Она следила за его гибкими пальцами и за профилем, четко вырисовывающимся на зеленой портьере позади фортепьяно. Его глаза были устремлены куда-то вдаль, в одну точку, и она поняла, что он совершенно забыл о ней, однако рядом с ним ей вновь стало хорошо.
Прозвучал последний аккорд, и повернувшись к Миранде, Николас понимающе посмотрел на нее и улыбнулся.
— Это был Бетховен, Миранда. А вот это, полагаю, понравится и вам.
Он вытащил из резного ящика позади инструмента ноты.
— Это новая английская опера под названием «Девушка из Богемии». Сначала я наиграю вам мелодию, а затем вы сможете ее напеть. Конечно, сможете, это легко.
И вот Миранда встала рядом с ним и запела: «Я мечтала, что буду жить в мраморном дворце». И когда ее первоначальное смущение прошло, ее захватило удивительное соответствие этих слов с ее мыслями. Неужели Николас догадался о ее мечтах и потому выбрал эту музыку? Но песня была еще и о любви, и ее голос дрогнул, когда она подумала, что Любовь никогда не найдет ее в этом мраморном дворце — ей и мечтать об том не стоит, к чему?
Песня закончилась, и Николас поднял голову. Их глаза на мгновение встретились, и на белоснежной коже Миранды выступил слабый румянец.
— У вас чудесный голос, — мягко сказал он. — Вы поете с чувством. А у вас остался кто-нибудь дома, кому вы обещали «любовь до гроба»?
Она покачала головой и отвернулась, сжавшись от непонятной тоски.
Николас удовлетворенно кивнул. Было бы жаль превратить Миранду из фермерской девчонки в леди лишь затем, чтобы отправить домой к какому-нибудь увальню, на которого она бездарно потратит все его труды. Я должен найти ей подходящего мужа, подумал он и, резко поднявшись, закрыл инструмент.
— Спокойной ночи, Миранда.
Что же я сделала не так, опечалилась она, если он так быстро меня прогоняет? Она что-то пробормотала, смущенная тем, что он неподвижно стоит у фортепиано, ожидая, когда она первая выйдет из комнаты.
— Выразите почтение миссис Ван Рин, а затем можете отдыхать, — сказал он, заметив ее растерянность. Джоанна по-прежнему сидела в Красной комнате, но ее вышивание исчезло. Она полностью была занята портвейном и сахарным бисквитом, который с жадным чавканьем поглощала.
До чего же она много ест, с отвращением подумала девушка, но вслух очень вежливо пожелала миссис Ван Рин спокойной ночи. Джоанна ответила ей тем же, улыбаясь при этом своей странной неопределенной улыбкой, а затем перевела блеклые глаза на вошедшего супруга. Он, однако, повернувшись к обеим женщинам спиной, стал листать страницы нового номера «Грейамс Магазин», который лежал на столике.
Он поклонился, когда Миранда покинула их, а затем вновь вернулся к своему журналу.
К своей досаде, Миранда не смогла сразу найти дорогу к собственной комнате. Войдя в холл, она повернула не в ту сторону и пропустила лестницу, ведущую через сводчатый проход наверх. Она долго бродила по лабиринту темных комнат, пока не столкнулась с молчаливым молодым лакеем, зажигавшем свечи.
— Прошу сюда, мисс, — бесстрастно произнес он и указал ей дорогу к дверям ее комнаты.
С изумлением она обнаружила, как много было сделано за время ее отсутствия невидимыми слугами. Постель была заправлена, покрывало аккуратно сложено, свечи, судя по тому, сколь сильно они прогорели, давно зажжены. Ее корзина куда-то исчезла, а бедные наряды разложены в комоде, где на фоне парчовой обивки выглядели совершенно потерянными и уродливыми. От медного таза с горячей водой поднимался пар, рядом лежали свежие, пахнущие лавандой полотенца, на столике рядом с кроватью стоял серебряный кувшин с водой для питья и огромное блюдо с сочными персиками.
Персики! В июне! Но ей предстояло еще многому удивляться. Восхитительное чувство комфорта охватило ее и ласкало так же нежно, как эта огромная мягкая кровать. Простыни были сшиты из такого тонкого полотна, что казались шелковыми, и тоже благоухали, только не лавандой, а лепестками роз и вербеной.
Миранда, словно котенок, с наслаждением свернулась калачиком. В комнате было тепло и ей неожиданно захотелось ощутить своей кожей холодную шелковистость простыней. Ее ночная рубашка из хлопка казалась жаркой и грубой, она импульсивно скинула ее, представляя, как бы ужаснулась такому поступку Тибби. Она сомкнула руки над головой, наслаждаясь уединению. Никто не будет просить, чтобы она подвинулась, никто не будет требовать, чтобы она скорее засыпала. Не нужно будет вставать в пять утра, что-то резать, тереть, мыть. Но в то же время она очень тосковала по матери и малышке. Они прекрасно справятся и без меня, думала она, и в конце-концов, я скоро вернусь… но не слишком скоро. Не раньше, чем наслажусь восхитительным ощущением всей этой роскоши, не раньше…
Она села, натянув простыню до самой шеи, потому что раздался настойчивый стук в дверь.
— Кто там? — спросила она.
Дверь открылась. В комнату вошла незнакомая старая женщина, очень костлявая, в бесформенном черном платье, и закрыла за собой дверь. Старуха подошла к кровати и уставилась на перепуганную девушку. Она была почти шести футов роста и держалась очень прямо. Ее жесткие черные волосы, нетронутые сединой, были скручены на затылке небрежным узлом, со смуглого лица, изрезанного морщинами, смотрели два маленьких проницательных глаза, черных словно ежевика.
— Что вам надо? — прошептала Миранда.
— Я старая Зелия, — грубым голосом с незнакомым акцентом ответила женщина, касаясь рукой своей плоской груди. — Хотела посмотреть, как ты выглядишь.
Миранда перевела дух. Кузен Николас упоминал на пароходе имя Зелия, предупреждая, что та может испугать ее сказками о призраках и ведьмах. Должно быть, она старая служанка, немного тронувшаяся умом, да, именно так, хотя немигающие черные глаза смотрели вполне осознанно. Она медленно перевела свой взгляд с встревоженного лица девушки на ее густые золотые волосы, спадающие на голые плечи и далее на одеяло. Зелия покачала головой.
— Pauv ' e petite , — она говорила с каким-то печальным сожалением. — Зачем ты вошла в этот дом? Плохо будет. Азильда опять будет смеяться.
— Вы говорите чепуху, — проговорила Миранда. — Пожалуйста, уйдите. Я хочу спать.
Сморщенные губы скривились в мрачной улыбке.
— Ты была сегодня в Красной комнате. Думаю, ты почувствовала. Да?
— Я не знаю о чем вы… — она остановилась. Те несколько мгновений ледяного страха были, конечно, плодом ее воображения, она больше не испытывала ничего подобного и теперь даже сомневалась, было ли все это на самом деле. — Конечно нет, — сердито закончила она. — Уйдите.
Старуха кивнула.
— Да, ты почувствовала. Но ты не хочешь признаться в этом. Ты спешишь навстречу беде с распростертыми объятиями. Может быть, такова Божья воля?
Она воздела правую руку ладонью вверх, а затем сотворила крестное знамение.
— Почему вы стараетесь напугать меня? — воскликнула Миранда, стараясь рассмеяться.
— Не напугать, крошка, но предостеречь, — она вытянула корявую руку и коснулась пряди золотых волос Миранды. Старуха осторожно, почти нежно подержала в сомкнутой руке блестящие вьющиеся волосы. Она закрыла глаза. — Ты должна верить… — ее голос поднялся до самой верхней ноты, став напевным… — Вокруг тебя тьма и зло и кровавая вода. А еще любовь. Две любви, но ты не узнаешь их вовремя.
Она открыла глаза и прядь волос выпала из ее руки.
— Ты думаешь, старая Зелия сумасшедшая, да? Ты лежишь здесь обнаженная и твои золотые волосы похожи на паутину и ты не понимаешь, о чем я говорю. Да, ты еще дитя и твоя душа слепа, будто у крота в норе под лужайкой… красивой тихой лужайкой.
Черные глаза блестели в осуждающем сожалении. Странная женщина повернулась и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
— Она сумасшедшая, — прошептала Миранда. Она вылезла из постели и заперла дверь. Раньше ей не приходилось делать это, ведь в их доме на ферме не было замков. Затем она натянула ночную рубашку и заплела волосы в тугую косу. Она вновь вскарабкалась на высокую постель, но в этот раз прихватив с собой Библию, подаренную отцом, которую она не удосужилась почитать раньше.
Она горячо помолилась, а затем из-за ощущения вины прочитала девяностый псалом со всей страстью, на которую только была способна.
Глава четвертая
Вскоре Миранда узнала, что можно жить в доме, в котором находится целое семейство с двадцатью слугами и в то же время быть совершенно одинокой. Николас весь день был занят делами имения, а остальное время делил между своим кабинетом на вершине высокой башни и оранжереей, где он занимался садоводством — своим хобби. Это влечение разделялось в те времена многими богатыми землевладельцами, но приводило в большое недоумение Миранду: она вполне понимала людей, выращивающих растения для пользы, то есть еды или обмена, но была не в силах понять интерес к декоративным и на ее взгляд совершенно бесполезным кустам.
Николас гордился, что каждое третье дерево, которое можно было встретить в этой местности принадлежало ему. Многие из них он вывез из Европы и Востока на собственном пароходе прямо на причал Драгонвика — душистый кедр, плакучий кипарис, иудино дерево, китайское гинкто, с листьями удивительной формы, и изящный бронзовый японский клен — эти растения еще могли находиться в открытом грунте: однако пальмы и алоэ, олеандры и орхидеи помещались в двух роскошных оранжереях рядом со столовой.
У Джоанны были свои стремления, если чревоугодие и редкие попытки рукоделия — вязание крючком кошельков или вышивание — можно назвать стремлениями. Огромный вес делал Джоанну ленивой, и она большую часть времени проводила в своей комнате, если, конечно, не было гостей.
Миранда восприняла это ощущение отчужденности в доме точно так же, как приняла удивительное открытие, что муж и жена занимают разные спальни. Здесь в Драгонвике все казалось ей странным и удивительным, и трудно было решить, что удивляет ее больше. Таков был образ жизни аристократов, высшего общества, которому завидовала и к которому она стремилась.
Ее единственная обязанность заключалась в попытках научить чему-нибудь Кэтрин. Каждое утро после завтрака обе они уходили в классную комнату, где Миранда терпеливо повторяла:
— К-О-Т, кот. Р-О-Т, рот. П-О-Т, пот. А теперь повтори их по буквам, дорогая.
Девочка была послушная и старалась изо всех сил, но она была слишком медлительная, а ее память очень слабой. Ее внимание все время рассеивалось. Постепенно она даже привязалась к Миранде, которая всегда была добра к ней, но тем не менее по-прежнему предпочитала общество свой любимой Аннеты, которая кормила ее сладостями и рассказывала сказки. Так что у Миранды было мало обязанностей, и в первые недели ее занимала только сама новизна ее жизни. У нее не было возможности поддерживать отношения даже с Николасом, единственным человеком, придававшим ее существованию в Драгонвике какой-то смысл, хотя она была благодарна ему за ту щедрость, которую он проявил по отношению к ней.
На следующий день после ее приезда, в дверь к Миранде постучала сама Магда, экономка, вооруженная портновским метром, бумагой и карандашом. Она не объяснила ничего, за исключением того, что ее послал «минхер». Ее губы были плотно сжаты. Делая замеры, она грубо поворачивала девушку то в одну, то в другую сторону.
Через несколько дней, когда Миранда чинила дыру в своем ужасном шерстяном платье, раздался стук в дверь, и в комнату вошли экономка с лакеем. Они принесли множество свертков, коробок и маленький сундучок, обтянутый кожей.
— Минхер распорядился доставить из Нью-Йорка, — хмуро ответила Магда на изумленное восклицание девушки. Женщина не обратила ни малейшего внимания на этот восторженный вскрик, а только быстро и старательно распаковывала свертки и открыла сундучок. Одежду она раскладывала на постели.
Здесь было два шелковых платья, одно зеленое с черными бархатными оборками и одно розовое вечернее платье, украшенное тончайшим кружевом. Еще было утреннее платье из голубого кашемира, накидка, зеленая шляпка, две пары маленьких туфелек, веер слоновой кости, украшенный бисером ридикюль. Но были здесь и более интимные предметы туалета, на которые Миранда уставилась в большом смущении: цветное неглиже из муслина, льняная ночная рубашка с великолепными кружевами, нижние юбки, лифчики и даже пара корсетов на китовом усе.
— Но как мистер Ван Рин мог… я хочу сказать… Не мог же он заказать для меня все эти вещи? — воскликнула девушка, густо покраснев. Но при всей неловкости положения, она не могла не восхищаться изяществом прелестных вещичек, которые Магда меланхолично раскладывала на кровати.
Магда бросила на девушку презрительный взгляд.
— Не думаете ли вы, что патрун будет лично заниматься чем-то подобным? Он просто послал распоряжение мадам Дюкло в Нью-Йорк. Прошлым летом у нас гостила француженка-сирота из Нового Орлеана. Патрун поступил точно так же.
— О-о, — протянула Миранда и покраснела еще больше. Во всем этом имелся неприятный привкус благотворительности, и ее щепетильность янки была покороблена. Да и могла ли она принять подобные вещи от джентльмена… даже если это ее кузен? Но это же чепуха, торопливо сказала она себе. Он будет оскорблен, если она поднимет шум и откажется от одежды, он сочтет ее глупой деревенской девчонкой. А эти наряды такие красивые.
Она погладила розовый атлас вечернего платья, и, к своему удовольствию, обнаружила, что под его тяжелыми складками находится небольшой кринолин в форме колокола, о котором она давно мечтала.
Мадам Дюкло никогда не забывала ни об одном письменном распоряжении Николаса Ван Рина. « Пришлите полный гардероб для молодой леди, светловолосой, достаточно высокой со следующими мерками…»
Модистка так же прислала оклеенную плющом коробочку, в которой находилось несколько красивых пузырьков: бальзам для волос, крем «Sirop de Bo-
ubie», предназначенный «для улучшения даже самой нежной кожи», зубной порошок из фиалкового корня, рисовая пудра и флакон духов из гелиотропа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44