Понимаешь?..
— Да, мамочка… я знаю, — перебила Миранда. Она тоже была смущена, но гораздо сильнее было чувство обиды на Абигайль. Даже ее мать не должна была вмешиваться и осквернять чуда ее любви к Николасу.
И вот теперь они обвенчаны и церемония венчания не превратила их в совершенно других людей, как она того ожидала. Она знала его не лучше, чем раньше. Но все будет хорошо, уговаривала она себя. Я просто дурочка, что боюсь. И все невесты боятся. Даже Табита, уж я то это знаю.
Она тихонько вздохнула, и Николас посмотрел на нее.
— Мы почти дома, — успокоил он. — Смотрите, вон огни Йорк-вилла. Осталось всего три мили.
На Десятой-авеню они свернули, и лошади, почувствовав, что совсем рядом их конюшни, перешли на галоп. Миранда увидела блеск открытых железных ворот, и карета остановилась перед большим кирпичным трехэтажным домом с красивым белым портиком.
Николас взял ее руку и провел через парадную дверь в отделанный панелями холл, который показался ей, при ее усталости и головокружении от возбуждения и страха, заполненным качающимися головами в белых чепчиках.
— Это ваша хозяйка, — провозгласил Николас, пропуская ее вперед.
И смущающий хор голосов ответил:
— Добро пожаловать, миссис Ван Рин. Ошеломленная, она отступила на шаг и оглянулась назад. Николас нахмурился и сильнее сжал ее руку.
— Ваши слуги приветствуют вас, — произнес он,
Она напряглась, еще плотнее закутываясь в плащ, и выдавила из себя робкую извиняющуюся улыбку. Фартуки, чепчики, малиновые ливреи исчезли.
— Они незнакомы мне, — прошептала она, а в ее мозгу все время раздавалось: миссис Ван Рин. Я миссис Ван Рин. Миранда Уэллс — это миссис Ван Рин.
— Конечно, — ответил он, провожая ее в небольшую комнату, где перед очагом был установлен стол. — Я уволил прежних слуг Драгонвика. Ешьте, моя дорогая.
Он указал на стол.
— Вы, должно быть, голодны.
— Все слуги уволены, — удивленно повторила она. Томкинс, Аннета, Магда — все преданные Ван Рину люди, служившие ему годами. Слава Богу, что теперь их нет. Они никогда бы не приняли меня и не подчинились бы мне. Значит, Николас уволил их ради меня? Значит, он понимал, как это было бы для меня тяжело? Она с благодарностью посмотрела на мужа.
— А старая Зелия? — спросила она.
— Зелия умерла. Когда я уволил остальных, она отказалась уходить. И осталась одна. Бейлиф написал мне, что она умерла этой зимой.
Он быстро сел рядом с ней.
— Родная, это наша первая брачная ночь. И теперь, когда мы наконец дома, почему бы нам не забыть обо всем, кроме нас двоих? Возьмите бокал вина. Выпейте.
Ужин был приготовлен великолепно. Здесь было желе из холодного каплуна, устрицы, грибные котлеты и роскошный свадебный торт, украшенный сверху узором из оранжевых цветов. Но хотя вино немного подействовало на Миранду, она почувствовала, что не может есть. Увидев, что она так же как и он не прикасается к еде, Николас быстро поднялся.
— Идем, — сказал он, обращаясь к жене.
С лица Миранды исчезли все краски, а в горле стало сухо, словно она наглоталась песку.
Они поднялись по лестнице роскошного дома. Николас распахнул двери и, подхватив ее на руки, внес в приготовленную для них комнату.
Он велел переделать ее в стиль ампир. Великолепная мебель, инкрустированная позолотой, лазурные атласные драпировки с вытканными на них розами. Но Миранда ничего этого не замечала. Именно стойкий аромат цветов в комнате ужаснул ее с самого порога. Белые розы и лилии в великолепных вазах у стола, сияющие удивительной чистотой в свете длинных восковых свечей. Две такие же свечи в золотых канделябрах были установлены по обе стороны огромной кровати. Ее глаза медленно остановились на них, а затем застыли на море свадебных цветов.
— Николас… нет, — прошептала она, протягивая руки в умоляющем жесте. — Разве ты не видишь?..
— Цветы и свечи у кровати… Разве ты не помнишь?..
Она вскрикнула, когда он подошел к ней. Его глаза горели огнем. Ей показалось, что он ударит ее, и она в страхе прижалась к стене.
Но Николас ее не ударил. Он просто подошел к свечам, поочередно затушил их, а затем вернулся к ней.
— Нет! — закричала она. — Нет, нет, пожалуйста! Он подхватил ее и бросил на кровать…
В пять утра сквозь холод и туман рассвета колокола в церкви Святого Марка в полуквартале от дома Ван Ринов возвестили о времени, и слабые лучи солнца робко прокрались в комнату между синими шторами. Миранда давно ждала этого мига — ее воспаленные, уже не способные плакать глаза в течение нескольких часов не отрывались от окна.
Она осторожно отодвинулась от того, кто лежал на кровати рядом с ней. С большим трудом она подняла голову, всматриваясь в полумрак, чтобы различить свою одежду.
Если она ухитрится собрать свои вещи, то, возможно, найдется и место, где она могла бы одеться, а потом она попытается отыскать какой-нибудь путь к бегству. Хотя у нее совсем не было денег, ее отчаяние могло бы убедить какого-нибудь погонщика или торговца показать ей дорогу.
Светлело, и она вновь пододвинулась к краю кровати. Она приподнялась на локте и заметила, что на ее белоснежной коже, в основном на руках и груди, остались синяки. Миранда отодвинулась еще дальше, размышляя, сможет ли она одним быстрым движением соскользнуть с кровати, однако ее длинные распущенные волосы оказались плененными человеком, лежащим рядом с ней. Она подалась назад и постаралась высвободить их, но ей это не удалось.
Миранда вонзила ногти в ладони. Осторожно, словно это происходило против ее воли, она повернула свою голову и из-под опущенных ресниц взглянула на своего мужа.
Ее ужас отступил робкими волнами, оставив одно удивление. Это был не тот человек, который бросил ее в жуткую тьму прошедшей ночи, который безжалостно растоптал ее душу и тело. Это был не гордый хозяин Драгонвика и даже не тот обаятельный собеседник, которого она знала всего один раз или два. Она видела перед собой лицо молодого и очень беззащитного человека, с которого сон словно согнал всю напыщенность, и Николас сейчас выглядел почти юношей с взъерошенными черными волосами, чего она никогда у него не видела, а жесткие линии вокруг его рта разгладились.
Он несколько раз вздохнул, пока она смотрела на него сверху вниз, и зашевелил рукой. Она заметила, что его щека и правая рука лежат на ее волосах, и ее горло сжал спазм, потому что его бессознательные движения показались ей очень трогательными. Казась, он инстинктивно ищет уюта в мягком золоте ее волос, что лежали рассыпавшись на подушке.
Николас открыл глаза и взглянул на жену. Она сжалась, ожидая, что сейчас на его лице произойдет перемена и вот-вот появится то холодное выражение, которое она так хорошо знала. Но, заметив мгновенный страх в ее глазах, он просто тихо смотрел на нее.
— Миранда… — с мольбой прошептал он.
Она все еще колебалась. Ее напряженное как струна тело изготовилось к борьбе.
Его губы изобразили подобие улыбки, улыбки, окрашенной печалью.
— Ты не оставишь меня, — прошептал он. — Разве ты не помнишь? Ничто, кроме смерти не разлучит нас.
— Нет, — ответила она. — Я боюсь. Слезы покатились по ее щекам.
Он протянул руки руки и нежно прижал ее к себе. Ее напряжение сразу исчезло. Так вот, значит, он какой, думала она. Я никогда не должна этого забывать, что бы он ни делал и ни говорил. Он на самом деле добрый и он действительно любит меня. Это было началом ее долгого и болезненного самообмана, поскольку того человека, наделенного ею добротой и любовью, которых жаждало ее сердце, никогда не существовало в природе. С того самого дня, когда не стало его матери, все эти чувства навсегда умерли в его душе.
Глава тринадцатая
Медовый месяц оказался для Миранды очень счастливым. В этот период времени Николас был именно таким мужем, о котором Миранда всегда мечтала — нежным и заботливым. Ужас ее первой брачной ночи притупился, поскольку Николас больше никогда не прибегал к силе. Она забыла все свои страхи и сомнения и расцвела мягкой зрелой красотой. Ее руки, грудь и шея округлились, а с лица исчезла угловатость. Ее красота больше не была эфирной, она стала соблазнительной, и ее еше больше подчеркивали те красивые наряды, что покупал ей Николас. Некоторые из них она нашла в шкафу в своей туалетной комнате. Все они были созданы мадам Дюкло по ее старым меркам. Но Николас снабдил ее и списком модных лавок, мастериц манто и модисток, и велел покупать ей все, что она захочет. Она потратила на это множество часов, получая удивительное, почти сказочное наслаждение, когда заказывала, например, не одну, а сразу шесть шляпок из итальянской соломки или же из атласа, украшенных point d 'esprit — вывозимыми из Франции цветами, или чудесными страусовыми перьями. В своем восторге она покупала гораздо больше, чем ей это было нужно, даже если бы она меняла наряды по пять раз на даю. К тому же, она сделала несколько ошибок. Например, она не смогла устоять перед ярко-красным платьем из тафты, которое делало ее волосы темнее и несколько ухудшало цвет ее лица. Но в целом врожденное чувство вкуса ее не подводило. Николас никогда не пытался укротить ее сумасшедшие траты, напротив, он сразу же заявил:
— Я хочу, чтоб вы были хорошо одеты, Миранда, так как это подобает вашему положению моей жены. Вскоре мы начнем принимать гостей. Вы должны научиться завоевывать себе подобающее место в обществе.
Подобная перспектива пугала Миранду, потому что Николас ждал от нее очень многого: она должна была быть очаровательной, образованной и остроумной, а также превосходной хозяйкой приемов, чтобы репутация Ван Ринов об изысканном гостеприимстве не только была бы сохранена, но и стала бы еще более ослепительной.
При Джоанне эта сторона их жизни была по большей части заботой Николаса. Первая госпожа поместья проявляла внимание только к тем, кто принадлежал семействам, живущим на реке Гудзон, а к остальным гостям относилась с полнейшим равнодушием.
Но от Миранды он ждал активной помощи. Она Должна была разбираться политике, чтобы уметь поддержать разговор на любую тему, будь то взрывоопасная проблема Орегона или аннексия Техаса в качестве рабовладельческого штата. Она должна была иметь представление о постановках трагедий Шекспира мистера и миссис Кин, превосходном вокале мадам Боргезе или достоинствах новой оперы Доницетти, созданной по роману сэра Вальтера Скотта «Каммермурская невеста», не говоря уже о результатах удивительных опытов по месмеризму.
Однако превыше всего она должна была ставить интерес к новым публикациям англоязычных авторов: мрачному роману сэра Эдварда Бульвер-Литтона «Зенони», «Заметкам от Корнхилла до Каира» мистера Теккерея, ужасным суждениям об Америке мистера Диккенса в «Мартине Чезлвите» и другим.
Миранда просмотрела все книги, которые дал ей Николас, обращая особое внимание на подчеркнутые места, поскольку каждое утро после завтрака они отправлялись в небольшой кабинет рядом с гостиной, где проходил напряженный часовой урок.
Николас оказался прирожденным педагогом, строгим к ее небрежностям и ошибкам, но обладающим удивительной способностью оживлять любую предложенную им тему. Миранда легко привыкла к их отношениям как учителя и ученицы и была очень признательна ему за это, ибо только сейчас поняла, до чего же она была невежественна.
Через неделю несколько избранных членов нью-йоркского общества получили приглашения на прием и ужин в Драгонвик в четверг, двадцать восьмого мая, ровно в семь часов вечера.
Для того чтобы дебют Миранды не стал грандиозным событием, Николас набросал список малочисленных гостей. Шермерхорны, Бревурты и Гамильтон-Фишеры должны были представлять аристократию «Никке-боккеров». Еще старый Филипп Хоун и его жена, так как мистер Хоун, бывший некогда мэром
Нью-Йорка, имел репутацию прекрасного рассказчика и к тому же успел везде побывать. После некоторого колебания были приглашены Асторы: престарелый Джон Джейкоб, Джон Джейкоб-младший и его невеста мисс Гиббс. То, что Асторы были богатейшими людьми, вовсе не производило впечатление на Николаса, и конечно, не могло окупить их простого немецкого происхождения, однако он сделал скидку на их новый замечательный особняк на Лафайет-Плейсе и холодную серьезность молодого Джона Джейкоба. Но самым главным было то, что его невеста, Шарлотта Гиббс, была родом из очень хорошей семьи с Юга.
Любой другой человек в положении Николаса здесь бы и остановился или добавил бы к списку еще несколько имен нью-йоркской элиты вроде Эспинуоллсов или, может быть, Верпланксов, но он игнорировал те высокие барьеры, разделяющие нью-йоркское общество, как и все остальное, и к тому же знал, что любое собрание будет оживлено легким прикосновением экзотики. И поэтому он пригласил мадам Терезу Альбанес, выступающую в Каста-Гардой, миссис Элизабет Эллет, язвительную поэтессу из Женского литературного общества, и Германа Мелвилляя, молодого моряка, только что издавшего свой роман под названием «Тайпи», который поразил читающий мир не только оригинальностью живой английской прозы, но и красочным описанием нагих полинезийских девушек.
— Между прочим, — заметил Николас, — наш кругленький граф де Греньи возвращается в Нью-Йорк. Вчера он прибыл на «Цельтике» и прислал мне записку. Я пригласил его на прием. На этот раз его жены здесь не будет.
— Да? — довольно равнодушно сказала она, вспоминая толстенького француза, его неуклюжесть и восторженные похвалы Драгонвику. Кажется, как давно это было! Праздничный бал Четвертого июля! Вальс с Николасом. Тогда я впервые поняла, что люблю его, подумала она, и это воспоминание неожиданно причинило ей боль.
— Николас, — резко произнесла она, — когда мы поедем в Драгонвик? — в ожидании ответа ее сердце отчаянно заколотилось. И почему ее так пугает этот простой вопрос? Ведь роскошный Драгонвик и был его настоящим домом, а теперь и ее.
— Да ведь его не успеют подготовить к концу июня, — спокойно ответил он. — Там сейчас рабочие все красят, перестраивают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44