Она вынужденно рассмеялась.
— Мистер Кемпбелл…
— Называйте меня Арден!
— Хорошо… Арден… Здесь в городе не так уж много женщин. Боюсь, пойдут разные сплети, если увидят нас вместе за обедом.
— Тьфу, дерьма-то! Кто боится сплетен? Пошли… — Он взял ее за руку. — Если кто скажет, что Арден Кемпбелл обхаживает новую женщину в городе, или еще что… такое… я плюну ему в лицо!
Она почувствовала, что ее ведут к двери, и попыталась сопротивляться.
— Но я не знаю вас, я уже говорила!
— Узнаете!.. Берите ваше пальто или ваш блокнот, все, что хотите, — и вперед! Вы должны пообедать со мной, нравится вам это или не очень!..
Обед был превосходен. Арден потащил Сару к Рукнеру, где усадил на стул и не сводил с нее глаз, лишь изредка переводя взор на сочный ростбиф из лосиного мяса, лежащий перед ним на тарелке. Он не умолкал ни на минуту и смешил ее так сильно и так часто, что ей приходилось все время держать наготове салфетку, чтобы куски ростбифа не оказались на столе. Он приветливо встречал почти каждого входившего в кафе посетителя словами:
— Эй, послушай, ты еще не знаком с Сарой Меррит?..
Он рассказывал Саре, что, вообще-то, он хороший христианин и как раз ищет жену, и намерен года через два иметь уже собственное хозяйство, а через три — настоящую семью, с детьми, как полагается… И что готов для этого, если нужно, заказать себе жену по почте, но лучше, если не придется этого делать… Он надеется, что не придется…
Он говорил, что умеет петь, как соловей, драться, как терьер, плясать, как житель гор, и жарить оладьи даже лучше, чем его мать. Сказал, что мечтает в один прекрасный день пожарить их для нее, для Сары!.. Он признался, что понимает: жизнь — штука серьезная, даже слишком серьезная, и потому думает, чтобы справиться с ней, нужно побольше смеяться. Всегда, когда только возможно!.. Еще он говорил, что он крепкий парень, честный и трудолюбивый, и умеет любить — только вот не было еще с ним женщины так долго, чтобы он мог доказать ей это.
Он сказал также, что приедет в город в эту субботу, чтобы сходить с ней на спектакль к Ленгришу, и не дал ей времени и возможности отказаться. Он зайдет за ней к семи, сообщил он, когда они уже прощались у дверей типографии, где она и осталась стоять, несколько ошеломленная его напором.
Глава 9
Ноа знал уже все новости до того, как Арден появился у него в конторе.
— Привет, старший братец! — Шире улыбки быть просто не могло.
— Черт тебя побери! Совсем свихнулся! Чего ради ты потащил ее на обед?
— Я же говорил тебе, что сделаю это.
— А я говорил, чтобы ты держался подальше!
— Но я спросил у нее, подбиваешь ли ты к ней клинья, и она ответила, что нет.
— Ты спросил?! — Ноа вскочил со стула.
— Ну да. Спросил, ухлестываешь ли ты за ней или, может, кто еще, а она сказала никто, и тогда я решил сам ухаживать за ней.
— Ухаживать! Ты же увидел ее впервые только два часа назад!
— Ну и что? Эти два часа мы провели очень неплохо. Она смеялась не переставая… А в субботу пойдем с ней к Ленгришу.
— Идите хоть к самому черту!
— Не понимаю, чего ты так яришься. Тебе ведь она ни к чему…
Так оно и было, а потому Ноа снова уселся на стул и спросил гораздо спокойнее:
— Ма знает об этом?
— Пока нет. Но будет довольна, я уверен. Она тоже заходила в типографию поглядеть на Сару.
Ноа яростно потер рукой голову.
— Ты настоящий иуда!
— Мы пригласили ее к нам в долину. Ручаюсь, она вскоре приедет.
— А что отец? Тоже намерен поглазеть на нее?
— Па сидит в салуне, ему там не дует. Он вечером согласится со всем, что скажет Ма. Как всегда. — Арден засмеялся. — Ты видел его уже?
— Да. И мать тоже. — После молчания Ноа добавил: — Послушай, забудь про все, о чем я тут кричал. И, что бы там ни было, не говори ей ничего, понял?
— Не беспокойся. У нас найдутся поинтереснее темы для разговоров с Сарой Меррит, чем только о тебе…
Весь остаток дня Ноа думал о том, как разворачиваются события. Он припоминал усмешку Ардена, когда тот говорил, что у них с Сарой найдутся разговоры поинтереснее… Или он сказал: «Дела поинтереснее»?.. Хотелось бы знать, что он имел в виду, этот молодой нахал! Из молодых, да ранний! Ведь ему только двадцать один год… Но тут он вспомнил себя в этом возрасте — и осекся… Во всяком случае, решил он, у Сары Меррит, если он, конечно, не ошибается, запросы совсем не такие, как у ее сестры, и она не станет поддаваться на ухаживания каждого преждевременно созревшего балбеса, у которого навалом самомнения и столько же нахальства.
В тот же вечер, в часы ужина, Ноа в задумчивости стоял у себя в комнате, одной рукой касаясь дверной ручки и держа часы на ладони второй. Ровно в шесть, услышав, как открылась дверь дальше по коридору, он отворил свою и одновременно захлопнул крышку часов.
— А… Добрый вечер, — сказал он, догоняя Сару и разыгрывая удивление, что встретил именно ее.
— Добрый вечер.
— Был нелегкий денек?
— Да, пожалуй.
— Познакомились со всем моим семейством? — Он попытался немного задержать ее в коридоре, так как не хотел, чтобы все собирающиеся сейчас к столу услышали их разговор.
— Я еще не видела вашего отца, — ответила Сара. — Остальные мне понравились.
— Еще бы!
— Значит, вы тоже знаете, что мы обедали с вашим братом?
— Весь город знает.
— Ну… он довольно настойчивый молодой человек.
— Это в нем есть.
— Полагаю, вы знаете также, что он пригласил меня в театр?
— Считаете это хорошей затеей?
— А что такого?.. Они сменили репертуар. У них сейчас идет «Дочь фермера», я как раз собиралась посмотреть этот спектакль, чтобы написать о нем. Почему не пойти с вашим братом?..
Действительно, почему нет?
Что тут можно ответить? Что парню всего двадцать один, что у него дурацкие шутки и что он, Ноа, куда больше подходит ей по возрасту, чтобы куда-то ходить с нею и даже шутить при этом. Хотя он не умеет так дурачиться, как Арден, да и думает, ей не очень-то нужно такое.
— Звучит резонно. — Он ускорил шаг. — Давайте поторопимся. Чувствуете, как оттуда вкусно пахнет луком?..
В течение всей недели Ноа продолжал испытывать временами легкое беспокойство.
Оно увеличилось к вечеру в субботу, когда сразу после ужина он уселся в гостиной пансиона миссис Раундтри, взяв в руки первое, что попалось для чтения, а именно «Каталог Монтгомери Уорда на осень и зиму 1875-1876 годов».
Откровенно говоря, ему следовало бы сейчас находиться в городе: ведь субботние и воскресные вечера, когда все старатели собираются сюда для выпивки, для мытья в бане или хождения по борделям, — самые опасные в смысле всяких неприятных происшествий. И обычно он пропускает ужин или наскоро проглатывает его и спешит продолжить обход улиц, где само его присутствие зачастую, как он заметил, остужает горячие головы и не позволяет пускать в ход кулаки, а то и что-нибудь похуже.
Так что, конечно, довольно подозрительно, почему это он вдруг сидит здесь, вместо того чтобы присутствовать там, куда зовет его долг… Он понимал это, но не мог заставить себя сдвинуться с места и продолжал сидеть, листая каталог, который ни на йоту не интересовал его,
…Пружинные матрацы — 2, 75 доллара.
Повозки для сельской местности — 50 долларов.
72 дюжины пуговиц — 35 центов.
Торговец мужским бельем, мистер Муллинс, на некоторое время составил ему компанию, но потом ушел.
Том Тафт просунул голову в дверь, спросил:
— Собираешься весь вечер сидеть дома? А, шериф?.. Может, пошли?
И проследовал к выходу.
На кухне миссис Раундтри гремела посудой. Незадолго до семи Сара спустилась вниз и вошла в гостиную.
— Еще раз добрый вечер, — негромко приветствовала она, присаживаясь на коричневого цвета кушетку, набитую конским волосом.
Ноа поднял голову, но ничего не ответил. Она несомненно применила какие-то хитрости, чтобы волосы выглядели так, как они выглядели: странно перекрученными, вьющимися у висков, спадающими на шею. Сзади они лежали тяжелым узлом, а спереди находились в хорошо продуманном беспорядке. На ней было все то же коричневое пальто, которое он видел десятки раз, но, когда оно распахнулось, он заметил голубую полосатую юбку, которую она еще ни разу не надевала. И, черт побери, если до него не донесся запах лаванды!
— Собираетесь заказать пуговицы, мистер Кемпбелл? — спросила она, кивая в сторону раскрытого каталога.
Он захлопнул его и отодвинул в сторону.
— Идете на спектакль?
— Совершенно верно.
Он сцепил пальцы рук поверх кожаного жилета. На его лице было выражение, какого она никогда раньше не видела, — неодобрения, смешанного с жалостью. Так смотрят, пожалуй, учителя на провинившихся, плохих учеников. При этом усы неприятно топорщились.
— Кажется, по каким-то причинам вы против того, чтобы мы с вашим братом пошли в театр? — спросила она. — Так, мистер Кемпбелл?
— Я?! Против? — Он изумленно раскрыл глаза, пальцы его забарабанили по жилету. — Почему я должен быть против?
— Я тоже не знаю. Это удивляет меня. Раньше, на этой неделе, вы уже говорили, что идти в театр — плохая затея. А сейчас сидите тут и смотрите на меня с осуждением. Как строгий ворчливый отец. В чем дело? Какие у вас возражения?
— У меня? Какого черта?! — Он вскочил со стула, оторвал руки от груди. — Какие могут быть возражения?.. Я спокойно сижу здесь, отдыхаю немного после ужина и перед тем, как отправиться на работу. — Он сорвал свою куртку и шляпу с вешалки в углу, водрузил шляпу на голову, метнулся к дверям. — У меня хватит возни с пьяными, так что мне совершенно не до вас, мисс Меррит!..
С этими словами он выскочил из комнаты. Спускаясь вниз по тропе, он встретил идущего навстречу Ардена. Улыбка у того была шире, чем кирка рудокопа, а от сладковатого аромата, который он распространял на расстояние двадцати шагов, мог бы раствориться металл.
— Эй, большой брат! Как делишки?
— Привет, Арден.
— Постой минуту!
— Сегодня суббота. Я спешу. В городе может случиться всякое.
Ноа продолжал без задержки спускаться по тропе.
— Слушай, мы даже не поговорили. Эй!
— У меня много дел.
— Ма прислала тебе рубашки. Она их заштопала.
— Положи в мою комнату. Миссис Раундтри не будет возражать. И передай Ма спасибо.
Ноа шел дальше, и его не отпускал запах лаванды, исходивший от Сары, и лавровишневой воды, которой себя щедро умастил Арден.
Ноа думал: «Хорошо бы, эти двое удушили друг друга своими запахами!»
В гостиную Арден ворвался как пушечный снаряд. Глядя на этого юношу, трудно было подобрать более подходящее слово, чем «смазливый». Лицо у него было словно яблоко — с круглыми румяными щеками и едва заметной ямочкой на подбородке. Длинные темные ресницы придавали голубым глазам выражение постоянной взволнованности и некоторой загадочности. Рот выглядел так, будто его обладатель все время сосет длинную мятную палочку; губы слегка надуты, очень розовые и очень блестящие. А все лицо говорило о том, что человек этот доволен и собой, и окружающим миром.
Когда он улыбался — а улыбался он постоянно, — можно было подумать, что он находится под действием какого-то особого животворного, бодрящего снадобья. У него была способность все свое внимание сосредоточивать на одном объекте — в данный момент на Саре, при этом весь его вид говорил, что ничего более важного и значительного нет и не может быть сейчас в радиусе по меньшей мере ста миль.
Его миловидное решительное лицо почти испугало её.
— Привет, Сара! — закричал он. — Я уж думал этот вечер никогда не наступит! Боже, как вы прекрасно выглядите! Пошли?
Не тратя времени на всякие учтивые разговоры, он без колебаний взял ее руку, просунул под свою и повел из дома. Хорошо, что она была уже в пальто, — с его решительностью и энергией он вполне мог увести ее и без верхней одежды.
Вечер был тихий и ясный, но Саре было не до красот природы: ее спутник шагал — как делал и почти все остальное — со скоростью оленя-самца в период гона.
— Как вы тут? — спрашивал он. — Как делишки с газетой? А что слышали о сегодняшней пьесе?
— Хорошо, — отвечала Сара. — Прекрасно… Пока еще ничего… Мистер Кемпбелл, не могли бы вы идти помедленнее?
Со смехом он замедлил шаги, но ненадолго; вскоре опять он тянул ее за собой в своем неиссякающем энтузиазме.
В театре он провел Сару прямо в третий ряд, громко здороваясь направо и налево, привлекая этим к себе еще большее внимание. Он заботливо помог Саре снять пальто и накинуть его на плечи. Потом уселся на скамейку, чуть наклонившись вперед, не прибегая к помощи спинки, как бы намереваясь в подходящий момент выпрыгнуть со своего места. Во время действия он оглушительно хохотал в смешных местах, а в конце каждого акта не только хлопал в ладоши, но и свистел, вставив два пальца в рот, так громко, что чуть не повредил барабанную перепонку в правом ухе Сары.
После окончания спектакля он снова просунул руку Сары под свою, согнутую в локте, и повел ее к дому.
— Понравилось? — спросил он по дороге.
— Нет, боюсь, что нет.
— Нет?! Да что вы?
— Показалось, что чересчур высмеивается сельская жизнь. Это мне не очень нравится, я напишу об этом.
— Я понимаю больше в сельской жизни, чем вы, — возразил Арден. — И ничего такого не заметил.
— Что ж, у каждого свое мнение. Так и должно быть. Я видела, вы получали большое удовольствие, это прекрасно. Но, если подумать, не выглядят ли у них все фермеры, как тугодумы и даже просто болваны?
Арден немного задумался, потом признал:
— Может, есть немного… то, о чем вы говорите. Только разве человек не имеет права посмеяться над собой?
— Над собой — да. Но когда это делают на чужой счет, тут должна быть какая-то мера. Вы не думаете?..
Они продолжали живо обсуждать спектакль вплоть до того момента, когда оказались возле дома миссис Раундтри. Арден держал Сару за руку. У подножия лестницы, ведущей ко входной двери, он остановился, заставил Сару сделать то же.
— Постойте!
Он взял другую ее руку, поднял вверх голову. Ладони у него были твердые и гладкие, как подошвы башмаков.
— Какие сегодня звезды, а? — сказал он. — Стоят того, чтобы ими повосхищаться, разве нет?
Сара тоже посмотрела на небо,
— Знаете, как Джордж Элиот называет звезды?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60