– Она подняла на него глаза. – А у вас есть дети?
– Двое.
– Наверное, тяжело жить вдали от них.
– Да, очень.
– А от жены?
– И это тоже, – признался он. Неожиданно он почувствовал себя неловко и повернулся, чтобы уйти. – Ну хорошо, спокойной ночи.
Минут через десять, после того как он вернулся к себе и снова лег, она вошла к нему в комнату. Он сел.
– Да?
– Включите свет, – попросила она. – Хочу, чтобы вы меня видели.
Он включил лампу около кровати. На ней была длинная белая ночная рубашка, волосы рассыпаны по плечам.
– Посмотрите на меня, – тихо сказала она, стягивая рубашку с одного плеча.
У него перехватило дыхание при виде груди, полной, упругой, с соском, напоминающим ягоду клубники. Она продолжала стягивать рубашку, обнажив вторую грудь. Его глаза, не отрываясь, следили за ее руками, которые неторопливо опускали рубашку ниже, к талии, потом еще ниже, и нот он уже видит плоский мягкий живот… последний резкий рывок через широкие бедра – и рубашка лежит на полу у ее ног. Теперь он видел ее всю – и темные курчавые волосы на лобке, и длинные стройные ноги.
Она подошла к кровати и сдернула с него простыню. Потом потянула за шнурок пижамных брюк и высвободила член. Взглянув ему в глаза, она встала на колени около кровати, осторожным движением оттянула кожу, обнажая головку члена, и обняла ее губами. Он почувствовал быстрые легкие прикосновения ее языка.
Неожиданно рука Анны сжалась. Она опять взглянула на него и властно сказала.
– Не кончайте пока.
Говорить он не мог. Только кивнул. Она снова склонилась над ним.
– Я скажу когда, – прошептала она.
Когда через полтора месяца генерал уезжал в Париж, Анна с ребенком ехала вместе с ним.
Вольфганг молча подписал последний документ и взглянул на Мориса.
– Как будто все, – сказал он.
– С технической точки зрения да, – ответил тот. – Но есть другие проблемы.
Бреннер молча смотрел на него.
– Разрешение на жительство во Франции она получила при правительстве Петена. Вполне вероятно, что его теперь аннулируют.
– Почему? Это же постоянное разрешение, дающее ей статус перемещенного лица. Она даже училась в Сорбонне до войны. Ее дочь родилась во Франции до оккупации.
– Нередки случаи, когда разрешение отбирают у тех, кого подозревают в сотрудничестве с немцами. В Париже полно людей, которые знают о ваших отношениях.
Генерал спросил:
– Что можно сделать?
– Я думал об этом, но никакого окончательного решения не нашел. Лучше всего получить французское гражданство.
– Черт! – Бреннер встал. – Что же делать? – Он прошел к буфету и налил себе еще водки.
Морис повернулся и взглянул на Анну. Пока Вольфганг подписывал бумаги, она молча сидела и вязала. Она подняла голову от спиц и встретилась с ним взглядом. Какое-то время они смотрели друг на друга, потом женщина опустила глаза и снова принялась за вязание.
Вольфганг выпил водку, налил еще и вернулся к дивану.
– Наверное, и пытаться не стоит. Придется продать все компании.
– Сейчас вы за них ничего не получите, – заметил Морис. – У французов нет денег. Пройдет лет пять, все вернется в норму, вот тогда они будут что-то стоить.
– Пять лет, – сказал Вольфганг. – А где мы все, черт побери, будем через пять лет?
– Если нас не будет в живых, все это не будет иметь значения, – сказал Морис. – Но если выживем…
– Если они лишат Анну вида на жительство, мы так или иначе потеряем все. Они заберут компании.
– Что ж, придется рискнуть, – бросил Морис.
– Если я выйду замуж за француза, – тихо сказала Анна, не поднимая головы от вязания, – я автоматически стану французской гражданкой.
Вольфганг какое-то время смотрел на нее, потом повернулся к Морису.
– Это правда?
Морис утвердительно кивнул.
– Тогда найдите кого-нибудь, кому можно доверять, и Анна выйдет за него замуж.
Морис показал на бумаги.
– Я не знаю никого, кому можно было бы все это доверить. А вы?
Вольфганг взглянул на бумаги, потом на француза.
– Вы не женаты… Морис покачал головой.
– Слишком опасно. Кругом полно сторонников де Голля, они мне не доверяют. В конце концов, я до сих пор не перебрался через Ла-Манш.
– Но они поверили вашей легенде, приняли ту информацию, которую вы им передали, и ваше объяснение, что вы находились в подполье, чтобы помогать им.
– Верно. Но это пока шла война. А теперь начнут задавать вопросы.
– Уверен, ваш дядя положит конец всем разговорам, – сказал Вольфганг.
– Мой дядя умер четыре месяца назад.
– И кто же теперь маркиз де ла Бовиль?
– Нет такого. Он умер, не передав титула.
– Что будет с его собственностью?
– Отойдет государству. Если не появится кто-нибудь, способный заплатить огромный налог на наследство. Кто-то из семьи, разумеется.
– Как вы думаете, найдется такой человек? Морис отрицательно покачал головой.
– Кроме меня, никого не осталось. Если бы мой отец, его брат, был жив, он унаследовал бы титул. Теперь все уйдет: титул, собственность – абсолютно все.
Вольфганг продолжал допрос.
– Если вы заплатите налог, то сможете претендовать на титул?
Морис задумался.
– Если государство примет деньги, очевидно, да.
– Сколько надо заплатить?
Много. Миллионов пять франков. Точно никто не знает. В государственных бумагах не разберешься. Вольфганг возбужденно вскочил.
– Дайте мне подумать.
Морис и Анна наблюдали, как Бреннер ходит по комнате. Наконец он остановился перед Морисом.
– Если эти компании станут частью наследства, законна ли будет собственность на них?
– Безусловно, – ответил Морис. – Никто не отважится ставить под сомнение платежеспособность моего дяди и его верность Франции. Что и говорить, он был одним из тех немногих, кто рискнул остаться во Франции и не признать правительство Петена. Даже вишисты не осмелились его тронуть, хотя, по сути дела, он жил в этой своей загородной резиденции, как в тюрьме.
Вольфганг удовлетворенно улыбнулся.
– Тогда все наши проблемы решены. Вы женитесь на Анне. Я дам вам деньги для уплаты налога и получения титула. Потом компании станут частью наследуемого имущества – и полный порядок. – Он взял свою рюмку и одним глотком опорожнил ее. – Нарекаю тебя маркизом де ла Бовиль, – сказал он, легонько касаясь плеча Мориса.
Морис взглянул мимо него на Анну. Ему показалось, что он заметил легкую улыбку на ее губах, но она по-прежнему смотрела вниз, и спицы мелькали в ее руках. Он запомнил ату загадочную улыбку с их первой встречи в Париже осенью 1940 года.
Он поднялся по ступенькам, ведущим к двери небольшого дома, зажатого среди огромных жилых домов, и нажал кнопку звонка.
Горничная в фартучке открыла дверь и вопросительно посмотрела на него.
– Мсье?
Вынув из кармана визитную карточку, он протянул ее девушке.
– У меня назначена встреча с генералом фон Бреннером.
Она взглянула на карточку.
– Entrez, мсье.
Он прошел за ней в дом и ждал в холле, пока она ходила докладывать. Огляделся по сторонам. Стены голые, по более темным квадратам на обоях видно, где раньше висели картины. У него мелькнула мысль: интересно, какую это невезучую французскую семью выкинули в одночасье на улицу, чтобы освободить апартаменты для прусских завоевателей? И куда делись картины со стен – удалось ли хозяевам забрать их с собой, или они теперь украшают дом генерала в Германии?
Он услышал шаги у себя за спиной и обернулся. Солдат в форме сержанта вермахта поднял руку в нацистском приветствии.
– Хайль Гитлер! Морис тоже поднял руку.
– Зиг хайль!
– Генерал примет вас через несколько минут. – Швебель открыл дверь. – Не будете ли вы так любезны подождать в гостиной?
– Avec plaisir. – Морис вошел в комнату, и дверь за ним закрылась. Обстановка гостиной полностью сохранилась, как, впрочем, и картины. В камине горел слабый огонь.
Он подошел к камину и протянул руки к огню. Даже сейчас, ранней осенью, когда в Париже обычно тепло, во влажном воздухе чувствовалась прохлада, принесенная с севера. Французы считали, что и в этом виноваты немцы.
Он услышал, как открылась дверь, и повернулся, ожидая увидеть генерала. В дверях стояла высокая молодая женщина. Темные волосы аккуратно зачесаны назад. Простая прическа подчеркивала высокие скулы и большие темные глаза. На ней было дорогое темное платье, красиво облегавшее ее крупное тело и одновременно скрадывавшее полноту.
– Мсье де ла Бовиль? – спросила она по-французски. Он кивнул.
Она подошла к нему.
– Я Анна Поярская. Генерал просил меня побыть с вами, чтобы вы не скучали. Возможно, он задержится дольше, чем ожидал. Хотите кофе, может быть, что-нибудь выпьете?
– Если можно, кофе.
– Хотите что-нибудь сладкое? Наш patissier – лучший в Париже.
Он улыбнулся.
– Вы сразу обнаружили мое слабое место, мадам. – И это было правдой. С тех пор как немцы оккупировали Париж, достать настоящие сладости стало просто невозможно.
Через несколько минут он уже сидел на диване с чашкой ароматного кофе, отламывая хрупкие лепестки mille-feuille.
– Необыкновенно вкусно, – заметил он. Легкая улыбка тронула се губы.
– Некоторые вещи во Франции остаются неизменными. Он удивленно взглянул на нее: не ожидал услышать такое замечание в доме немецкого генерала.
– Вы бывали раньше во Франции, мадам?
– Я училась в Париже, – ответила она. – В Сорбонне. – Она положила еще одно пирожное ему на тарелку. – Моя дочь родилась здесь. Сразу же после начала войны.
– Значит, ваша дочь француженка, – сказал Морис.
– Полька. Мой муж был поляк.
– По французским законам ваш ребенок имеет право на французское гражданство, если только родители не заявят, что у них другие планы.
Женщина задумалась.
– Тогда она француженка, ведь мой покойный муж вернулся в Польшу, когда началась война, и мы не подавали никаких документов.
Он вопросительно поднял брови.
– Ваш покойный муж? Она кивнула.
– Он погиб, защищая нашу родину.
– Сочувствую вам, – сказал Морис. Анна сказала с философским спокойствием:
– Так распорядилась судьба. Я не первая и не последняя вдова на этой войне. Не только Польша сдалась немцам. И вряд ли Франция будет последней.
Француз молчал.
– Но люди продолжают жить, даже если им приходится приспосабливаться к новому режиму, – продолжила она.
Он кивнул соглашаясь.
– Тут вы правы. Те, кто нами правит, далеко. Нам надо учиться жить с ними, а не наоборот.
Раздался стук в дверь. В комнату вошел сержант.
– Генерал освободился. Он просит, чтобы вы проводили мсье де ла Бовиля к нему в кабинет.
Морис последовал за Анной через пустой холл в другую комнату. Она остановилась и, постучав, открыла дверь, не дожидаясь ответа.
Генерал фон Бреннер оказался значительно моложе, чем ожидал Морис. Вряд ли он был старше его самого. Вместо обычного приветствия он протянул руку.
– Рад вас видеть, мсье де ла Бовиль. – По-французски он говорил с сильным немецким акцентом.
Морис ответил тоже по-немецки.
– Счастлив познакомиться, генерал.
Мужчины посмотрели друг на друга. Неожиданно генерал усмехнулся.
– Мой французский так же плох, как ваш немецкий. Морис рассмеялся в ответ.
– Не скажите.
– Вы говорите по-английски?
– Да.
– Так давайте перейдем на английский. Мы будем чувствовать себя свободнее. Если возникнут трудности, Анна поможет нам.
– Согласен, – ответил Морис по-английски.
– Тогда за дело, – сказал генерал. – Французское промышленное управление поручило вам сотрудничать со мной, чтобы мы смогли быстрее мобилизовать промышленность и успешно бороться с общим противником. Разумеется, прежде всего следует заняться тяжелой промышленностью, это важно для производства оружия и боеприпасов.
– Я именно так и понял свою задачу. Поэтому подготовил документы, которые с минуты на минуту доставит сюда курьер. Я в вашем распоряжении, мы можем немедленно начать работу.
Разумеется, за три года их совместной работы во время оккупации возникли и другие возможности для сотрудничества. Например, фирмы, чьи владельцы были неугодны новому режиму, так и просились в руки. Большой знаменитый во всем мире завод по производству вин, компания, занимающаяся розливом по бутылкам натуральной минеральной воды, компания на юге Франции, производящая сырье для парфюмерной промышленности… И все по вполне доступной цене. Требовалась только небольшая сумма наличными и выездная виза для бывших владельцев, стремящихся выбраться из Франции любой ценой. Поскольку имена настоящих владельцев этих компаний скрывались в соответствии с французским законом о Societes anonymes, они не были нигде зарегистрированы. Однако при принятии любых решений относительно этих компаний владельцы должны были заявить о себе, во всяком случае, внутри компании. Чтобы избежать неприятностей, Вольфганг при покупке фирм пользовался именем Анны. Все три были небольшими и приносили во время войны очень маленький доход. Вольфганг приобретал их с дальним прицелом. Когда война закончится, спрос на их продукцию сразу возрастет.
Два года спустя, жарким влажным летним днем 1943 года, Вольфганг вернулся с совещания в штабе очень расстроенным. Анна сразу это заметила, но промолчала, ожидая, когда он сам заговорит. Это произошло только после ужина, когда они уже сидели в кабинете. Он курил сигару и пил кофе.
– Меня отзывают в Берлин, – с трудом выговорил он. Она взглянула не него.
– Надолго?
– Навсегда, – сказал он. – Моя работа здесь окончена. А в Германии есть проблемы с промышленностью, которыми мне предстоит заняться.
Она помолчала.
– Немедленно начну укладываться.
– Нет, – резко бросил он. – Ты со мной не едешь. Она молча смотрела на него.
– Я не могу взять тебя с собой в Германию, – сказал Бреннер, словно оправдываясь. – Моя семья…
– Я понимаю, – быстро перебила она. Перевела дыхание и попробовала улыбнуться. – Я не жалуюсь. Сначала вообще было только шесть недель, помнишь?
– Ничего не кончилось, – сказал он. – Я тут кое-что придумал…
– Не хочу, чтобы ты из-за меня подвергал себя опасности, – сказала Анна.
– Никакой опасности, – ответил Вольфганг. – Я пригласил Мориса к завтраку, тогда все тебе и объясню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43