Оно так красиво подчеркивало ее чудесную кожу.
– Да, платье очень красивое, – тихо согласилась Рия.
– Я тоже так считаю, – он повернулся к ней с платьем в руках. – Я часто прихожу сюда и смотрю на него. Оно вызывает много воспоминаний. – Он вернул платье на место, в дальний угол шкафа, затем раздвинул одежду в стороны, достал сразу два платья. – А их она надевала по утрам. Они из ситца, потрогайте. – И хозяин протянул ей платья.
– Да, сэр, и очень приятные на ощупь, и расцветка оригинальная, если так можно сказать, – согласилась Рия.
– Если так можно сказать, – в тон ей повторил он. Рия невольно напряглась и с обидой подумала: «Во второй раз он меня передразнивает. Если бы я говорила неправильно, тогда бы он мог меня поправить, но многие говорят „если можно так сказать…"»
– Так вот, возьмите это. – Он сунул ей в руки платья, – а еще костюмы и рубашки, и – за дело. Да выбросьте всю грязную дрянь, что сегодня принесли, одному Богу известно, кто в них ходил.
Выбросить все? Как бы не так, она выстирает все эти вещи и аккуратно распорет. А когда будет время, она их перешьет, и хозяин даже не узнает одежды на детях. Кроме того, она сошьет себе юбку, пару нижних юбок и кофточку. Выбросить столько добра? Да ни за что!
– Вы слышали, что я сказал? – Мистер Миллер стоял с двумя лампами и строго смотрел на нее.
– Да, конечно, сэр. – Она взглянула на него поверх груды одежды, что держала в руках. – Я все слышала. – Рия двинулась к лестнице, но остановилась, стараясь подобрать такие слова благодарности, чтобы он снова не передразнил ее. – Спасибо за вашу доброту, сэр, – наконец решилась она.
– Не за что. Имея возможность таким образом помочь, я меньше чувствую себя обязанным вам.
– Как? – Рия забыла о своих манерах и о правильной речи. Она резко обернулась и за те несколько мгновений, что смотрела на его лицо, освещенное светом лампы, она поняла, насколько он одинок. Об этом говорили его глаза, горькие складки у рта и уныло опущенные плечи. Казалось, в нем не осталось больше жизненных сил, только голос сохранял силу. – Что вы, сэр. Чем же вы мне обязаны? Все совсем наоборот. Что было бы с нами, если бы вы отказали нам тогда? Одному Богу известно. А мои дети никогда не были здоровы и счастливы, как сейчас; и прибавлю еще: им никогда так хорошо не жилось. Нет, сэр, это мы у вас в долгу.
– Вы хорошая женщина, Рия, – неожиданно объявил хозяин. – Мне даже хочется сказать девушка, потому что вы выглядите не старше дочери и ведете себя очень похоже.
– О, сэр… О, сэр.
– О, сэр… – Он снова дразнил ее.
В их отношения входило что-то новое. Рии стало весело, она рассмеялась, потом пошла к узкой лестнице и стала осторожно спускаться. Он высоко держал лампы, освещая дорогу.
Уже внизу, в холле, она обернулась и молча улыбнулась, затем поспешила в кухню показывать детям новые сокровища. Перед глазами стояло его лицо в свете двух ламп.
«Он выглядит таким одиноким и печальным. Как бы мне хотелось сделать радостнее его жизнь, – подумала она. – Может быть, что-то изменится, когда он начнет учить детей?»
Глава 7
Лето было в разгаре. Погода стояла жаркая и сухая. Земля затвердела, трава начала желтеть. Уже пятнадцать месяцев служила Рия в доме мистера Миллера. И ей даже трудно было представить, что она жила где-то еще. Казалось, этот сияющий чистотой дом принадлежит ей. А он действительно сиял, потому что Бидди с Мэгги постарались и по праву могли гордиться своей работой. Теперь, когда порядок был наведен, работы в доме стало меньше, и Бидди помогала мальчикам собирать фрукты, готовить участки под осенние посадки.
Усадьба преобразилась: на подъездной аллее больше не было травы. Особенно красиво смотрелись заботливо подстриженные живые изгороди, разделяющие сад на части. Только высокой живой изгороди из тиса, отделявшей огород от цветников, не удалось придать первоначальный вид. Верх изгороди раньше выстригался в виде птиц. Мальчики же смогли только подстричь эту изгородь на высоте, до которой дотянулись с короткой лестницы.
Почти во всем парке царил порядок. Исключение составлял участок, ранее служивший площадкой для игры, а сейчас похожий на скошенный луг. Но нельзя сказать, что усадьба преобразилась только благодаря заботам Дэвида и Джонни. Еще в самом начале большую часть тяжелой работы выполнил Тол. И Рия с девочками тоже вечерами выходили помочь, особенно с тех пор, как Дэйви заявил, что не сможет справляться с работой, если два часа по утрам ему придется тратить на занятия.
В отличие от остальных детей, Дэйви учился без особой радости, что огорчало Рию. Она видела, что хозяин относился к Дэйви с особым вниманием. Не раз Рия жалела, что Бидди не может поделиться с братом своим умом и сообразительностью. Она схватывала все на лету и впитывала знания, как губка, а Дэйви с трудом учил то, что ему задавали. Правда, Рия не удивлялась, что учеба дается Дэйви с трудом: выучить столько всего о богах и богинях непросто. Но хозяин настаивал, чтобы дети кроме истории и географии знали и это.
А уж эта латынь! Кто только ее выдумал? Рия не знала, зачем она могла понадобиться. Причем хозяин не только занимался с детьми по два часа каждое утро, но и вечером после работы заставлял целый час повторять урок. Он даже несколько раз заходил на кухню, чтобы проверить, не увиливают ли они от занятий. Рия радовалась, что с ее детьми занимается такой ученый человек, как мистер Миллер.
Если бы все дети учились ровно, Рию ничто бы не тревожило. Но Дэйви все чаще хмурился, стал раздражительным и часто ссорился с Бидди. Конечно, Бидди могла постоять за себя и справилась бы с тремя такими, как Дэйви: ей не стоило класть в рот палец.
Рия старалась, как могла, помочь сыну: садилась по вечерам рядом с ним, когда он готовил уроки. Она чувствовала, что учится сама, хотя не думала, что наука могла когда-нибудь ей пригодиться. Она убедила себя, что в ее силах справиться со всеми премудростями. Ведь это было частью воспитания детей, пусть немного странного, но тем не менее необходимого воспитания.
Жизнь Рии теперь заполняли не только дневные заботы о доме и детях. Была у нее и личная тайна – живущее в ней скрытое желание, томление, не дававшее ей покоя. Она знала, что нет надежды удовлетворить мучившую ее жажду, потому что Тол в один из вечеров сказал, что попал в трудное положение и не знает, как из него выбраться, а поэтому не может открыть ей свои мысли. У его сестры завелась какая-то хворь, которая время от времени укладывала ее в постель, так что она не могла заниматься хозяйством. Как объяснил Тол, дел у него теперь по горло, поэтому ему редко удавалось вырваться, чтобы заглянуть к ним.
Рия, казалось бы, все понимала, но сердце у нее сжималось от смутной тревоги. Хотя Тол по-прежнему привозил молоко и дрова, однако редко ездил с детьми в церковь и перестал приходить по вечерам, чтобы продолжать учиться.
Она про себя решила, что пора перестать на что-то надеяться. Если бы в тот давний вечер не прозвонил в кухне звонок из гостиной и они бы поцеловались, то что было бы дальше? Она хорошо сознавала, что было бы. Но так или иначе ничего не произошло, и она считала, к лучшему, потому что нельзя жалеть о том, чего не имел… Что за глупая поговорка. У нее в жизни многого не было, но жалела она о многом: что у нее нет собственного приличного дома, хорошей красивой одежды для детей… и для нее самой, еды, повкуснее обычной. Ей иногда хотелось попробовать дорогих конфет, которые она видела в витринах в Гейтсхед Фелл; она жалела, что не может прокатиться куда-нибудь далеко-далеко, дальше Ньюкасла, может быть, в Лондон, где живет король. Что не имел, о том не можешь жалеть! И кто только выдумывает такие глупые поговорки.
Рия стояла у кухонной раковины и чистила яблоки на пирог. Подоконник украшали две вазы с цветами. Окно обрамляли тюлевые занавески, которые она нашла в комоде и немного переделала. Ей нравилось создавать уют, поэтому в доме стало очень мило и уютно. Только всю эту красоту, кроме них, видел один священник.
Фанни рассказывала Рии, что когда-то к хозяину приезжало много народа. Он держался с ними неприветливо, и скоро все от него отвернулись. Глядя на мистера Миллера не верилось, что этот человек мог быть с кем-то груб, но слова его порой резали больнее острого ножа. Рия слышала, как он говорил их Дэйви. Случалось, на занятиях в библиотеке хозяин сердился и ругал его, хотя Дэйви очень нравился ему.
Она подняла голову и взглянула в окно. Руки ее замерли, и кожура яблока оторвалась, хотя она еще не дочистила его до конца. Ей нравилось снимать кожуру непрерывной стружкой. Она получала от этого удовлетворение. Теперь ее взгляд остановился на входивших во двор хозяине и Дэйви. Рука хозяина лежала у Дэйви на плече. Рия умиленно смотрела на них, и к горлу подступил комок. Она наклонилась поближе к окну, чтобы подольше их видеть. Они остановились перед дверью конюшни. Дэйви стоял, опустив голову, а мистер Миллер что-то говорил, наклонясь и держа его за плечи. Потом хозяин убрал руки и ласково взъерошил волосы Дэйви и легонько подтолкнул к конюшне.
Рия с трудом проглотила стоявший в горле ком и задумалась. Жаль, что хозяин не женат, и у него нет детей. С тех пор как он перестал сторониться детей, настроение его заметно улучшилось. Бедный, сколько ему уже лет? Наверное, около пятидесяти. Рия не знала точно и могла только предположить. Ей вдруг захотелось, чтобы какая-нибудь одинокая милая женщина, убивающая время за ненужным рукоделием или разъезжающая по гостям, бросила все, приехала к хозяину и в конце концов женила его на себе.
Рия закончила чистить яблоки, выложила их в формы с тестом, сбрызнула медом, закрыла оставшимся тестом и украсила вылепленными из теста листочками. Смазав верх пирогов молоком, она поставила их в духовку. Затем Рия вымыла руки и, выйдя из дома, направилась через двор в сарай.
В сарае хранились дрова, а в углу стояла колода. Когда Рия вошла, Дэйви колол на ней короткие поленья. Увидев мать, он воткнул топор в полено.
– Что, пора заканчивать? – спросил он.
– Конечно, уже почти шесть. Сходи за остальными. Скажи, о чем разговаривал с тобой хозяин?
Дэйви молча отвернулся и стукнул по колоде носком башмака.
– Так о чем же он с тобой говорил? – повторила Рия, разворачивая сына к себе лицом.
– Ну, – нетерпеливо вскинул голову Дэйви, – он говорил об учебе, спрашивал, чем я вообще хотел бы заниматься.
– И что же? – она пристально смотрела на сына. – Что ты ему ответил?
– Я… сказал, что хотел бы стать кучером. – Он поднял голову, вид у него был задумчивый. – Мама, хозяин очень рассердился и удивился, что я не могу желать чего-то большего. А чего большего. – Он протянул матери руку, и она нежно взяла ее в свои. – Я не могу многого запомнить. Я же не такой, как наша Бидди. Ей все нравится. Но… мама, я не понимаю и половины того, что он говорит о мифах, да еще эта латынь. Ну зачем мне латынь? Я умею читать и писать, считаю получше многих. Но я не могу запомнить имена из той книги, «Иллиады», о которой он все время долдонит. Бидди говорит, что это сказки, вот пусть девчонки их читают. А мне они зачем?
– Дэйви, это не сказки, – попыталась объяснить Рия, – а исторические рассказы. Такие истории происходили в давние времена, до рождения Христа, тогда еще и Библии не было.
– Мама, а я думал, что до Библии и рая не было ничего.
– Дэйви, у тебя в голове каша, так хоть меня не сбивай с толку, – попросила Рия. – Заканчивай-ка лучше работу и отправляйся за остальными. К вашему приходу ужин будет на столе. Проследи, чтобы все как следует умылись. Знаешь, и у меня в голове все перемешалось, – с улыбкой призналась она. – Я тоже не все понимаю из того, чему он вас учит. Давай после ужина вместе сядем и разберем урок. Ум хорошо, а два – лучше, договорились?
Дэйви ничего не ответил и даже не улыбнулся. Рия смотрела ему вслед и думала: «Бог наделил нас неравным умом, но как он решал, кому сколько дать?»
* * *
Все сидели вокруг стола на кухне и занимались, когда в дверь постучали. Открыла Бидди.
– Здравствуй, Тол, – поздоровалась она и, обернувшись к матери, объявила: – Мама, это Тол пришел.
Рия поднялась со своего места и с улыбкой поприветствовала его.
– Здравствуй, Тол.
– Здравствуй, – ответил он. – Вы все заняты? – Он обвел взглядом сидевших за столом.
– Мы учим уроки, – живо откликнулась Бидди и пригласила: – Садись, Тол. Я уже заканчиваю латынь, а они еще с английским возятся, – похвалилась она, кивая на сестру с братьями.
– Латынь? – скривился Тол и посмотрел на Рию.
– Да, теперь еще и латынь, – подтвердила она.
– Господи, да Бидди теперь совсем ученая станет.
– Садись, Тол. – Рия выдвинула для него стул в конце стола, между Дэйви и Бидди. – Ты ужинал? – заботливо спросила она.
– Днем перехватил кое-что.
– Домой заходил?
– Нет, вот сейчас туда еду. Но, – он поднял глаза на Рию, – я сегодня посадил Энни в дилижанс, она поехала к сестре. Ты знаешь, у Мэри умер муж, и Энни решила несколько дней пожить у сестры.
– Да, да, конечно… так ты сейчас сам хозяйничаешь. Думаю, что поесть как следует тебе не пришлось. От холодной баранины и яблочного пирога не откажешься?
– Откажусь ли я от холодной баранины с пирогом? – повторил он, обводя детей веселым взглядом. Все рассмеялись. – Вы слышали, ваша мама еще спрашивает, откажусь ли я от баранины с пирогом? А вы как думаете?
– Нет, – ответил дружный хор. – Он точно не откажется, мама.
Под веселый смех детей Рия поставила перед Толом тарелку с бараньими отбивными, хлеб с маслом. Он занялся отбивными, а дети смотрели на него во все глаза. Тол проглотил несколько кусочков и отложил нож с вилкой.
– Займитесь делом, ребята, не смотрите на меня, а то я подавлюсь.
– Я не хочу учить уроки, – заявил Дэйви.
– Почему? – повернулся Тол к нему.
– Он их терпеть не может, – подсказала Бидди.
– А тебе нравится? – теперь Тол смотрел на нее.
– Конечно, нравится, для меня уроки просто праздник. Хочешь послушать, как я говорю по-латыни?
Тол широко улыбнулся Рии, которая стояла рядом с Дэйви, положив руку ему на плечо, потом снова повернулась к Бидди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48