнуть. Но Бидди вырвалась из рук матери.
– Я лишь хотела сделать для него что-нибудь хорошее, отблагодарить его, потому что ты не хочешь это делать, – закричала она с пылающим лицом. – Хозяин умирает, и он так одинок. Все, чего он хотел, это взглянуть на нашего Дэйви в последний раз. Одному Богу известно, почему. А что на него смотреть, на этого бестолкового, неуклюжего балбеса!
Удар по лицу оказался таким сильным, что Бидди завертелась на месте и, не удержавшись на ногах, полетела на пол, ударившись головой о скамейку. С минуту она лежала, пытаясь сообразить, что произошло. Потом девочка почувствовала, как мать тащит ее с пола. Голос Рии, в котором не было и намека на раскаяние, звенел в ее ушах:
– Ну, получила? Ты давно на это напрашивалась, слишком много стала умничать. Если еще раз скажешь такое о нашем Дэйви, то я…
Услышав имя брата, Бидди пришла в себя. Слезы застилали ей глаза, пытаясь их смахнуть, она часто заморгала. Прерывисто дыша, Бидди снова высвободилась из рук матери и спустя мгновение уже оказалась по другую сторону стола. Упершись в него руками, она с вызовом посмотрела в глаза матери. Казалось, она повзрослела за эти несколько минут.
– Никогда больше не смей бить меня! – охрипшим от гнева голосом говорила она. – И знай, если ударишь меня еще раз, я отвечу тебе тем же, потому что не хочу, чтобы со мной обращались как с безмозглой деревяшкой. А если говорить о нашем Дэйви, то могу повторить еще раз: мой братец – безмозглый чурбан. Таким он был и останется. Да, твой любимый сын, не спорь, ты любила его больше нас, я всегда это знала.
Джонни и Мэгги еще этого не понимают, но очень скоро осознают и они, потому что ты живешь только ради этих несчастных воскресений. Вот что я тебе скажу.
Рия стояла спиной к огню, не чувствуя жара. Леденящий холод сковал ее внутри. Эта девочка, хотя не… она только что так по-взрослому упрекала ее. И все же это ребенок, потому что она оставалась еще ребенком, это была ее дочь, и после всего она ею гордилась. Господи, Бидди говорила правду. Никого из них она так не любила, как своего первенца. И она верно сказала, Дэйви действительно изменился. Но тупым, да еще и болваном, он не был, она не позволит его так называть. Он умел читать, писать и считать, был силен и здоров, имел хорошую работу, мог добиться повышения. Нет, он совсем не был бестолковым. Рия знала, что выйдет из ее сына: хороший, старательный работник, а что в будущем ждет дочь, она предсказать не бралась. Прищурившись, она взглянула на Бидди: одна ее щека горела огнем, другая – оставалась молочно-белой. Впервые мать обратила внимание на то, как красива ее дочь, как когда-то Дэйви, однако, быть может, вскоре изменится и она? Но пусть другим станет ее лицо, ум и характер, что позволяют ей говорить так смело, наверняка сохранятся прежними. Найдется ли где-нибудь еще девчонка, которая в четырнадцать лет осмелилась бы пригрозить матери, что ударит ее, если та поднимет на нее руку? Ей следовало бы сейчас подойти к дочери и избить ее до полусмерти. Рия была уверена, что именно так с ней поступила бы ее собственная мать. Рия отвернулась от дочери и, как всегда в минуты отчаяния, приложила руку к стене у очага и прислонилась к ней головой.
Наступившая тишина отдавалась в ушах Бидди оглушительным звоном. Она смотрела на мать сквозь пелену слез и спрашивала себя, как она осмелилась разговаривать с матерью подобным образом? Она не жалела, что высказала о Дэйви все, что думала, но как у нее язык повернулся сказать матери, что она может ее ударить? Что такое на нее нашло? Неужели так действует ученье? А если да, то, может быть, ей лучше было бы никогда не учиться? «Нет, нет», – мысленно твердила она, ударяя кулаком по столу, подкрепляя молчаливый протест.
Тягостное молчание нарушила Мэгги, влетевшая в кухню с криком:
– Мама, мама, знаешь, что случилось? Дилижанс ограбили!
Рия медленно повернулась к дочери и, успокаивая себя, скользнула пальцами по горлу.
– Откуда ты узнала? – через силу выговорила она.
– От Сэмми Пиггота, того, что живет в деревне. Он гулял со своей старшей сестрой. Они остановили нас с Джонни и обо всем рассказали: разбойник отобрал у леди, которые ехали в дилижансе, все ожерелья и кольца.
Мать не ответила, а принялась молча доставать из шкафчика тарелки. Тогда Мэгги перенесла внимание на Бидди и весело затараторила:
– Когда вырасту, у меня тоже будет ожерелье. Я буду копить деньги и потом куплю его у лудильщика. Они у него такие красивые. А тебе хотелось бы ожерелье, Бидди?
Бидди, не говоря ни слова, погладила сестру по голове и вышла из кухни.
– Мама, а что, у Бидди зубы болят? – спросила она, подходя к матери. – У нее все лицо такое красное.
– Да, у нее болят зубы, – подтвердила Рия, а про себя добавила: «А у меня болит сердце, так же сильно, как и у хозяина. И мне хотелось бы умереть, тогда бы все это закончилось».
Глава 2
Персиваль умер шесть дней спустя в воскресенье, в восемь часов утра.
– Странное время он выбрал, чтобы умереть, – удивился доктор Притчард, – в выходной, да еще в восемь часов. Обычно умирают около трех утра или ближе к полуночи. Но восемь часов – это как-то непонятно, на моей памяти такого случая еще не было.
Столь будничное отношение к смерти неприятно поразило Рию. Доктор рассуждал об этом как о чем-то обыденном, малозначительном, как, например, о времени прибытия дилижанса или о том, что Рождество выдалось на редкость снежным.
Она не предполагала, что смерть хозяина так огорчит ее. Рия принесла ему завтрак. В последние несколько дней хозяин почти ничего не ел. Слабым движением руки он попросил поставить поднос на столик и указал ей на стул.
– Хороший будет день, Рия, – сказал он ей, когда женщина села.
– Да, – согласилась она. – Пока морозно, но солнце поднимается, значит, потеплеет.
– Вам скоро придется принять решение. Не знаю, как вы поступите… знаю только, как хотел бы, чтобы вы поступили. Но я больше ни о чем вас не прошу.
– Я не совсем понимаю вас. – В глазах ее отразилось удивление.
– Да, это так, но вскоре кое-что для вас прояснится. Хотя полагаю, что и тогда вы станете понимать меня не больше, пожалуй, даже меньше. Будьте поласковее с… Бидди, – прерывающимся голосом продолжал он. – Вы нужны ей… по крайней мере, сейчас. Если вы отпустите ее, она никогда не вернется к вам. Вы совершили ошибку, когда… ударили ее.
Глаза Рии расширились от удивления. Она прикинула в уме, что хозяин, скорее всего, заметил на лице Бидди красную отметину. Но он ни о чем не спросил, по крайней мере ее, Рию. Но, может быть, Бидди сама ему рассказала? Нет, Рия знала, что дочь не из тех, кто любит жаловаться.
Он несколько раз прерывисто вздохнул, прежде чем смог снова заговорить.
– Если бы судьба распорядилась иначе, мы были бы дружными, вы и я. Но все в прошлом, ничто не могло произойти по-другому, потому что мы не были иными. Или как раз потому, что мы разные. Сейчас мне трудно выразиться точнее. Тем не менее я не стану извиняться за то, что в известном смысле приковал вас к себе на все эти годы. Вам кажется, что, расставшись с Толом, вы многого лишились. Это еще большой вопрос. Вы можете найти удовлетворение в том, что дали своим остальным троим детям хороший шанс, потому что ни один из них не пожалеет о том, что учился. Эти годы не потрачены даром, поверьте мне. – С этими словами он закрыл глаза. – Я очень устал, Рия, – прибавил он, – боль не отпускала всю ночь. Она не острая, но настойчивая, и ждет своего часа.
– Может быть, вам еще принять лекарство, – предложила она.
– Нет, Рия, спасибо. Таблетки уже не помогут. Можно мне увидеться с Бидди?
– Да, конечно. – Она торопливо встала и вышла в холл, а оттуда позвала: – Эй, Бидди! Бидди!
Рия указала прибежавшей на ее зов дочери на дверь в гостиную. Девочка подбежала к постели хозяина. Он взял ее за руку и заговорил, слабо улыбаясь:
– Бидди, я не знаю, куда отправляюсь, потому что не верю ни в рай, ни в ад, но моя душа должна найти где-то приют. И там, где она окажется, я попрошу богов разрешить мне наблюдать за тобой, позволяя себе и дальше гордиться, что я смог разбудить твой разум и сознание. И обещай мне, Бидди, что никогда не перестанешь читать, пусть тебе будет удаваться уделять этому лишь пять минут в день. Это позволит тебе подготовиться. Для чего? Не знаю. Может быть, ты станешь гувернанткой или любовницей. О, да, из тебя бы вышла прелестная любовница… Но тем не менее не забывай учиться… помни о мудром изречении, что учиться можно, только сознавая свое… невежество… – Голос его стих.
И Бидди повторила то, что уже сделала однажды: она наклонилась и поцеловала его, а потом выбежала из комнаты, задыхаясь от душивших ее слез.
Место ее заняла Рия, и она тоже не могла говорить. А когда двадцать минут спустя часы пробили восемь, хозяин дернулся всем телом. Как подумалось Бидди, стоявшей в дверях, он словно спрыгнул со ступеньки и остался недвижим. Она склонила голову и зарыдала так горько, как не рыдала уже давно. Она жалела его, пусть даже, о Господи, он выучил ее ни для чего другого, как только стать любовницей.
* * *
Как ни странно, но похороны оказались многолюдными. Прислало своего человека даже семейство с «Холмов». Сам мистер Галлмингтон был в отъезде, но за процессией в экипаже ехал его сын Стивен. Приходила попрощаться камеристка мисс Хобсон. Она не провожала тело на кладбище, так как женщины не участвуют в похоронных процессиях. Она молча постояла у гроба до того, как его заколотили, и так же, не говоря ни слова, удалилась.
Пришло несколько человек из деревни. Присутствовали поверенный со своими помощниками, доктор, и двое никому не знакомых джентльменов, специально приехавших из Оксфорда накануне. Они остановились в гостинице в Ньюкасле. Один из них имел профессорское звание. Обоим было за шестьдесят.
После похорон Рия накрыла стол попроще в кухне для мужчин из деревни, а в гостиной собрались поверенный, доктор и священник. Мистер Стивен Галлмингтон на поминки не приехал, как и оба джентльмена из Оксфорда. На похоронах был еще один человек, который также не вернулся в дом. Это был Тол.
Доктор и священник остались на чтение завещания. Оно проходило в библиотеке. Рия ожидала приезда родственницы хозяина, но поверенный объявил ей, что из-за преклонных лет и по состоянию здоровья эта дама давно уже никуда не выезжает. И добавил, что завещание для престарелой дамы все равно не представляет никакого интереса.
Рия сделала для себя вывод, что все имущество и собственность должны перейти к родственникам из Америки, так или иначе, все станет ясно, когда вскроют завещание. И она приготовилась слушать. Тем временем поверенный развернул пергамент.
– Много времени это не займет, – пообещал он и медленно принялся читать вступление, обычное для всех завещаний.
* * *
«Я, Персиваль Рингмор Миллер, – монотонно бубнил адвокат, – владелец Мур-Хауса в графстве Дарем, настоящим подтверждаю…»
Рия чувствовала безмерную усталость. Она не совсем понимала, почему сидит здесь. Ей хотелось, чтобы все быстрее закончилось, ведь ее ждало так много дел. Большинство вещей они уложили накануне. В первую очередь ей предстояло утром съездить на ферму и поговорить с фермером и его женой. Фермер, можно сказать, уже пообещал сдать домик, особенно его обрадовало, что с ней придут трое хороших работников. Но все зависело от того, как отнесется к ней жена фермера. Душу Рии наполняли противоречивые чувства. С одной стороны, она благодарила Бога, что у них будет крыша над головой, но в то же время спрашивала Господа, почему он разлучил ее с сыном, и на этот раз окончательно. Им предстояло теперь жить слишком далеко друг от друга, чтобы надеяться на частые встречи.
* * *
«Я оставляю усадьбу Мур-Хаус вместе с тремя акрами земли и все имущество в доме под опекой моего поверенного и предоставляю распоряжаться всем Марии Милликан: первое – до вступления ею в повторный брак, и второе – до ее кончины. В этом случае вся собственность полностью переходит к Бриджит Милликан, старшей дочери Марии Милликан. В случае вступления Марии Милликан в брак, она утрачивает право проживать в усадьбе и распоряжаться ею…»
На этом месте поверенный прервался и посмотрел на недоумевавшую Рию, затем продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48