Ну, вы знаете, с девочкой. – Лоуренс помолчал, словно припоминая. – Так вот, мне кажется, я поступил необдуманно, заговаривая с ней, как будто хотел ее выделить среди остальных. На самом деле у меня не было такого намерения. Однако согласитесь, она девочка сообразительная, как, по-вашему, миссис Фултон?
– Знаете, сэр… я… мне она представляется довольно развитой. – Из ее тона начинала исчезать жеманность.
– Да, да, я… согласен с вами… это касается ее знаний, которые так необычны, если принять во внимание место, которое она здесь занимает. Вы известны своим умением опекать девочек и, может быть, согласились бы взять ее под свое крыло. Вчера вечером я разговаривал об этом случае с мадам, – он улыбнулся и даже коротко рассмеялся, – она очень заинтересовалась, когда узнала, что такой ребенок читает Шелли. Ну, вы знаете поэта Шелли?
– Э… да, да, сэр. – Тон экономки стал совсем скучным.
– Я решил извиниться, потому что во всем этом была и моя вина. А также за то, что ее поведение могло показаться неподобающим. Но я не сомневался, что вы все поймете правильно. Проявите ко мне снисхождение, и учтите, что вчера было Рождество, и выпитое вино дало о себе знать. Ну, мне пора: меня ждут в конюшне, мы собираемся проехаться немного, чтобы нагулять аппетит, – произнес Лоуренс, одарив ее лучезарной улыбкой. – Мисс Фултон, эти несколько дней вы накрываете для нас великолепный стол. Это делает вам честь. До свидания.
– До свидания, сэр.
В центральном холле Лоуренс остановился, на секунду закрыв глаза. «Как я мог? – задал он себе вопрос. – Кого-то называешь льстецом, а сам? – Но, усмехнувшись в душе, сам же и ответил: – Все для блага образования. Именно это и есть моя цель. – Затем заторопился к входной двери и, скользнув взглядом вокруг, подтвердил: – Да, я стану способствовать развитию образования, но только не в этих стенах и нигде по соседству. Господи, нет. Этим надо заниматься в Оксфорде, и нигде больше».
Глава 4
Если бы Лоуренсу Галлмингтону случилось наблюдать один из тернистых путей, которым приходилось идти образованию, увиденная картина, безусловно, вызвала бы у него интерес: три низко склоненные головы над единственной свечой в крошечной каморке в самом дальнем конце северного крыла дома.
Волею случая Флорри Макналти узнала о ночных бдениях Бидди и Джин, когда они учат буквы, слова и читают разные истории. Ее комната находилась по соседству с комнатой подруг. Как-то ночью Флорри встала с постели и зашла к ним в каморку: их голоса не давали ей уснуть. Флорри Макналти было тридцать четыре года, но когда она узнала, чему успела научиться у новенькой пятнадцатилетняя Джин, это ее одновременно поразило и заинтересовало.
Флорри, смущаясь, попросила Бидди научить ее писать свое имя. Конечно, Бидди только обрадовалась новой ученице, но ученью имелась серьезная помеха. Флорри жила в одной комнате с Салли Финч, смотревшей в рот миссис Фицсиммонс. Все трое не сомневались, что кто-кто, а уж миссис Фицсиммонс ни за что не согласится, чтобы ее чему-то учила какая-то «Номер четыре» или челнок, как чаще всего называли Бидди.
Она сразу поделилась с Флорри своими опасениями, что Салли их обязательно выдаст. Макналти ее успокоила, заверив, дескать, Салли будет молчать, и обязалась убедить свою соседку по комнате присоединиться к ним.
Теперь они имели две целые свечи на неделю… и не только… Помимо работы в прачечной в обязанности Флорри входило отвечать за свечи, что горели в прачечной. Поэтому у нее была возможность собирать и копить огарки. Более того, Флорри умела делать свечи из растопленного воска с веревочным фитилем.
Занятия начались с Нового года, и к Пасхе три работницы прачечной могли не только написать свои имена, но и знали, как пишется много простых односложных и двусложных слов. Джин и Флорри Макналти научились считать до пятидесяти, а Салли Финч – до двенадцати. Ей ученье давалось труднее, чем остальным, зато занятия сделали Салли другим человеком.
Миссис Фицсиммонс удивляло, что ее подчиненные стали по-иному относиться друг к другу. Перепалки между ними прекратились. Они даже стали потихоньку помогать друг к другу. Главная прачка не привыкла к спокойной дружелюбной атмосфере и чувствовала себя не в своей тарелке. Сварливая по натуре, она обожала раздоры. Шум и крик были для нее все равно что целительный бальзам. Но ее вопли и придирки перестали задевать подчиненных. Она поразмыслила немного и пришла к выводу, что все пошло не так, с тех пор как появилась в ее владениях эта чересчур шустрая девчонка. Что-то в новенькой не нравилось миссис Фицсиммонс, она была какая-то не такая, как все.
Среди прислуги ходили слухи, будто миссис Фултон собиралась выставить ее, но кто-то из господ запретил ей это. Но почему? Миссис Фицсиммонс терялась в догадках. Поговаривали также, что старая леди интересовалась этой девчонкой Бидди. Однако старшая прачка знала, мисс Галлмингтон не вызывала девчонку к себе и не виделась с ней, за исключением того рождественского вечера, когда эта выскочка решила показать себя.
Каждый выходной Бидди брала с собой домой Джин, и они возвращались с новой книгой. Бидди пришлось отнести обратно домой свою крохотную библиотеку, потому что во время одного из еженедельных осмотров комнат миссис Фултон увидела на подоконнике книги. Она просмотрела их одну за другой, как будто могла прочитать, и приказала Бидди убрать этот «мусор» из комнаты, иначе все прямиком отправится в костер.
В библиотеке в Мур-Хаусе оставался внушительный запас бумаги, но Бидди принесла всего несколько листков. Каждая из ее учениц прятала свою работу в матраце.
Из-за Джин, которая теперь приходила к ним в выходные, Бидди не удавалось подолгу беседовать с матерью, и видела, что той очень одиноко. Иногда Бидди говорила ей: «Я видела Тола, он был один». И только на предыдущей неделе она осмелилась сообщить:
– Мама, ты знаешь, Тол теперь живет один, женщины у него нет.
– Откуда ты знаешь? – сдержанно спросила мать. – Он что, тебе сам об этом рассказал?
– Нет, не совсем, – стала объяснять Бидди. – Говорят, что хозяйка узнала о его делах и пригрозила уволить. Этой истории можно верить, потому что хозяйка очень благочестивая и вообще шутить не любит.
– И он смирился? – неожиданно для Бидди возмутилась мать. – Он смирился и выгнал ее? Хорош, нечего сказать. Да он просто тряпка. Безвольная тряпка, вот он кто. И какое им дело там, наверху, чем мужчина занят в свободное время? Лучше бы за своими мужчинами присматривали. Благочестивая, как же!
Бидди вернулась после выходного дня, еще раз убедившись, что не всегда понимает мать. Она точно знала: матери не нравилось, что у Тола есть женщина. Теперь же она винила его в том, что он так легко расстался со своей подругой. Бидди сознавала, что суть многих вещей оставалась ей недоступной. Из книг она много узнала о жизни, но происходящее вокруг мало напоминало события, описанные в книгах. Реальная жизнь была далеко не так легка и красива, как жизнь литературных героев, о которой она с жадностью читала. Окружающее порой выглядело просто ужасным. Но Бидди знала: мистер Миллер жил так, как написано в книгах, в стороне от реальных будней.
Невозможно жить в доме, не замечая, что творится кругом, не слышать ходивших по нему слухов. И совсем трудно не заметить то, что бросается в глаза. Например, сцена на лесной тропе, свидетельницей которой стала Бидди. Она шла по мягкому снегу и вдруг увидела первого лакея, Джеймса Сэмпсона, и Мэри Уоттс в объятиях друг друга. Они стояли под деревом в сгустившихся сумерках и так увлеклись, что ничего не замечали… Казалось, они борются друг с другом, так тесно переплелись их тела. Должно быть, у Мэри Уоттс был выходной, потому что Бидди разглядела на ней пальто и шляпку, а лакей оставался в своей яркой форме. Лакей вечно важничал, требовал, чтобы к нему почтительно обращались «мистер Сэмпсон». А Мэри Уоттс всегда держалась так же надменно, как мисс Мей. И вот они оказались такими же, как и все. Да, Бидди в который раз удивилась странностям жизни.
Приближалась Пасха. Мать сшила для Бидди новое платье из красивого материала, отыскавшегося в одном из сундуков в мансарде. Еще Бидди с удовольствием отметила, что Дэйви стал поглядывать на Джин, которая вся светилась от счастья. Дэйви стал часто приходить по воскресеньям к окну прачечной и разговаривал с Джин столько же, сколько и с Бидди. Брат изменился, и в его характере проявились новые черты. Если раньше он говорил не очень бойко, то теперь прежняя скованность прошла, он даже пытался шутить. Но его очень беспокоило, что Бидди учила других грамоте.
– У тебя будут неприятности, – предупреждал он ее. – Причем очень серьезные. Здесь все против этого. Я никогда и вида не подавал, что умею писать, а вместо подписи ставлю крест.
– Ах, Дэйви, и это после всего, чему тебя учили! – ужаснулась Бидди.
На что брат рассудительно ответил:
– В таком доме, как этот, грамотностью свое положение не укрепишь, наоборот – только навредишь себе. Делай свою работу, знай свое место, ешь что дают и будь благодарен. Вот так, я считаю, надо жить, и ты поступишь умно, если сделаешь так же.
Но Бидди знала, что это не ее путь. Она чувствовала, что такая жизнь всегда будет вызывать в ее душе протест, независимо от возможных последствий. Иногда девушка досадовала на это чувство, не дававшее ей спокойно терпеть несправедливость. Она с большим трудом сдерживала возмущение, глядя, как молодые господа однажды вбежали в прачечную и затеяли игру: расшвыряли белье, зачерпнули ковшами воду с грязной пеной и плеснули в работавших женщин. Миссис Фицсиммонс смеялась до слез над такими, как она выражалась, детскими шалостями.
В то злополучное воскресенье была очередь Бидди и Джин дежурить в прачечной. Миссис Фицсиммонс, Флори и Салли ушли на выходной. День выдался замечательный: ясный и солнечный. К четырем часам девочки замочили в одном низком корыте с холодной водой белье прислуги, а в другом – мужское белье.
– Что-то Дэйви не видно, – вытирая руки о фартук, сказала Джин. – Наверное, уже не зайдет, как думаешь, Бидди? Может быть, они снова перенесли его выходной, из-за того что хозяева собрались на прогулку?
– До шести еще далеко.
– Он обычно к этому часу уже здесь.
– Если он не появится, – смеясь обернулась к ней Бидди, – я отправлюсь в конюшню и скажу мистеру Моттрему: «Где мой брат? Почему он не зашел нас сегодня навестить? Отвечайте, да побыстрее. Не желаю, чтобы он отправлялся к лорду Мильтону с лошадьми».
Она очень точно подражала манере миссис Фултон. Джин просто пополам сложилась от смеха. Вдруг в окно резко постучали. Девушки бросились к окну и с радостными улыбками распахнули его, увидев Дэйви. Но тот остался серьезным.
– Не могу сегодня задерживаться, – торопливо заговорил он. – Я забежал на минуту предупредить вас. Будьте осторожны: мисс Люси и Пол снова буйствуют, разбаловались, хуже детей. Они перевернули вверх дном комнату, где хранится сбруя, и перепачкали все ваксой. Мистер Лойтер в ярости. Он сказал Полу, что пожалуется хозяину, а Пол обозвал его старой глупой свиньей. Думаю, вам лучше уйти в дом от греха подальше, и чем быстрее, тем лучше.
– Мы не можем уйти, Дэйви, нам положено оставаться до шести, и работы еще хватает. Если мы уйдем раньше и натолкнемся на миссис Фултон, это будет похуже встречи с Полом и мисс Люси. – Бидди улыбнулась.
– Вам виднее, – ответил Дэвид. Он помолчал и взглянул на Джин: – Привет, Джин!
– Привет, Дэйви, – мягко ответила она.
– Ну, мне лучше поторопиться. – Он кивнул им по очереди и поспешно скрылся в кустах.
Девушки закрыли окно и вернулись в комнату.
– Что же мы станем делать, если они сюда нагрянут и затеют возню? – спросила Джин.
– Так! – Бидди задорно тряхнула головой. – Если они перемешают рассортированное белье, я все оставлю как есть до утра. А миссис Фицсиммонс скажу, что молодым господам захотелось поработать, и вот результат.
– Нет, что ты. Ты этого не сделаешь!
– Еще как сделаю! – пообещала Бидди.
Ее решительный вид и резкий тон убедили Джин, что подруга не отступит. Джин не переставала восхищаться Бидди, ее смелостью и умом. Таких людей она раньше не встречала. Джин каждый день повторяла себе, что очень любит Бидди.
Час спустя они спустили укрепленную под потолком тяжелую раму для сушки белья. Это было делом нелегким. Сама по себе рама весила немало. Теперь же она еще больше потяжелела, потому что на всех пяти перекладинах досушивалось множество полотенец.
Бидди как раз успела закрепить веревку, удерживающую раму на крючке в стене, когда дверь распахнулась настежь и в прачечную влетели Пол Галлмингтон и его сестра Люси в костюмах для верховой езды. Изображая всадников, они с воплем пронеслись через комнату, размахивая хлыстами, и остановились перед девочками.
– Ну-ка, посмотри! Кто у нас здесь? Две лисы? – Пол, блестя азартно глазами, смотрел на сестру.
Глаза Люси тоже горели, но улыбки на губах не было. Она не отрываясь, смотрела на ничтожество, которое Лоуренс на Рождество наградил своим вниманием. Лицо этой жалкой прачки не раз за прошедшие недели вставало у нее перед глазами, вызывая досаду и раздражение. Так преследовали ее лица всех, на кого обращал внимание Лоуренс. Ей казалось, он нравился ей всегда. Люси решила для себя, что выйдет за него замуж, когда вырастет. Если до этого времени его не перехватит Мей, которая также была к нему неравнодушна. Но эта мерзкая прачка, как смела она привлечь его внимание?
– А что мы делаем с лисами? – бросила она брату.
– Травим! Травим! – крикнул он. Подстегивая себя хлыстами, они стали изображать погоню.
Джин не выдержала и побежала. Они не погнались за ней, а стали кричать Бидди: «Беги, лиса, беги!»
С посеревшим лицом она осталась на месте. Тогда Пол схватил ее за плечо и толкнул, а когда она споткнулась, толкнул снова.
Джин стояла в дальнем углу прачечной, тесно прижавшись к стене; в ту же сторону толкали и Бидди. Но она неожиданно повернулась и крикнула в лицо своим мучителям:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48